ИЗУМЛЯЕМСЯ С ВИТАЛИЕМ ГРУШКО
№ 2006 / 19, 23.02.2015
РЫЦАРЬ В ГОГОЛЕВСКОЙ ШИНЕЛИ
Шаргородская И. Охота на Овечкина: Роман. – СПб.: Амфора, 2006.
Что вы будете делать, если однажды, вернувшись домой, нос к носу столкнётесь с мохнатым и неопрятным старичком, который предложит вам податься в домовые, поскольку ни на что другое вы уже и не годитесь? Полагаю, что ломать голову над этим нескромным вопросом не будет никто, ибо каждому известно, что домовых не бывает. Значит – не бывает? Вот и Михаил Анатольевич Овечкин из романа Инны Шаргородской так считал, а
потом впутался в нехорошую историю и понял, что на свете есть не только домовые, но и заколдованные принцессы, злые колдуны, бестелесные духи и много чего такого, «что нашей мудрости, Гораций, и не снилось».
«Михаил Анатольевич принадлежал к тем людям, о которых говорится «ни Богу свечка, ни чёрту кочерга». Михаил Анатольевич носил фамилию Овечкин. И люди, верящие, что фамилии имеют определённое значение и даются нам неспроста, немало порадовались бы, на него глядя. Тупое кроткое лицо, обрамлённое мягкими белёсыми кудряшками, блёкло-голубоватые глаза, лишённые выразительности, неопределённая фигура – скорее округлая, чем продолговатая, – так выглядел Овечкин. И жил он всё больше молча, потому что стеснялся своего заикания».
Персонаж, прямо скажем, знакомый. Уж не из гоголевской ли «Шинели» он вырос? Вырасти-то вырос, но дорос до таких высот, что бедному Акакию Акакиевичу и не снилось. Напуганный встречей с домовым, выбежал он из дома и как начал путешествовать по параллельным мирам, попутно совершая подвиги, что все только диву давались. И было Михаилу Анатольевичу ровно тридцать пять лет. Ну как тут не вспомнить: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины».
Сказка ложь, да в ней намёк. Есть намёк и в «Охоте на Овечкина». Шаргородская пишет о становлении личности, прикрываясь сказочным сюжетом. Не раз приходится Михаилу Анатольевичу перешагнуть через свою робость и нерешительность, чтобы в конце концов стать гармоничной личностью. Любопытно ещё вот что. Почти все персонажи романа это титулованные принцы, короли, могущественные волшебники и т.д. Но когда у них возникают неразрешимые проблемы, крайним почему-то всегда оказывается «маленький» человек Овечкин. Он-то и расхлёбывает всю кашу за сильных мира сего. Не так ли происходит и в нашей жизни: ответственность за непредвиденные катаклизмы зачастую спихивается на такого человека, который даже и не подозревал, что подобные катаклизмы существуют. Словом, паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
Вообще, читая о злоключениях Михаила Анатольевича, чувствуешь какую-то досаду. Жил себе человек и жил. И вдруг на тебе – изволь выручать принцессу, бороться с негодяями, решать важные вопросы в параллельных мирах. И пусть всё заканчивается хорошо, и пусть в итоге оказывается, что Овечкин был в прошлой жизни великим колдуном и что всё делалось для его же блага – всё равно обидно: разве можно так мучить скромного обывателя? «Можно! – воскликнет заядлый любитель приключенческой литературы, которому надоела тихая и размеренная жизнь. – Меня бы туда, я бы им показал!» Хорошо, спорить не будем. Идея вплести в сказочный сюжет историю обычного «несказочного» человека не нова. Вспомним, что и толкиеновский Бильбо Бэггинс был всего лишь добропорядочным бюргером. Но всё же приятно читать книгу, написанную в жанре фэнтези, действие которой частично происходит не где-нибудь, а в Петербурге. Приятно узнать о том, что за углом собственного дома можно встретить посланца из других миров. Приятно познакомиться с человеком, который ничем не выделяется из серой толпы, а на деле оказывается искусным магом.
Шаргородская впустила «маленького» человека в сказочный мир и очень лихо закрутила сюжет своего романа. Это несомненные плюсы. Минус же заключается в том, что художественное пространство книги не то чтобы очень, но всё же бедновато. Когда пишешь о колдунах и принцессах, очень важны детали. Что едят герои, во что они одеты, как выглядят их дворцы изнутри и снаружи. Вот где бы разгуляться писательскому перу. Но таких деталей в «Охоте на Овечкина» мало. Зато отсутствие деталей компенсируется тем, что принято называть глубоким проникновением в характеры персонажей. Шаргородская хороший психолог, к тому же не лишённый чувства юмора. Последнее радует особенно.
«Охоту на Овечкина» следует прочесть не только тем, кто истосковался по приключениям. Роман Шаргородской обладает некоторой терапевтической силой. Её книга действительно может поднять настроение и заставить улыбнуться. Это светлая, позитивная книга. По слухам, скоро должно появиться продолжение. Что ж, обязательно почитаем.
ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ
Курков А. Пикник на льду: Роман. – СПб.: Амфора, 2005.
На обложке этого романа значится: «Андрей Курков – современный русскоязычный писатель № 1 в Европе». Прочитав книжку от корки до корки, я так и не понял, в чём секрет её популярности. Более того, ознакомившись с рядом восторженных рецензий, пришёл к выводу, что многочисленные достоинства «Пикника на льду», отмечаемые критиками, можно смело назвать недостатками. У каждого своя точка зрения.
Но обо всём по порядку. Завязка романа такова: киевский литератор Виктор, умеющий писать только очень короткие рассказы, получает необычное предложение от одной из газет. Предложение, от которого суеверный человек бежал бы сломя голову как от огня. 
Виктора просят писать некрологи на здравствующих людей. Так сказать, про запас. Но проходит время, и «клиенты» нашего героя начинают умирать один за другим. В основном не своей смертью. И тогда (банальная фраза!) Виктор с ужасом понимает, что ввязался в слишком опасную игру. Что ж, идея вполне оригинальна и интересна. И вот по какой причине.
Герой «Пикника на льду» получает хорошие деньги за досье на живых людей, как если бы они были неживыми. Ни дать ни взять, «Мёртвые души» наоборот. Но ассоциации с поэмой Гоголя угадываются только на уровне сюжета, на деле же роман Куркова – полная противоположность всем тем произведениям, которые принято называть классической литературой. Роман этот слишком прост – это касается и техники, демонстрируемой автором, и проблем, в нём затронутых.
Первая проблема – проблема нравственности. Имеет ли человек право заниматься такой сомнительной работой, какой занимается герой Куркова? Судя по той симпатии, с которой Курков пишет о Викторе, имеет. С общечеловеческой точки зрения – нет. А вот если бы образ Виктора был прописан автором более тщательно, и реальность в романе не была бы чересчур плоской – тогда этот вопрос стоило бы обсуждать, как обсуждают образ Чичикова исследователи творчества Гоголя.
Вторая проблема – проблема одиночества. Здесь следует сказать о системе персонажей в романе. Каждый герой у Куркова по-своему одинок. Пингвин Миша (главная «фишка» «Пикника на льду»), живущий у Виктора, одинок потому, что он пингвин. Участковый Сергей – человек со сложным мироощущением и поэтому тоже одинок. Девочка дошкольного возраста Соня, которую на время приютил Виктор, одинока, потому что она единственная в романе, кто смотрит на жизнь беспечно, как и положено ребёнку. Почему одинок Виктор, у которого есть и пингвин, и Соня, и девушка Нина, – непонятно, так как этот момент у Куркова попросту не прописан (проще всего предположить, что все эти герои, хотя и живут вместе, на деле друг другу чужие). В связи с этим, хотелось бы сказать несколько слов о технике Куркова-романиста.
Минимализм в литературе – вещь хорошая, когда он скрывает за собой какие-нибудь дополнительные смыслы. Если произведение написано просто, то у него должен быть подтекст. Классический пример – рассказ Хемингуэя «Кошка под дождём». Это рассказ об одиночестве, занимающий всего три страницы. При желании Хемингуэй мог бы сделать из него целый роман. Но всё, что он счёл нужным сказать, умело спрятано за диалогом героев рассказа и за скупыми авторскими ремарками.
Над «Кошкой под дождём» можно размышлять бесконечно – у Куркова подобного эффекта не наблюдается. Его минимализм не оправдан. «Пикник на льду» можно было бы назвать детективом, если бы в нем не была видна попытка автора придать своему произведению философский оттенок. Очевидно также, что Курков не чужд проблемам экзистенциализма. Но его «Пикник» никак нельзя назвать философским романом. На каком-то этапе автор отдаёт предпочтение стремительно развивающемуся сюжету и всё дальше и дальше уходит от размышлений о смысле жизни.
Несомненный плюс романа – отсутствие пафоса и отталкивающих сцен. Казалось бы, в произведении о криминальном мире должны быть сцены жестокости и насилия. Но техника Куркова настолько проста, что она не предполагает подобных отступлений. Именно в этом и заключается единственное достоинство скупой манеры письма автора «Пикника на льду».
В одном из интервью Курков заявил, что «роман не должен быть похожим на непроходимый лес, в котором, по замыслу автора, читатель должен заблудиться и погибнуть…» и что «главное: надо рассказывать историю, а не пытаться объяснить собственные идеи». Эти слова многое объясняют. Роман Куркова действительно не похож на непроходимый лес. Истории рассказывать он тоже умеет. А вот идеи… Неужели их совсем не должно быть? Ведь отказываясь от изложения собственных идей, Курков приравнивает свои произведения к чтиву, о котором забываешь, не успев закрыть книгу. Особенность хорошей литературы заключается в том, что она заставляет нас думать. Курков тоже хотел сказать что-то важное (это видно из романа), но он пошёл другим путём. И думая угодить читателю простотой изложения и увлекательностью сюжета, он получил признание публики, но как писатель проиграл. Всё-таки «Пикник на льду» – очень простая история.
