АТЛЕТЫ ДУХА

№ 2015 / 31, 10.09.2015

Чему стоит поучиться у Ницше и Стриндберга

    Как часто приходится слышать осуждающие реплики в адрес мрачных явлений словесности или неоднозначного с точки зрения морали слова. Мне, научно постигающей философское и литературное наследие Фридриха Ницше и Августа Стриндберга на протяжении пяти лет, чаще доводилось слышать о них как о психопатах, богоотступниках и женоненавистниках. Это поначалу задевало меня и заставляло браться за воображаемый меч, но со временем развило стоическое смирение по отношению к поверхностным и категоричным высказываниям. Помимо провалов и якобы душегубительных устремлений, у этих художников есть качества, отразившиеся и в их творчестве, которым, на мой взгляд, полезно научиться. Сегодня в моде йога и различные эзотерические учения, помогающие человеку вспомнить себя, потому речь о Стриндберге и Ницше как о сильных пессимистах, преодолевающих своё «несовершенство» мужественным актом воли, должна ответить духу нашего времени. По моему мнению, эти, на первый взгляд, несбалансированные творцы – пример яростной и беспощадной борьбы с личными недугами, в том числе и духовными. К тому же, слово об Августе Стриндберге, забытом в нашей стране писателе, лишним в любом случае не будет. Тема судьбы и творчества Ницше до сих пор актуальна не только для людей филологической науки, но имя Августа Стриндберга и по сей день известно немногим, тогда как без его появления искусство ХХ века не было бы вполне таким, каким мы его знаем.

 

 06

   

    Предпримем попытку позитивного рассмотрения опыта Августа Стриндберга и Фридриха Ницше. Будем говорить об их трагизме как о трагизме выносливых – и станем у них учиться борьбе с унынием и приступами острого бессмыслия. Знакомство с их судьбами, созерцание их могучей воли может, на мой взгляд, стать прекрасной терапией для человека, переживающего непростой этап своего пути.

    Значительным моментом, который объединяет двух творцов так называемой «эпохи упадка», является их страстная увлечённость Жизнью и тем, что она им дарует. С равным мужеством они относятся к реальным испытаниям и к тем, которые несут откровения познания. И какие бы сложные периоды не переживали они в своей судьбе, будь то кризисы личной жизни или физические и умственные расстройства, в которые они периодически впадали, ничто не могло значительно повлиять на их продуктивность. Более того, создаётся впечатление, будто творчество и наука для Ницше и Стриндберга выступали своего рода лекарством, особой терапией, которой они поддерживали свою жизнедеятельность в нелёгкие периоды.

    Известно, что заключительный этап творчества Ницше, предваряющий его безумие, является, несмотря на его болезненность, наиболее плодотворным. За 1897–1898 годы он создал шесть произведений, несмотря на то, что «всякая активизация творческой деятельности теперь ускоряла разрушительное развитие болезни».

    Стриндберг в период с 1893 по 1901 год находился на грани умственного и духовного слома, этот переломный этап в судьбе шведского автора назван «Inferno». Депрессия писателя была столь глубока, что грозила распадом личности. В этот период наблюдается спад художественной активности Стриндберга, но он компенсировался иными занятиями: живописью, фотографией, и главным образом – наукой, которой шведский писатель увлёкся тогда серьёзнейшим образом, обращая тем самым, на наш взгляд, свой «упадок» в некий расцвет.

    Итак, у нас как будто возникает повод говорить о заключённом в явлениях Ницше и Стриндберга особом образце активной практики жизни, в основе которой лежит, выражаясь философским языком, – «воля к жизни», несмотря ни на что, которая по определению своему исключает какой-либо упадок: психический, умственный, эмоциональный, так как руководит ею, в свою очередь, присущая всему живому в той или иной степени «воля к власти», то есть стремление мужественно утверждать своё бытие, вопреки обстоятельствам, противостоящим этому самоутверждению. Таким образом, моментом борьбы со своими недугами, в том числе и посредством творчества и науки, Ницше и Стриндберг, должны, на мой взгляд, снять с себя «вину слабости и вырождения», которую несёт на себе в целом эпоха декаданса, предвестниками и кумирами которой они стали. С этой точки зрения становится очевидным, что бытие у этих мыслителей вызывало значительно больший интерес, нежели не-бытие. И слова А. Блока «Он – менее всего конец, более всего – начало» из стихотворения, посвящённого Стриндбергу, можно справедливо отнести к обоим писателям.

