Юрий НАГИБИН. Достоинство жанра

Ответ на вопросы анкеты

№ 1980 / 3, 18.01.1980, автор: Юрий НАГИБИН

Рассказ – один из основных жанров прозы, которому «Литературная Россия» уделят особое внимание, ПУБЛИКУЯ В ГОД 250-330 ПРОИЗВЕДЕНИЙ разных авторов, как известных мастеров, так и начинающих.

Многолетнее, постоянное и заинтересованное обращение к этому жанру показывает, что ныне в нём не всё благополучно, что существует ряд сложностей. Редакция еженедельника решила обратиться к известным прозаикам и критикам с просьбой высказать своё мнение о проблемах рассказа, ответив на следующие вопросы анкеты:

1. В последнее время крупные писатели всё чаще уходят в романисты, и рассказ становится как бы «непрестижным», «ученическим» жанром. В свою очередь и критика явно отдаёт предпочтение крупным произведениям, и если обращает внимание на рассказы, то, как правило, молодых авторов.

ПОЧЕМУ ТАК ПРОИСХОДИТ? ЧЕМ ЭТО, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ВЫЗВАНО?

2. Заметна тенденция к удлинению рассказа, и зачастую трудно отличить разросшуюся новеллу от короткой повести. В то же время и многие современные повести представляются растянутым «сюжетом для небольшого рассказа». Создаётся впечатление, что происходит размывание границ этих жанров.

ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ? В ЧЁМ, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ОТЛИЧИЕ МЕЖДУ ПОВЕСТЬЮ И РАССКАЗОМ?

3. МНОГО ЛИ РАССКАЗОВ ЗАПОМНИЛОСЬ ВАМ В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ? КАКИЕ И ПОЧЕМУ?

4. Новеллистика всегда была в нашей прозе жанром-первопроходцем, обнаруживающим новые темы, новые художественные формы. Но для этого автор, вынужденный на малой площади проявить и мастерство, и знание, должен обладать и умением, и богатым жизненным опытом.

СКОЛЬ РАЗНООБРАЗНА ТЕМАТИЧЕСКАЯ И ЖАНРОВАЯ ПАЛИТРА СОВРЕМЕННОГО РАССКАЗА?

5. Помимо «внутрижанровых», очевидно, есть и чисто внешние проблемы – издательские, технические, производственные, экономические (гонорар) и т.д., – влияющие на развитие рассказа.

ЧТО, ПО-ВАШЕМУ, МЕШАЕТ НОВЕЛЛИСТИКЕ, И КАК МОЖНО УСТРАНИТЬ ЭТИ ПОМЕХИ?


Юрий НАГИБИН

Достоинство жанра

 

1. «В последнее время крупные писатели всё чаще уходят в романисты…» – с такого утверждения начинается анкета «Литературной России». Я задумался: кого газета имеет в виду? Писатели, пишущие рассказы, тем более крупные писатели, наперечёт. Очевидно, речь идёт о Викторе Астафьеве, Евгении Носове, Георгии Семёнове. Эти превосходные рассказчики действительно обратились к «большому» жанру. Но ни один из них, насколько мне известно, с рассказом не порывал. В минувшем году и В.Астафьев, и Г.Семёнов опубликовали новые интересные рассказы. У Е.Носова всегда после большой работы следовал «перекур». Сейчас он ещё во власти «Усвятских шлемоносцев», но рассказы не исключены из его планов.

Нет ничего удивительного и тревожного в том, что эти писатели захотели расширить жанровые рамки своей работы, так бывало всегда, даже такие «чистые» рассказчики, как Чехов и Бунин, изменяли любимому жанру: Чехов-драматург едва не затмил Чехова-рассказчика, Бунин наибольший успех изведал с повестью «Деревня» и романом «Жизнь Арсеньева». И стопроцентный рассказчик О’Генри «оговорился» маленьким романом «Короли и капуста». Знаменитые новеллисты Конрад Фердинанд Мейер и Готфрид Келлер тоже вторгались во владения романистов, а блистательный рассказчик Мопассан немыслим без романов «Жизнь», «Милый друг», «Сильна как смерть». Один ;из лучших рассказчиков в русской литературе А.Эртель создал толстенных «Гардениных», А.Куприн – «Яму» и «Поединок». И в мировой, и в русской, и в советской литературе едва ли сыщется хоть один стерильно чистый рассказчик. Ближе всего к этому образу И.Бабель и Ю.Казаков, но первый написал две отличные пьесы, несколько сценариев, а второй достиг пика удачи в «Северном дневнике» – книге очерковой. Видимо, в какой-то момент творческой жизни просто необходимо выйти из установленных самому себе пределов и погулять в чужих владениях. Иной, правда, так загуляет, что и домой не вернётся, что ж, вольному воля.

