БЕЗ ЛИШНИХ СЛОВЕСНЫХ ИГР. Кто руководил Литинститутом в первые десятилетия его существования

№ 2017 / 2, 19.01.2017

В писательском и научном сообществах до сих пор нет единого мнения о том, должен ли писатель иметь специальное литературное образование. В девятнадцатом веке почти все классики происходили из дворян. Естественно, сначала они получали прекрасное домашнее образование, потом многому учились в лицеях или гимназиях и лишь некоторые затем продолжали учёбу в университетах. Но после октябрьского переворота семнадцатого года в литературу хлынули также дети крестьян и рабочих, которые далеко не всегда были в ладу со словом. Во многом именно для нового поколения творцов в 1921 году власть разрешила Валерию Брюсову открыть высший литературно-художественный институт. Однако этот институт просуществовал всего несколько лет, после чего его остатки переехали в Ленинград, где потом влились в состав Государственного института искусствоведения.

 

1. Горький хотел привлечь к созданию литвуза Сталина

 

Одно время подготовкой литературоведов (но не писателей) занимались Институт красной профессуры и функционировавший при Коммунистической Академии Институт искусства, литературы и языка. Но 17 сентября 1932 года власть, готовясь широко отметить 40-летие литературной деятельности Максима Горького, решила создать ещё одно учреждение – некий Литературный институт имени буревестника революции, подчинив его Комитету по заведыванию учёными и учебными учреждениями ЦИК СССР.

8 Gorky

Позже некоторые исследователи, отталкиваясь от названия созданного учреждения, решили, что речь изначально шла именно об учебном заведении. Но это не совсем так. Перед новой организацией власть поставила две задачи: с одной стороны изучение художественной литературы народов СССР, а с другой – повышение квалификации писателей и в первую очередь тех авторов, что вышли из среды рабочих и крестьян.

Практической реализацией постановления ЦИК должен был заняться председатель Оргкомитета Союза советских писателей Иван Гронский. Но Гронский плохо понимал природу художественного творчества. Он умел лишь без меры пить. Ничего дельного не смогли ему подсказать и сановные собутыльники, включая Куйбышева. Не случайно Гронский 9 февраля 1933 года попросил самого Горького составить программу нового института. При этом Гронский предложил Горькому ориентироваться на то, что новый институт будет обучать примерно двести человек.

Столкнувшись с непрофессионализмом Гронского, Горький понял, что без вмешательства Сталина ничего не получится. И 28 февраля 1933 года он послал вождю копию своего плана. «Серьёзнейшее дело организации литвуза, – подчеркнул Горький, – требует Вашего в нём участия, ибо дело это совершенно новое, а ставить его нужно образцово, без лишней словесной игры…».

А дальше начались игры высокопоставленных чиновников. Одни настаивали на том, чтобы в новом учреждении приоритет имели научные исследования. Другие выступали за превращение института прежде всего в учебный центр.

В конце зимы 1933 года Учёный Комитет при ЦИК СССР утвердил проект положения о Литературном институте им. Максима Горького. Давая информацию по этому поводу, газета «Вечерняя Москва» 6 февраля 1933 года сообщила:

«По проекту институт будет иметь 3 отделения:

Первое – творческое (писательское) с двухгодичным сроком обучения. Его цель – переподготовка творчески проявивших себя писателей.

Второе отделение – вузовское (с четырёхгодичным сроком обучения) для подготовки из молодых, начинающих писателей специалистов по вопросам литературы, критики и истории литературы.

Наконец, последнее отделение – научно-исследовательское с аспирантурой, подготовляющее научно-исследовательских работников. Срок обучения – 3 года.

Институту разрешается организовать заочную подготовку научных работников, открыть центральную библиотеку художественной литературы, литературный музей и т.д.

Сектор искусств Наркомпроса и Оргкомитет Союза писателей согласились с проектом положения об институте. В ближайшие дни проект поступит на утверждение президиума ЦИК СССР».

Однако Наркомпрос и секретариат ЦИК СССР с предложенным проектом не согласились. Они выступили против организации вузовского отделения.

Кончилось всё тем, что власть решила посвятить Горькому не один литературный центр, а создать сразу два учреждения – научный институт и учебное заведение. Формированием научного института потом занялся соратник Ленина и Бухарина Лев Каменев, а учебным заведением озаботился Союз писателей и прежде всего Владимир Ставский.