    Август Стриндберг поражает разносторонностью своей деятельности, он был абсолютно ренессансной личностью: с одинаковым интересом относился к лингвистике, физике, биологии и психологии, с равным научным азартом занимался ботаникой, химией, медициной и даже алхимией, писал трактаты по этнографии, истории и сельскому хозяйству; в массиве оставленных им текстов мы можем обнаружить поэмы, стихи, которые он нередко помещал и в свои романы, повести, новеллы, «невероятное количество очерков (литературных, политических, исторических, мистических, научных и религиозных), дневниковых записей и сатирических памфлетов…». И конечно, отдельное место в его творчестве занимают пьесы, открывающие новую веху в истории европейской драмы и театра. К этому нужно прибавить, что Стриндберг выступал не только теоретиком или автором драмы, но и был смелым постановщиком-экспериментатором, в 1907 году ему удаётся основать свой собственный театр, который получил название «Интимный театр». Творческое наследие Стриндберга должно занимать, по подсчётам издателей, не менее семидесяти трёх томов, а его переписка уже издана в двадцати двух томах! И все его произведения, как замечает исследователь жизни и творчества шведского автора Елена Бальзамо, «отмечены печатью его гения, во всех действует магия его языка». Имея это в виду, тяжело поверить Стриндбергу, утверждавшему, что «истинным его призванием была вовсе не литература, а наука».

    Приобретение знаний, занятие наукой, по мнению Ницше, это ни что иное, как производное «воли к власти», то есть, цитируя Ницше, «знание работает как инструмент власти. Очевидно поэтому, что оно вырастает с каждым усилением власти…». Стремление овладеть истиной автоматически обращается в стремление активно и продуктивно жить, являя себя в бытии максимально осознанно (тоже, надо сказать, модное в наше время слово), так как приобретение знаний есть проявление воли подчинить себе действительность. Вместо того, чтобы пассивно созерцать свои недуги и сетовать на несправедливости личной судьбы, Ницше и Стриндберг обращали их в полигон для личного роста, ставя их, таким образом, себе на службу. Иными словами, любое поражение молниеносно пробуждало в них яростное желание взять реванш. Сюжет их судеб, это история о бескомпромиссной борьбе, в том числе – и с самим собой, с пределами своих возможностей.

    Чтобы заниматься наукой, необходима известная доля мужества. Об этом «мужестве знать», о воли к познанию много писал Фридрих Ницше. Размышления над этой темой достойны отдельной обстоятельной беседы, отмечу лишь, что для немецкого философа процесс познания, овладевания истиной, был некой «проверкой на прочность» познающего и при этом воспринимался как естественное и необходимое условие для сознательной жизни, жизни созидательной. Поэтому, говоря об увлечении Ницше и Стриндбергом наукой, мы говорим вообще об их отношении с окружающим и самими собой.

 

05

   

    Стриндберга-познающего к занятиям наукой побуждали и честолюбивые, но отнюдь не предосудительные мотивы утвердить себя в бытии, обозначить своё место в мире, и доказать себе и другим «правомерность» своего существования. Но это стремление было вызвано так же и неосознанной потребностью испытать себя, заключить себя в ситуацию опасности. Я называю это «потребностью», потому что иначе бы познающая личность исключила бы для себя это стремление к добровольному познанию истины. Стриндберг писал, что в период его активного занятия наукой, она стала для него уже не просто времяпрепровождением, но священнодействием, требующим постоянных жертв и подвергающим человека, посвятившего себя ему, серьёзным опасностям. Конечно, здесь речь идёт и о весьма конкретных, реальных опасностях, которыми сопровождаются опыты, однако и по отношению к ним необходим мужественный настрой. Чуть позже в творчестве Стриндберга появится тема цены, которую приходится платить за серьёзные увлечения наукой – в основе этого осознания будет лежать уже не опыт разума, но некий эзотерический опыт души, осознающей своё одиночество, и осознающей своё призвание как причину этого одиночества, а научное исследование как «своего рода путь инициации». Таким образом, и Стриндберг приходит к пониманию процесса познания как пути к самоутверждению и самосознанию.

    Понятие жертвы и опасности ключевые в «философии жизни» Фридриха Ницше, отмечает протестантский теолог, философ Пауль Тиллих в своём трактате «Мужество быть». Философия Ницше именуется Тиллихом «философией жизни» постольку, поскольку «жизнь» обозначает здесь прогресс, в ходе которого актуализируется сила бытия». Необходимость принесения жертвы и опасность – неотъемлемые двигатели этого процесса, потому как что, как не преодоление нечто и собственного страха перед этим является залогом роста человека, то есть восхождения его к сверхчеловеческому. Воин поэтому (не только тот, кто обладает солдатскими атрибутами) является для Ницше идеалом единственно достойного человека, так как понятие «воина» подразумевает принесение самой величайшей жертвы – собственной жизни. Провозглашение такого идеала не остаётся у Ницше голословным, не становится просто красивым риторическим жестом: примером собственной судьбы он устанавливал законы, которыми должна руководствоваться всякая сильная личность.

