Сергей МОРОЗОВ. ТАРАКАНЬИ БЕГА, или Похождения русской идеи в современной России

№ 2016 / 18, 13.05.2016

Все последние 25 лет плакали по «философскому пароходу». Цвет мысли укатил в Берлин, Париж, Нью-Йорк и прочие заморские местности бороться из безопасного далёка за Белую Русь, антоновские яблоки и лето Господне. В бывшей России остались одни варвары и дикари. Пресеклась русская идея в пределах бывшей Российской Империи. Остались одинокие хранители настоящей русскости за её пределами.

Но и у тех судьба сложилась не так сладко. Бодрая и боевая эмиграция, досаждавшая усатому кремлёвскому дьяволу вплоть до Великой Отечественной (вот так творятся мифы), в одночасье сгинула в результате победоносного шествия Красной Армии до города Берлина. Остались от цвета русской мысли, как считает Егор Просвирнин (который и спутник и погром в одном лице), одни рожки да ножки. Вместо идейного наследия одни карикатурные воспоминания от большевичков-победителей. Помните, как раньше смеялись, глядючи на мир русской эмиграции в Париже в «Неуловимых», вторая часть, если память не обманывает. Мраком веяло от всего этого профессорско-декадентского словоблудия, когда читал-смотрел «Хождение по мукам»: Великая Россия! Дарданеллы! Империя!

Но плач этот о потерянном генофонде мысли, что называется, на пустом месте. Из-за слёз горючих, вжившись в роль, как-то не заметили, что белая эмиграция, пусть не физически, но духовно, идейно после 91-го года вполне спокойно перебралась из Парижа и Константинополя в Москву и Петербург. Так начались тараканьи бега русской идеи уже не в далёких заморских странах, а на русской земле.

Весь этот белоэмигрантский цирк и кабак в полном составе скачет теперь по российским газетам и интернету, развивая «русский национализм» «державную идею», «православную цивилизацию» и «Красную империю». Мелкотравчатый позор, при этом по-прежнему, как и сто лет назад, разглагольствующий о «большевистской сволочи». И всё такой же меленький, такой «серенький, как твоя рубашечка».

Вот главный итог ренессанса Русской Идеи, к которому звали четверть века назад: вся думающая Россия махом оказалась в эмиграции (народ тоже в эмиграции, но в другой и по другим причинам), окунулась в круговорот идей столетней свежести, в атмосферу мелкой газетной грызни белоэмигрантской печати, качавшейся от экзотического барского просоветизма до причудливых монархических гибридов и даже русского фашизма. И теперь варится, и варится в них до одури, до опупения.

Психологическая травма и вырождение белой эмиграции были понятны и в какой-то степени естественны. Истерия наподобие Чарноты, молчание в духе Хлудова, проституция газетных писак, слепота цвета русской философии, оказавшейся в один миг незрячее Блока и Горького, Маяковского и прочих, не уехавших, не потонувших в подлой печатной толкотне и дурмане мечтаний о прошлом – всё это было больно, позорно, жалко, но, в конечном счёте, логично. Эмигрантский масштаб мысли в нынешней громадной стране, растянувшийся на много лет, как единственный повод к спасению, как путеводная звезда – явление позорное и недопустимое.

Кто-то говорит об излишнем вглядывании в советское прошлое. Говорит правильно, увлекаться не стоит. Память, мы знаем, нужна лишь для того, чтобы увереннее шагать в будущее. Но кто это о памяти чаще всего так говорит? Обычно тот, кто глядит в прошлое ещё дальше, аж до царя-батюшки, до эмигрантского ресентимента, за которым не стоит никакого будущего, вообще ничего, кроме грызни, возни, мстительности и зависти. Говорит тот, для кого теперь это идеал и вечное «прекрасное мгновение» для России.

Идейная картина, конечно, со стороны кажется весьма разнообразной. Создаётся ложное впечатление живости: клавиатуры скрипят, колонка за колонкой валится на читателя с экрана монитора. И всё о будущем России и её величии, которое надо бы устроить именно так, как с утра за рюмкой с похмелья или чаем с булкой пришло в голову очередному колумнисту-мыслителю. Раньше про обустройство России писал один Солженицын, теперь «поляна» давно уж демонополизирована, и всяк засыпает безразмерное пространство интернета прожектами соответствующего характера, глобального и частного, от проблемы общественного идеала до вопросов войны и мира, образования и обустройства сельского хозяйства.

Однако за всеми этими многозначительными выкриками о судьбе страны и русского народа не стоит ничего кроме кружкового теоретического интереса, кроме значительности своего собственного Я. Ну, кого, скажем, представляет такая фигура как Егор Просвирнин? Либералы для него плохи, власть ужасна, «совки» – воплощение архаики и примитива. Народу не друг, интеллигенции не союзник. К силовикам относится опосредованно, интернетный генерал, стратег компьютерных сражений, мастер виртуального геймплея.

Впрочем, за всеми этими белоэмигрантскими кружками современной русской мысли стоит не только политическое одиночество и электоральная беспочвенность, по причине которых они и остаются течениями лишь словесными, болтологическими, жизнеспособными только в пространстве колонок, но и общая негативная идейная база. Сердцевина всех их воззрений – старый добрый антикоммунизм, мифология большевизма, назначение которой прямое или косвенное выталкивание, изживание из общественного сознания идеи общества социальной справедливости, прогресса, освобождённого труда. Мифами о Красной Империи и ужасами тоталитарного ада, сказками об СССР как царстве принципиальной архаики год за годом заслоняют от нас идею нового общества, или переписывают её в приличных, европейских гуманистических тонах как Максим Кантор и Дмитрий Быков.