 

 8 9 10 Lit

2. Почему первым директором Литинститута стал не критик Гавриил Федосеев, а никому не известный И.Ф. Наумов

 

Первоначально учебное заведение было названо так: Вечерний рабочий литературный университет. Руководство этим университетом власть возложила на Оргкомитет Союза советских писателей, а Оргкомитет в свою очередь ответственным за новое дело назначил Владимира Ставского.

13 ноября 1933 года Ставский собрал совещание литкружковцев, которые хотели поступить в новый институт. По его словам, Оргкомитет рассмотрел триста заявлений, после чего отобрал 130 человек. При этом Ставский отметил, что программа нового вуза пока только формировалась.

К тому времени Ставский ещё не знал, кого Политбюро ЦК утвердит руководителем института. Оргкомитет Союза писателей своей властью мог назначить лишь заведующего учебной частью. Выбор писательского начальства пал на критика Гавриила Федосеева.

Новый назначенец тогда только отметил своё 40-летие. До этого он ездил по стране с лекциями по русской литературе и проводил семинары по эстетике. Слушавший в 1931 году его лекции в Перми будущий германист Сергей Тураев рассказывал: «Запомнилась его лекция об Александре Блоке, где он представил развитие лирических героев поэта от «Стихов о Прекрасной Даме» до «Двенадцати».

Выступая 13 ноября 1933 года перед первыми слушателями нового учебного заведения, Федосеев сообщил, что «курс обучения в университете будет продолжаться три года» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 4, л. 131), а в самом университете создаётся четыре факультета: отделение критики, поэзии, прозы и сатиры. Планировалось, что занятия будут проходить через день, с шести до десяти вечера.

В архиве сохранилась записка Федосеева с предложениями по кадровому составу. В ней завучебной частью созданного университета просил секретариат Оргкомитета Союза писателей утвердить восемь кафедр и их заведующих. По его мнению, во главе кафедр должны были стоять следующие люди:

социально-экономических наук – Калангаров,

русской литературы – Еголин,

западно-европейских литератур – Нусинов,

критики – Серебрянский,

прозы – Ильенков,

поэзии – Сурков,

сатиры – Архангельский,

философских наук – Юдин.

Себя Федосеев видел в качестве преподавателя сразу двух дисциплин – русской литературы и теории литературы.

Руководителями семинаров поэзии Федосеев предлагал назначить, в частности, Суркова, Асеева, Багрицкого, Безыменского и Светлова. В числе руководителей семинаров прозы он видел Ставского и Ильенкова. Семинар сатиры Федосеев хотел доверить Архангельскому, Ильфу и Петрову. А семинар критики он считал нужным передать Серебрянскому (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 4, л. 65).

Открытие университета состоялось 1 декабря 1933 года. На торжественном заседании Ставский привёл уже другие цифры. По его словам, первые слушатели были отобраны из четырёхсот литкружковцев. На заседании с приветственными речами выступили Демьян Бедный, от ИКП литературы Коган, от клуба рабочего автора критик Григорий Бровман и другие именитые люди.

Позднее власть определилась и с руководством. Первым директором вечернего университета стал И.Ф. Наумов. Но кем был этот человек и что он из себя представлял, пока выяснить не удалось. Знаю только, что 11 января 1934 года Наумов внёс в Оргкомитет Союза писателей совсем других кандидатов на ключевые кафедры. Так, кафедру русской литературы он предложил отдать Фёдору Головенченко. На кафедру прозы Наумов хотел поставить Михаила Храпченко, а его заместителем утвердить Исбаха. Понимая, что перегруженный делами в Оргкомитете Союза писателей Юдин мало сможет внимания уделять студентам, Наумов порекомендовал заместителем к нему на кафедру философии направить специалистку по Чернышевскому Ольгу Войтинскую, которая прежде возглавляла кафедру диамата в Институте красной профессуры (добавлю: в феврале 1934 года эта боевая дама была привлечена к секретной осведомительной работе советских спецслужб).ъ

 

 

3. Закрутивший роман со студенткой второй директор Литинститута М.Борский

 

Судя по всему, Наумов в директорах университета надолго не задержался. Его потом сменил некий М. Борский, который, по одной из версий, считался протеже Ставского. Об этом человеке также до сих мало что известно. Уже в 70-е годы Маргарита Алигер, вспоминая своё студенчество, писала: «Директором был в ту пору некто Борский, человек небольшого роста и незначительной внешности, не имеющий решительно никакого отношения к литературе. Почему он руководил институтом, созданным для образования и воспитания молодых литераторов? Что он мог дать им и что смыслил в святом деле, которому они решили отдать жизнь? Вопросы эти возникают у меня сейчас. В ту пору я едва ли о них задумывалась».