Для одних писателей рассказ остаётся на всю жизнь главной формой самовыражения: Чехов, Бунин, Платонов, Бабель; для иных – одной из форм: Тургенев, Лев Толстой, Лесков. Куприн, Горький, Паустовский; для третьих рассказ оказывается «ученическим жанром», как сказано в анкете. Характерный пример в этом плане Валентин Распутин, он начал с рассказов, а почувствовав свою силу, взялся за наиболее подходящее для себя литературное дело – большие повести.

Молодому  писателю естественно начинать с рассказов. Прежде всего для крупного произведения просто не хватает душевного и жизненного опыта, да и боязно пускаться в далёкое плавание, не умея обращаться с парусом. Пройдя рассказовую науку, накопив жизненный материал, можно попробовать силы в повести или романе. Из этого вовсе не следует, что писать рассказы легче, чем большие по объёму произведения, или что рассказ ограничивает возможности самовыражения писателя. Последнее опровергается одним лишь примером Чехова. Кто ещё с такой полнотой выразил своё время, как этот рассказчик? Написать плохой или средний рассказ легче, чем плохую или среднюю повесть – меньше займёт времени. Написать хороший рассказ едва ли не труднее, чем хорошее крупногабаритное произведение. В последнем не требуется той изнурительной работы отбора, без которой немыслим настоящий рассказ. Ведь в рассказе не должно быть лишних слов, особое значение приобретает деталь, нужно жёсткое самоограничение, способность через частность выразить целое; рассказу вредят описательность, слишком подробные пейзажи, пространные диалоги. Надо сжимать, сжимать, сжимать, пока не покажется кровь. Требуется и немалое композиционное искусство, чтобы выстроить маленькое художественное произведение. В большом жанре писатель куда свободнее: если он любит природу, то вовсю отдаётся пейзажной живописи; если владеет диалогом, даёт вдосталь наговориться своим героям; любит описывать внешность, поведение людей – на здоровье. Большая вещь – знаю по собственному опыту – пишется вдвое быстрей, чем маленькая. Чем меньше рассказ, тем больше требует усилий. На рассказ в две страницы уходит не меньше двух дней.

Меня удивляет не то, что некоторые опытные рассказчики пробуют свои силы в повестях и романах, а то, что есть романисты, не написавшие ни одного рассказа. Как можно, не попробовав себя на малом, не освоив азов ремесла, сразу лепить увесистые кирпичи – вот что трудно понять. Не случайно у нас так много сырых, аморфных романов, заболтанных, никак не выстроенных, устарелых по своим художественным средствам. Выручают такие романы содержание, значительность жизненного материала, любовь читателей к этому жанру, а более всего – книжный голод. Но выручают далеко не всегда. Будь моя воля, я бы не допускал в литературу прозаиков, не прошедших рассказовой науки.

Но, конечно, глубоко ошибочно представление, будто рассказ – это для молодых, начинающих, а опытному, уважающему себя литератору по чину роман или повесть. Свой гениальный рассказ «Хозяин и работник» Лев Толстой создал, когда ему было шестьдесят семь лет. Лев Николаевич не считал для себя зазорным и в зените творческой жизни обращаться к рассказу, а кому из наших именитых писателей это придёт в голову? Тут дело не только в профессиональной спеси, но и в тайном опасении: а ну-ка не потянешь?