В СССР были хорошая медицина и образование, и очень плохая идеология. Там были очень хорошие идеи (интернационализм, или имперскость – кому что нравится) и опять же, очень плохая идеология. Элементы общественного строя и жизни были хороши, а сам строй отвратителен. Словно части существовали отдельно от целого. ГУЛАГ шёл от коммунизма, а образование от царской гимназии. Интернационализм разваливал страну, а железная сталинская рука скрепляла. Сталин умер, и прутики, как в басне Толстого, поодиночке переломали. Противоречивая информация льётся на наблюдающего за похождениями русской идеи в современной России с разных сторон. В спорах растрачиваются силы, истощается ум, и уже никаких слов и аргументов не хватает для окончательной победы той или иной версии идейного кружка.

Поэтому некоторые начинают действовать проще и радикальнее, доводят до естественного в такой ситуации абсурда: сваливают всё в одну кучу, провозглашая тем самым конец идеологии, розановский конец всего политического. «У российского народа, у искусства, у истории – нет идеологии», – пишет в своей колонке «Неслучайная история России» (см. сайт «Русская Планета», колонка от 21 октября 2015 года) чингизид, монархист-демократ, новая инкарнация Ивана Солоневича Захар Прилепин. И далее развивает идею без идеологии: «Наша идеология – быть соразмерным нашему прошлому. Всему прошлому…». Всему – это и есть отказ от идеологии, по сути, конец Русской Идеи, окончание даже мелких брожений в этой области, предел всяким размежеваниям и определённости, деления на красных и белых, демократов и любителей сильной руки, западников и славянофилов. «Идеи нет, и она не нужна».

Впрочем, идеи нет – это тоже лукавство. Вали всё в кучу, давай, кто во что горазд! Всё наше, всё тащи в амбар, грузи на старую клячу мысли – вот идея. Куча-мала – вот финал, вот идеальная концовка долгого спора «Куда идёшь, Россия?» Никуда. Потому что никуда не надо, надо добро сторожить. Быть соразмерными прошлому. Но и прошлое здесь лишь прикрытие, потому что верность прошлому, определённому прошлому – Сталину, Керенскому, Николаю II, Михаилу Сергеевичу Горбачёву – это хоть какая-то ясность мысли, хоть какое-то представление о целостности, единстве, логической взаимосвязи избранной системы взглядов.

 

 

Верность «всему прошлому» в современной версии – это Поклонская с иконой Николая II на шествии «Бессмертного полка». Это сваливание в одну кучу крестного хода, карнавала и общественной акции («сперва намечались торжества, потом аресты, потом решили совместить»). Николай II – ветеран Великой Отечественной, боец Красной армии, прошагавший пол-Европы в 45-ом – вот что такое верность «всему прошлому». Как бы такими темпами его класть в мавзолей рядом с Лениным не пришлось. Хотя вполне может быть, что и положат, верится уже и в такое. Чем плохо? Тогда драпировать стыдливо мавзолей на праздники не придётся, и можно будет встречать парады с него, храня верность «всему прошлому».

Впрочем, с Лениным другая история. Стремление вобрать в себя «всё прошлое» набирает ход и с либерального края. Пока державная общественность коронует Сталина в красные императоры и наследники улуса Джучи, либеральная взнуздывает боевого коня Великой Октябрьской революции. «А Ленин-то нужен», – начинает рассуждать гламурная общественность в «Снобе» (см. колонку Игоря Порошина «Красная, желанная» от 11 мая 2016 года). И дальше: Ленин-то – это жесть и круть, суперстар, «хороший и яркий», первый хипстер на деревне, вождь мирового хипстериата.

С Церковью боролся, и вообще движуху организовывал. Красиво, модно, свежо, оригинально.

Вот так – от соборности, от коммунизма русского и такого, вообще, классического, от просвещённого западничества, русская идея, стараниями новых белоэмигрантских кружков докатилась до полного убожества, до такого состояния, когда народу и в самом деле такая ничтожная, извращённая, пожульканная идея не нужна.

Впрочем, идея ли это? Остался ли в ней гордый полёт высокой мысли и вглядывание в Россию настоящую и будущую, а не только прошлую?

Если характеризовать в целом то, что мы имеем сейчас, то нынешний наш идейный обиход можно определить как продукт обывательски-исторического мышления. От обывателя наша современная «русская идея» заимствует склонность к эмоционально-окрашенному жонглированию фактами, субъективным оценкам и скоропалительным обобщениям, от истории – обожествление исторических деталей и генетической причинности всякого социального факта, обращённость к прошлому, а не будущему и не настоящему.

Никто из нынешних продолжателей дела белой эмиграции так и не может выйти за пределы этого обывательского взгляда, обращённого назад, никто не может выйти к самой реальности. Поэтому вся эта говорильня так и останется не размышлением о будущем России, а «невиданной нигде в мире русской придворной игрой» – газетными тараканьими бегами, где весь интерес публики выдержан в духе генерала Чарноты: на кого поставить, кто теперь Жемчужина Востока, Баба-Яга, Не плачь дитя, а кто Янычар? Холмогоров? Прилепин? Просвирнин? Акунин?

 

Сергей МОРОЗОВ

г. НОВОКУЗНЕЦК