В самом начале 1936 года в писательских кругах (и не только там) началась борьба с формализмом. Литначальство стало выяснять, имелись ли поклонники формалистов в Литинституте. Кое-кто даже начал подкапываться под Борского. Почуяв неладное, Борский быстро все стрелы перевёл на Фёдора Головенченко: мол, если где в институте и есть непорядок, то в первую очередь на кафедре истории литературы у Головенченко. Борский обвинил эту кафедру и лично Головенченко в игнорировании современных проблем. И уже 31 января 1936 года директорат Вечернего литинститута признал работу возглавляемой Головенченко кафедры неудовлетворительной.

Новая атака на Головенченко была предпринята 8 мая 1937 года. Выступая на одном из собраний, Борский заметил: «Ему [Головенченко.В.О.] были неоднократные сигналы о недостаточном уровне его лекций. Перестроился ли он к концу? Нет, не перестроился, он ещё не поднял на должную высоту, на вузовскую высоту свою дисциплину – литературу 19 века» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 13, л. 37).

Потом в травлю неугодного преподавателя включилось и несколько студентов и прежде всего молодой критик Александр Макаров. 28 июня 1937 года он прямо задал руководству института вопрос: «Какие меры собирается принять дирекция в отношении Головенченко?» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 112, л. 3). После этого Головенченко поспешил от греха подальше перевестись в другой вуз (он возглавил кафедру в пединституте им. В.И. Ленина).

Кроме Головенченко, Борский с подручными травил и некоторых других преподавателей. В частности, одной из его жертв стал Илья Дукор. Выступая 8 мая 1937 года с докладом на общем собрании студентов и преподавателей Литинститута, он заявил: «Мы имеем такие факты, когда Дукор, преподаватель, руководитель, почему-то всегда старается занять какую-то нейтральную позицию по отношению к семинару; он раньше выслушивает общее мнение семинара, а потом старается найти примиряющую этот семинар точку зрения» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 13, л. 10).

Борский негодовал: «Разве некоторые наши студенты с Павлом Васильевым не были близки в это время? Разве Сергей Васильев чуть-чуть не попал под полное влияние Павла Васильева? Павел Васильев пытался в нашей среде вести разлагательную работу» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 13, л. 18).

Другой жертвой кампании Борского стал Федосеев. Студент Л.Кацнельсон, выступая 23 сентября 1937 года на комсомольском собрании, обвинил опытного преподавателя в пропаганде чуждых идей. Он негодовал: почему Федосеев в одной из своих лекций «не сказал прямо и определённо, что Гумилёв являлся врагом народа». Ему не понравилось, что Федосеев испытывал симпатии к литературным теориям Троцкого и Воронского.

Продолжили травлю Федосеева студент Александр Макаров и два преподавателя: Александр Исбах и Александр Аникст. Макаров предложил: «За допущенные политические ошибки, за неряшливое чтение курса Федосеева от работы отстранить» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 289-а, л. 13). Не в меру ретивому студенту вторил преподаватель Исбах. Выступая, Исбах подчеркнул, что надо:

«1. Отметить политическую ошибку т. Федосеева.

2. Связать это с неряшливостью преподавания.

3. Удалить его [Федосеева. – В.О.] из института» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 289-а, л. 13).

Бедный Федосеев потом долго не знал, как ему отмыться от всех обвинений.

Спасло Федосеева от возможного ареста крушение Борского. В ходе одной из проверок Литинститута выяснилось, что директор этого учебного заведения сам был далеко не безгрешен. Уже в январе 1938 года бывший секретарь парткома Союза советских писателей Иван Марченко доложил Сталину, что Борский, пользуясь поддержкой Ставского, провалил работу Литинститута.

«Ещё со времён Оргкомитета ССП, – писал Марченко, – Ставский монополизировал так называемую работу с молодыми, ревниво не подпуская к ней других и насаждая своих людей в аппарате Союза – писателей Борского, Бровмана, лодыря Когана, в Московском литературном институте – Андреева, Добранова, того же Борского. Этот участок один из наиболее неблагополучных – за 1935–1937 гг. арестовано не менее 50 московских «молодых», в большинстве студентов Лит[ературного] института. Состав Московского лит[ературного] института и сейчас засорён и ненадёжен. После двухлетнего руководства приятеля Ставского М.Борского институт оказался в состоянии такого развала, что парторганизация недавно дала оценку результатов работы Борского как граничащих с вредительством. Сам Борский в связи со скандалом – из-за обнаружившейся беременности от него студентки института – просто сбежал, не сдав дел, в Ростов-н[а]-Д[ону], где устроился зам[естителем] зав[едующего] отдел[ом] культпросветработы обкома – явно, что при помощи Ставского и, вероятно, через разоблачённого врага Семякина, приятеля Ставского. Замдиректора института, другой товарищ Ставского, трижды исключавшийся из партии Андреев (Ставский вообще любит окружать себя «своими», он и в Литфонд зам[естителем] директора поставил своего давнего товарища Юрасова, недавно уличённого в том, что он скрывал свою троцкистскую активность в 1921 г.)»