Теперь о равнодушии критиков к рассказу и к рассказчикам. Тут нет ничего удивительного. Взоры критиков дружно прикованы к той стороне нашей литературы, где успех и общее процветание. Литераторы, прочно расположившиеся там, рассказов, как известно, не пишут. А кропают рассказы те, за которыми нет ни силы, ни успеха, – зачем о них писать? Переход из тени в свет возможен – для этого надо либо сменить жанр, либо умереть. Тогда критики разом прозревают.

Что касается молодых, то их положено растить, учить, воспитывать, пишут же они по преимуществу рассказы, вот и приходится критическим умам снисходить к презренному жанру.

Есть ещё одна причина, почему неохотно пишут о рассказах. Писать об отдельном рассказе теперь не принято (когда-то это делалось постоянно), писать же о сборниках – занятие трудное и докучное. В каждом рассказе своя идея, свои герои, своя жизненная коллизия и время действия – пойди разберись в этой путанице! Бывает, что и авторская позиция, и образный строй меняются внутри одного сборника, ведь писались рассказы в разное время, с разным мироощущением. Построить цельную критическую концепцию сложно, неизмеримо сложнее, чем когда имеешь дело с одним крупным произведением, а отдачи никакой. Надо очень сильно и бескорыстно любить литературу, любить не за то, что она может дать, а за неё самоё, чтобы брать на себя подобный труд. Поэтому нередко сами рассказчики пишут о своих собратьях. Так поступали Андрей Платонов, Николай Атаров, Николай Москвин, Ефим Дорош и некоторые другие. И среди критиков порой находились, да и сейчас находятся люди, готовые убить время на разбор рассказов. Наши новеллисты с нежностью вспоминают Лидию Фоменко, подготовившую целую книгу статей о ведущих советских рассказчиках. Кстати, где она, эта книга? Понимают и любят рассказ ленинградец А.Эльяшевич, москвичи В.Коробов, И.Гусарова, пскович В.Курбатов, саратовец С.Боровиков. Возможно, и даже наверняка, я кого-то пропустил, но если и добавится ещё два-три имени, картина существенно не изменится: рассказ – в пренебрежении у критиков.

Равнодушие критиков к рассказу отражает общее равнодушие к этому жанру в литературе. Но отнюдь не состояние рассказа на сегодня и не отношение читателей к традиционно сильному на Руси жанру, отношение горячее, заинтересованное и доброе.

Теперь вот о чём. В самой постановке первого вопроса анкеты подразумевается, что рассказ ныне находится в упадке. Он непрестижен и всё более скатывается к «ученическому» жанру. Посмотрим, насколько это справедливо. Принято считать порой новеллистического расцвета 50-е годы, чуть в меньшей степени – 60-е. Несомненно, в начале пятидесятых было обращено серьёзное внимание на рассказ, который, пережив бурный подъём в годы войны (с рассказами выступали и Алексей Толстой, и М.Шолохов, и Л.Славин, и В.Катаев, и К.Симонов, и Б.Полевой, не говоря уже об испытанных рассказчиках А.Платонове, В.Кожевникове, Н.Атарове и многих других), в послевоенные годы исчез со страниц журналов и газет, редко-редко выходили тощие сборнички, которых никто не замечал. А в пятидесятые раздались громкие и настойчивые голоса, что пора вдохнуть новую жизнь в новеллистику, которая от века была украшением великой русской литературы. Внимание литературной общественности обратилось к рассказу. Недаром говорят, что спрос рождает предложение. Как-то разом расцвёл прекрасный новеллистический дар Сергея Антонова, появились Борис Бедный, Дмитрий Осин, Сергей Никитин, Станислав Мелешин, Владимир Фоменко, окончательно перешёл в стан рассказчиков Владимир Лидин. «Литературная газета» предоставила свои страницы для больших рецензий на отдельные рассказы, журналы поставили себе за правило не выходить без рассказов. «Огонёк» стал Меккой новеллистов, он помещал до четырёх рассказов в номере, за ним тянулась «Смена» и другие тонкие журналы. «Библиотечка «Огонька» выпускала один сборничек рассказов за другим. Гослитиздат тоже стал выпускать рассказовую серию: каждая книжка объёмом в 2 – 3 листа содержала один отмеченный признанием читателей рассказ. В «Советской России» появилась серия «Короткие повести и рассказы» – от 4 до 7 листов в каждой книжке. Это было особенно важно для рассказчиков, собрать такую книжку можно и за год. «Советский писатель» затеял издание лучших рассказов года. Возрос престиж нашего рассказа и на мировом литературном рынке, одна за другой выходят антологии советского рассказа в США, Англии, Польше, Болгарии, Венгрии. Тогда же законом об авторском праве была разрешена аккордная оплата: 300 – 400 рублей за рассказ меньше авторского листа. Жизнь наконец-то улыбнулась рассказчикам, они перестали чувствовать себя изгоями.