НЕТ ПОВЕСТИ ПРЕКРАСНЕЕ НА СВЕТЕ
Бедье Ж. Тристан и Изольда: Роман / Пер. с фр. А. Веселовского. – СПб.: Амфора, 2006.
«Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти?» Охотно послушаем: в последнее время слишком редко попадались нам повести о любви (всё больше о смерти) и уж совсем редко прекрасные повести.
С некоторыми книгами бывает так: прочтёшь первые два-три предложения и уже не хочешь выпускать книгу из рук. Удачное начало пленяет ценителя хорошей литературы. Иногда достаточно одного только вступительного абзаца, чтобы читатель почувствовал книгу «своей». Изысканное приглашение Жозефа Бедье – пример такого вступления.
Французский учёный Бедье (1863 – 1938), создавая свою версию романа «Тристан и Изольда», вряд ли стремился угодить вкусам взыскательной публики. В первую очередь он всё-таки был учёным. Публике тем не менее он угодил, причём не только своим современникам (впервые роман был опубликован в 1900 году), но и представителям всех последующих поколений.
В самом деле, какие требования предъявляет нынешний читатель к литературе? (Мне возразят, что читатель читателю рознь, но я имею в виду такого человека, который благополучно забыл то, чему его учили в школьные годы; в силу занятости читает редко, однако прочесть что-нибудь незатейливое всё же не прочь). Не будем снобами, и не станем 
упрекать такого читателя в отсутствии вкуса и остальных грехах. Итак, вот его требования. Во-первых, книга должна быть сравнительно короткой – на длинную просто нет времени. Во-вторых, на страницах этой книги должно хоть что-то происходить (никаких лишних разглагольствований), и это что-то должно увлекать и заинтересовывать. И, в-третьих, произведение должно быть написано удобоваримым языком, ибо продираться сквозь тернии чьих-то сомнительных экспериментов, сами понимаете, неохота.
Теперь представим, какого рода литература соответствует подобным требованиям. Детективы, триллеры, женские романы – словом всё то, что принято называть макулатурой. Но не только это. Откроем «Тристана и Изольду» Бедье и с удовольствием обнаружим, что этот изящный, умный и уже давно ставший классикой роман способен удовлетворить вкусы даже вышеупомянутого читателя.
Впрочем, есть у этой книги достоинства, неведомые любителям детективов, но бьющие точно в цель. Главное из них – ненавязчивая мораль романа. Напомним, что не все интерпретаторы легенды о Тристане удерживались от строгих упрёков в сторону героев. Например, Готфрид Страсбургский (умер около 1220 года), суровый моралист, прямо осуждал несчастных влюблённых. Бедье – моралист другого рода. Он смягчает острые углы и лишь обозначает проблему. Он всего лишь наблюдатель, но не участник конфликта. Однако обратимся непосредственно к роману.
Благородный рыцарь Тристан, совершив немало подвигов, находит для своего господина, короля Марка, невесту – прекрасную Изольду. По роковому стечению обстоятельств Тристан и Изольда выпивают любовное зелье и без памяти влюбляются друг в друга. Теперь до конца своих дней они обречены разрываться между двумя чувствами – чувством долга и страстью. Долг велит жене жить со своим мужем, не обманывать его, а любовь к прекрасному рыцарю безжалостно подавлять. Долг велит молодому человеку верно служить господину, и не только не думать о его жене, но и защищать её от посягательств со стороны других людей. Страсть же ослепляет. Страсть завораживает. Страсть заставляет забыть о долге. Страсть приводит к смерти.
Таков основной конфликт романа «Тристан и Изольда». Для человека эпохи средневековья он неразрешим. Для Бедье он неразрешим тоже. Но автор и не пытается решать сложные задачи. Бедье любуется своими героями. Они одинаково прекрасны и когда беззаветно любят друг друга, и когда, мучимые совестью, решают расстаться. Смотрите, как восхитительна любовь, говорит Бедье. Смотрите, как восхитительно чувство долга. Пусть каждый, прочитавший роман, выберет ту мораль, которая более ему по душе. Любовь не должна знать преград? Долг превыше всего? Выбирайте, а по мне ничего нет лучше красоты – красоты любви и красоты долга. Таков Бедье – певец прекрасного.
Напоследок несколько слов о серии, в которой вышел роман. «Смотрим фильм – читаем книгу» – удачная находка издательства «Амфора». Разброс произведений велик – «Москва слезам не верит», «Есенин», теперь вот «Тристан и Изольда». Я не знаю, сколько зрителей соберёт апрельская премьера фильма, кадры из которого украшают обложку романа, но это и не важно – я не питаю особых иллюзий относительно художественной ценности современных блокбастеров. Для меня несомненно одно – роман Бедье это произведение, заслуживающее самого пристального внимания. Много ли сегодня на прилавках книг, которые несут в себе такой положительный заряд и, кроме того, написаны с моцартианской лёгкостью? Вот почему вслед за автором я повторяю: «Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти?»
Виталий ГРУШКО
Добавить комментарий