    Как известно, Ницше были противны ремесленники от науки, те представители научной среды, кто в своих изысканиях не покидает пределов комфорта, в прямом и переносном смысле – не покидает прочных стен кабинетов, защищая себя, таким образом, от огня истины, явленной в практике жизни. Несмотря на бесконечный перечень всех возможных недугов («Во все возрасты моей жизни я испытывал неимоверный излишек страдания»), Ницше не позволял себе идти на их поводу. Обладая, мягко говоря, слабым зрением и глазами, нуждающимися в регулярном и длительном отдыхе, Ницше, пренебрегая гигиеной, «работает по десять часов за письменным столом». Испытывая серьёзные головные боли, которые исключали возможность работы иногда на целые сутки, Ницше не бросает интеллектуального труда и служит науке с неизменным регулярным упорством. При этом он лишь иногда позволял себе сетовать на эти недуги как досадные помехи в его творческой и научной деятельности. Обладая «до предела чувствительной, до предела напряжённой и воспалённой нервной системой» немецкий философ будто ищет новых переживаний, чтобы не «уснуть» в пассивном созерцании своих слабостей. Наоборот, как зоркий психолог, он становится наблюдателем за собственным существом, он изучает своё тело и душу в их борьбе с недугами. В силу собственной психологической любознательности он «делает себя самого «объектом эксперимента, лабораторным кроликом», преодолевая свои невзгоды. Таким образом, мощный дух философа как бы восстанавливает его здоровье. В самый тяжёлый период своей судьбы, когда жизненные силы философа будут уже на грани истощения, а душевное напряжение достигнет рокового накала, Ницше отметит «что ни одна земная сила не дала ему больше, чем болезнь», в «Esse homo» вспыхнет признание: «В общем итоге я был здоров». Самого жестокого своего палача: своё слабое здоровье, он объявит своим великим «учителем» и даже помощником в деле познания, так как именно болезнь не позволяла ему расслабиться и успокоиться в косности, оцепенеть в профессии, стать тем самым учёным-ремесленником. Сказав болезни торжествующее «да!» Заратустры, он позволил родиться «внутреннему человеку» в себе, мудрому и выносливому. Он искренне поверил своему знаменитому высказыванию: «что не убивает меня, то меня укрепляет».

    Шведский писатель был подобен Ницше в своей упорной борьбе с собственным унынием и личными бедами. «С поразительной неотступностью следила за ним судьба, она подвергла его испытаниям, недоступным и невыносимым для человека средних сил», – пишет об Августе Стриндберге Александр Блок. Неудачи в личной жизни, жесточайший остракизм, которому подвергло писателя родное отечество, различные мании, накаляющие его нервы до предела, в 90-е годы «он был на грани разрушения личности» – несмотря на всё это, Стриндберг не изменял своему призванию. После пятилетнего «молчания» кризиса Inferno следует период небывалого творческого всплеска в литературной судьбе писателя. Стриндберг вышел из тяжелейшей схватки с непростыми обстоятельствами судьбы «духовно и художнически обновлённым». Александр Блок однажды осхищённо отметил – «Когда вспоминаешь, из каких испытаний вышел духовно мощным и только физически сломленным Стриндберг, невольно представляется аналогия в воспитании атлета, всё тело которого приучается к каким угодно ударам; да, прекрасным надо признать этот материал – дух Стриндберга». Пережитый негативный опыт подвергся художественному осмыслению, что наложило специфический отпечаток на всё последующее творчество Стриндберга: «он снова выступил как первооткрыватель новых путей в драматургии, создав тип драмы, названный им позже «игрой (или пьесой) снов». В итоге этой перестройки души и духа меняется в целом и мировоззрение Стриндберга: теперь он не воспринимает события своей судьбы как мистические вмешательства враждебно настроенных по отношению к человеку сил, но как милость, дарящую возможность искупить свои грехи здесь на земле.

    Не оба автора пришли к такому замечательному итогу. В отличие от Стриндберга, Ницше так и не отыскал способа примирения двух христианств (изначального – идеально героического и нынешнего – убогого, лицемерного), не нашёл приюта своей измученной душе. Однако с опытом героической жизни они справились сполна.

   Приходится заключить, что состояние поиска истины, узнавание себя и окружающего, это наиболее продуктивное состояние человека с точки зрения образа его пребывания на земле. Иными словами, тот, кто ищет, стремится познать (или: творит, постигает, изучает, созидает), тот по-настоящему Живёт, активно находится в бытии. Потому, должно быть, Ницше недолюбливал «страну культуры», описанную в «Так говорил Заратустра», жители которой потеряли свой истинный облик, скрыв его за маской закостеневших мёртвых и удобных истин. Тот живёт, кто постоянно себя «испытывает» и в этих экспериментах знакомится со своей личностью, вернее, с её бесчисленными гранями. Ницше и Стриндберг искали, теряли и вновь находили себя в борьбе. Как сильным мыслителям, им хватило мужества не свернуть со своего пути и пройти его до конца, более того, пользуясь словами Стефана Цвейга о Ницше, скажем: «чем сильнее ударяла их молния, тем чище звенел в них медный слиток воли». Они не только терпели, но и «любили неизбежность». Творчество этих авторов – это гимн их собственной трагической судьбе.

 

Полина ЖУКОВА

г. КРАСНОДАР

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.