В литературу входят один за другим всё новые и новые талантливые рассказчики: И.Лавров, Г Троепольский, Ю.Казаков, В.Астафьев, Е.Носов, В.Конецкий, Г.Семёнов, Г.Горышин, Э.Шим, В.Амлинский и многие другие (не называю И.Грекову лишь потому, что она слишком быстро изменила рассказу). И приход каждого был замечен, порой, правда, не так, как следовало бы: погуляла критическая палица по голове Ю.Казакова! Но лучше ругань, чем замалчивание. Казакову критические нападки не повредили, лишь способствовали его признанию.

Затем начались потери: отошли от рассказа Н.Атаров, И.Грекова, С.Антонов, Б.Бедный, скрылся не поймёшь куда С.Мелешин, надолго замолк Ю.Казаков, но на место «павших» бойцов приходили новые. С конца 60-х стали поговаривать об упадке рассказа. Никакого упадка не было, достаточно сказать, что в эту пору создали свои лучшие рассказы Г.Семёнов, В.Астафьев, Е.Носов, В.Белов, развернулся во всю мощь талант Шукшина-рассказчика, но жанр лишился внимания людей, делавших литературную политику. Поясню свою мысль несколько комическим примером. Когда рассказ подняли на должную высоту, в знаменитых «обоймах», от которых давным-давно следовало бы избавиться, всегда оказывалось несколько фамилий ведущих новеллистов. Теперь рассказчиков вновь вывели из парадных комнат «большой» литературы. Прекратился выпуск итоговых сборников «Советского писателя», приказали долго жить библиотечки Гослитиздата и «Советкой России», «Огонёк» переключился на авантюрные повести с продолжением. Лучистый взгляд критиков отвернулся от новеллистов. Ныне это положение стало кризисным.

Ряды рассказчиков печально поредели, одних не стало, другие замолкли, но всё же и сейчас можно каждый год выпускать пусть не очень пухлый том избранных рассказов, который не посрамит нашей литературы. Наряду с произведениями ветеранов жанра В.Астафьева, Е.Носов, С.Воронина, В.Солоухина, В.Белова, Г.Семёнова, Г.Горышина, В.Конецкого, Э.Шима, П.Нилина, вернувшегося к рассказам, возможно, и Ю.Казакова, который хоть и редко, но радует своих почитателей, сюда вошли бы талантливые рассказы писателей более молодого поколения: В.Потанина, А.Скалона, И.Уханова, В.Токаревой и ещё более молодых по стажу: Н.Кожевниковой, В.Алфеевой, В.Курчаткина и хорошо начавших: Н.Соротокиной, М.Наумова, Б.Кравченко, Р.Галимова, Б.Марчука и многих других. Здесь были бы и очаровательные рассказы Юнны Мориц. а иной раз рассказы и тех писателей, что предпочли большую прозу, но не зареклись писать коротко: Ю.Трифонова. В.Амлинского.

Вывод: рассказ, конечно, не переживает расцвета, но разговоры об упадке тоже неправомочны. Рассказ в загоне – в этом истина. Если вернётся прежнее бережное, умное, хозяйское отношение к рассказу и к тем, кто взял на себя труд сохранить отечественную новеллистику, то сразу обнаружатся истинные возможности жанра.

2. Трудно установить точную границу между повестью и рассказом. Если она и ведома, то скорее литературоведам, нежели писателям-практикам. И Чехов писал длинные рассказы, которые иногда называл повестями, иногда – нет. В самом удлинении рассказа ничего дурного нет, было бы интересно и талантливо. При этом я стою за то, чтобы писатель точно определял жанр своей вещи и не подсовывал читателю карася за порося. Это дезориентирует и порой мешает художественному впечатлению. Помню, как меня сбило с толку, когда Вера Панова назвала рассказами два куска из несостоявшегося романа. Я читал и видел только огрехи, что-то лишнее, а что-то неправомочно оборванное, а потом сказал себе: не ищи тут, чего нет, это просто куски большой прозы, и всё сразу стало на место. Недаром же так скрупулёзно относились русские классики к жанровому определению своих произведений. У них было высокое чувство ответственности перед читателями и самоуважение. Вот как определял жанровую принадлежность своих произведений Н.С. Лесков: «Полунощники» – пейзаж и жанр; «Зимний день» – пейзаж и жанр; «Дух госпожи Жанлис» – спиритический случай; «Неразменный рубль», «Зверь» – святочные рассказы; «Импровизаторы» – картинка с натуры.

Меня легко схватить за руку: ратуешь за жанровую чёткость, а сам не раз переименовывал рассказ в повесть и наоборот. Каюсь, грешен. Но грешен лишь в соглашательстве, а не в жанровой слепоте или небрежности. Я всегда точно знаю, что есть что, но редакторы ради стройности сборника, случалось, перетаскивали большой рассказ в раздел «повести» или повесть – в раздел «рассказы». Считается почему-то неприличным ставить на титульном листе: «Повесть и рассказы», непременно – «Повести и рассказы». Вот и перекочёвывает большой рассказ «Где-то возле консерватории» в «повести», а маленькая повесть «Пик удачи» вдруг разжалована в «рассказ».

За пределами пяти печатных листов всё принадлежит державе большой прозы. А вот до пяти листов – какие можно принять ориентиры? Рассказ однолинеен, в нём один драматический узел, один конфликт. Повесть не однолинейна, не однопланова, в ней главному конфликту сопутствуют второстепенные. Поэтому «Пик удачи» (2,5 л.) – повесть, а «Где-то возле консерватории» (3 л.) – рассказ. Все остальные признаки – населённость, временные и пространственные рамки и тому подобное – не могут определять жанр.

Когда же повесть оказывается искусственно растянутым «сюжетом для небольшого рассказа», то это плохая повесть и говорить об этом неинтересно. Удлинение рассказа связано с приходом в литературу тех писателей, которых не очень изящно прозвали «деревенщиками». Они делали доброе дело. У них рассказ удлинялся не от беспомощности, а для того, чтобы вместить большое и во многом новое в нашей литературе содержание. У них был серьёзный, глубоко индивидуальный душевный опыт и стремление выразить себя как можно глубже и полнее. Это требовало иной формы, чеховский рассказ был им тесен. Основательные, неторопливые раздумья над жизнью, над существом человека, по преимуществу сельского, потребовали адекватной формы, так появился длинный, приближающийся к повести рассказ, написанный пространной, много вбирающей в себя фразой. Но эти длинные рассказы не казались затянутыми, в них не было ничего лишнего, только необходимое для воплощения художественной идеи. Когда же жизненный материал был особенно велик и сложен, эти добросовестные писатели не пытались запихнуть его насильно в рассказовый мешок, а писали маленькие повести или просто повести.

Сейчас наблюдается иная, прямо противоположная тенденция: возвращение к чеховскому рассказу, импрессионистическому, опирающемуся на деталь, написанному короткой, строгой фразой. Это возникло в недрах стилистики «деревенщиков», в рассказах Василия Шукшина, а сейчас всё заметнее в творчестве молодых. Недаром бульдозерист из Кондопоги Борис Кравченко за свои коротенькие новеллы удостоился упрёка в «хемингуэевщине». Надо сказать, что он даже и не знал о знаменитом американце, а подчинялся внутреннему ритму, собственному ощущению жизни. Для него это органично, а ему назойливо советуют писать длиннее и более пространной фразой. Потому что долгопись с лёгкой руки «деревенщиков» стала правилом хорошего литературного тона, признаком качества. Но я думаю, что стремление к лаконизму, лапидарности возобладает в ближайшее время. Этого требует убыстрившееся время, темп городской жизни. В искусстве постоянно происходит контрастная смена форм, это естественно, тут ни хорошего, ни плохого, как в смене времён года. Важно наполнение форм…

Но как бы ни писал писатель, длинно или кратко, он должен знать, что пишет – рассказ, очерк, маленькую повесть, просто повесть, и не вводить в заблуждение читателя. Вполне допустим симбиоз жанров: очерк с элементами рассказа или рассказ очеркового плана, надо только, чтобы форма отвечала содержанию, чтобы такой гибрид возникал из художественной необходимости, а не из беспомощности.

3. Это вопрос не принципиальный. Наверное, я, как любой читатель, пропустил немало хороших, стоящих рассказов и, не назвав их сейчас, обижу одарённых новеллистов. Заранее прошу прощения, у каждого не названного, кто числит за собой хороший рассказ. И второе: усталая память не в силах удержать названия всех полюбившихся рассказов. Вот что я помню: «Шопен, соната номер два» Е.Носова, цикл маленьких рассказов В.Астафьева в «Новом мире» за 1978 год, «Фригийские васильки» Г.Семёнова, «Во сне ты горько плакал» Ю.Казакова, «Абсолют» С.Наровчатова, «Свадьба» Н.Соротокиной, «Победа» М.Наумова, уже упоминавшиеся «Два рассказа о чудесном» Юнны Мориц, много миниатюр Б.Кравченко, «Дом и сад» В.Алфеевой, «Швейцар» Р.Галимова, «Ожидание» А.Репиной, а более всего превосходные рассказы ленинградской очеркистки Виктории Беломлинской, которые я тщетно навязываю журналам. Понравились же мне перечисленные рассказы своей талантливостью, свежестью и тем, что каждый открывает что-то новое в неисчерпаемой тайне человека.

4. Я понимаю первую часть вопроса, связанную с тематикой. Но не понимаю, как можно говорить о жанровом многообразии… жанра. Многотемность, широкий охват жизни – важное достоинство нашей новеллистики. И сегодня не исчезла тема минувшей войны, которую рассказчики всё более углубляют, порой трансформируя в тему военного эха; много пишут рассказов о детях и детстве, о нелёгких проблемах современной деревни, о производственных отношениях, о поисках своего места в жизни, об ответственности перед временем, о выборе пути, о защите природы, о школьниках и студентах, об учёных и спортсменах, о природе творчества; и, как всегда, рассказчиков волнуют вечные темы любви и смерти, жгучие вопросы нравственной жизни. Вновь появился исторический рассказ, о котором мы почти забыли.

Летучему, динамичному жанру положено быть впереди. Так, тема БАМа своё первое воплощение обрела в рассказах; новеллисты первыми подняли и насущнейшую тему «человек и природа», у них приоритет и в теме женского одиночества. Наверное, можно назвать ещё немало тем, открытых рассказчиками, но мне хочется конкретизировать общие соображения. Не так давно на страницах «Юности» были опубликованы «Два рассказа…» Юнны Мориц, и в одном из них поэтесса, обнаружившая незаурядный новеллистический дар, совладала с неимоверно трудной темой… рождения гениальности. Но мало этого, Юнна Мориц ещё усложнила себе задачу, ибо её маленький герой – явный гуманитарий, а обнаруживается в нём математический гений. Р.Роллану и Томасу Манну для сходной задачи потребовалось по толстенному роману, а здесь автор обошёлся несколькими страничками. Я не шучу, Ю.Мориц действительно совершила чудо, оставшееся незамеченным. Это чудо и самого жанра, таящего в своём скромном обличье неисчерпаемые возможности. Надо смелее работать. Но надо также, чтобы смелее печатали рассказы, не подходящие под привычные мерки. А с этим пока туго. Признанный детский писатель Георгий Балл пишет замечательные взрослые рассказы, своеобразные, странные, очень талантливые, но их не печатают: уж больно причудливо, ни на что не похоже, да и зачем детскому писателю лезть во взрослую прозу? Это нарушает ведомственную гармонию. Г.Балл не одинок. Сколько глупостей приходится до сих пор выслушивать миниатюристу Б.Кравченко, не помог и его успех на Всесоюзном совещании молодых писателей, и то, что «Литературная Россия» открыла ему дорогу в печать, а книгу приняли к изданию.

Может быть, вторая часть анкетного вопроса имела в виду многообразие форм рассказа? Это правомочно. Рассказ стал куда разнообразнее: классический рассказ и современная сказка, рассказ строго реалистический и рассказ с элементами гофманианы, рассказ-миниатюра и рассказ, решённый средствами повести, но остающийся в пределах жанра, сказ в народном духе и новелла в западной тональности, наконец, то новообразование, которое называют «маленькая повесть» – некая переходная форма от рассказа к повести.

5. Это едва ли не самый существенный вопрос, который я в большой мере предварил в своём первом ответе. Но дело настолько важное и больное, что не грех повториться, суммировать беды рассказчиков. Жанру рассказа мешает, на мой взгляд, весь нынешний литературный расклад, а не помогает ему ничто и никто. Начнём с грубо материального вопроса (это богатые лицемеры придумали считать источник человеческого существования грубой материей). Рассказы пишутся куда медленней, нежели большая проза, кроме того, рассказы нельзя писать изо дня в день: кончил один, тут же начал другой – перерывы неизбежны. Такова специфика работы рассказчика, от которой никуда не денешься. Определяя первую задачу колхоза, председатель Трубников говорил: «Колхозник должен жрать». Перефразируя его, скажу: «Рассказчик должен жрать». А для этого он должен прежде всего получать аккордную оплату за рассказ меньше авторского листа, как и предусмотрено в авторском праве. Почему мы так смиренно относимся к нарушению наших законных прав? Оплата – это основное. Но столь же важно, где печататься. Должны быть восстановлены существовавшие прежде библиотечки рассказов. Причём не надо добавлять «и короткой повести», иначе – при агрессивности крупного жанра– эти библиотечки будут печатать только повести. Поскольку «Библиотечка «Огонька» переключилась в основном на публицистику, надо создать при одном из журналов или при еженедельнике другую библиотечку и отдать её молодым, чтобы начинающие талантливые рассказчики могли дебютировать сборниками хотя бы в пять листов – живых, горячих, с пылу, с жару рассказов, а не ждать годами, теряя запал, веру и молодость, когда у них скопится двадцать печатных листов и какое-нибудь издательство со скрипом зубовным включит в перспективный план. После этого надо ещё три-четыре года ждать выхода книги. Мучительно ожидание, но ещё хуже, что рассказы «морально» устаревают.

Меня не беспокоит, когда рассказчик берётся за повесть или роман, если он чувствует внутреннюю тягу к крупной форме. Меня беспокоит другое: когда рассказчик садится за роман, потому что он устал от нужды и пренебрежения. Покойный Борис Бедный вовсе не был очарован своими «Девчатами», несмотря на весь внешний успех повести. Он окончательно запутался во втором романе, а на жизнь зарабатывал преподаванием. Задолго до своей физической смерти умолк замечательный рассказчик Владимир Козин. Метался последние годы жизни внешне такой спокойный Н.Атаров, писал то очерк, то статью, то сценарий, то повестушку, но ничего равного «Календарю русской природы», «Начальнику малых рек» и «Араукарии» не создал.

Куда девался Станислав Мелешин? Почему так быстро отошёл от рассказа Дм.Осин, он же был одним из лидеров в пятидесятые? Судьба рассказчиков не может не волновать. Материальный базис – эхо одно. Другое – рассказ должен вновь стать частью единого общелитературного дела. И тут слово за критиками. В своё время появление «Поддубенских частушек» и «Дождей» С.Антонова, «Комаров» Б.Бедного, «Арктура – гончего пса» Ю.Казакова, «Красного вина Победы» Е.Носова было событием ничуть не менее значительным, чем выход лучших романов и повестей. И сейчас появляются рассказы не хуже, только их не замечают. По своему внутреннему достоинству рассказ ничуть не уступает другим жанрам. Вспомните, в «Даме с собачкой» всего 1 печатный лист.

Я слышу насмешливые голоса: «Напишите «Даму с собачкой», и вас заметят». Да, но никто не написал ни «Анны Карениной», ни «Братьев Карамазовых», а замечены, да ещё как!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.