 

 

4. Защитник преподавателей от доносов Василий Сидорин

 

В своём письме Сталину Марченко упомянул, что только с 1935 по 1937 год в Литинституте было арестовано несколько десятков студентов Литинститута. Но он не сказал, как многие молодые литераторы оказались за решёткой. Это потом выяснилось, что усердие проявили не только чекисты. Сколько людей угодили в тюрьму лишь потому, что на них дали показания их же сокурсники. Сошлись хотя бы на дело Валентина Португалова. Этот талантливый стихотворец был в 37-м году исключён из Литинститута и потом отправлен на Колыму во многом благодаря показаниям студентов Екатерины Шевелёвой, Александра Макарова и Михаила Матусовского.

К сожалению, доносительство стало в конце 30-х годов в Литинституте нормой. В архиве сохранилось письмо-донос студента-заочника Савочкина, отправленное в «Литгазету» в сентябре 1937 года. В нём сообщалось:

«5 июня с.г. в № 30 (666) в передовой статье «Литературной газеты» я прочитал, что: «Недавно партийной организацией Гослитиздата был исключён из партии бывший перевалец Алексей Платонов, автор книги «Макар карающая рука», в которой он с восторгом писал о Троцком. Эту пакость он переиздал в 1934 г.».

Не этот ли А.Платонов, которому т. Исбах, руководитель творческого семинара литинститута при ССП, в прошлом году, когда я учился на 2-м курсе, поручил проверить мои работы и дать о них своё заключение?

По его отзыву я был исключён из института, «как творчески не проявивший себя и не подающий надежд», несмотря на то, что по всем другим дисциплинам я сдал большинство зачётов на «хор» и «отлично». Только благодаря т. Сидорину я остался в институте, вернее был переведён на тот же курс заочников, Я не считаю себя овладевшим техникой литературного мастерства. Мне ещё много нужно учиться, но я хочу сопоставить отзыв А.Платонова и А.М. Горького о моих работах. В 1928–30 гг., будучи в рядах РККА, я послал Горькому два рассказа я получил от него два письма. В одном из них он писал: «И язык рукописи и расположение материала говорят мне о том, что вам необходимо учиться технике литературного дела». Эти два письма вместе с отзывом Платонова находятся в институте в моём личном деле. Эти письма Горького не мог не видеть т. Исбах, которому я напоминал о них. Я очень жалею, что отдал эти рассказы с поправками Горького быв. секретарю А.П.П.И. П.О. т. Залесскому – Авербаху № 2, как мы его тогда считали, и он не вернул их мне.

По-моему не случайно, что т. Исбах отдал мои работы на отзыв Платонову, этому холую бандита Троцкого, как и не случайно, что его отзыв прямо противоположен отзыву Горького. Когда-то Исбах был в первых рядах за «линию» Авербаха. Я помню, как они в 1930 г., вместе с троцкистским выродком Селивановским, как о нём писала «Л.Г.», приезжали в г. Иваново на областной съезд писателей и проводили эту диверсионную линию в литературе. Я также считаю, что передача моих работ на отзыв А.Платонова имеет прямое отношение к моим заметкам о троцкизме студента Пашковского, помещённых в стенгазете института за май 1936 г. Я помню, как меня за них прорабатывали, стараясь доказать, что я оклеветал преподавателя Носова, чтоб прикрыть и замазать троцкизм Пашковского. Тогда не полагалось выносить троцкистского мусора из литературного дома. Я не знаю, каялся ли где т. Исбах в своих старых авербаховских грехах, а может быть, он от них не очистился и до сих пор, но, находясь целый год под его творческим руководством, я не только ничему не научился, а вынес глубокое убеждение, а не только я один, что он не учат, а калечит студентов. Тогда он брал ставку только на «творчески сильных ребят», захваливая их, и не старался подтягивать отстающих. Все мы росли сами собой. Я считаю, что руководство творческой кафедрой в институте не находится на должной высоте, а ведь творчество студентов решает вопрос «быть или не быть» в институте, да и не только в институте, но и в литературе, и не только студентов. Ваять хотя бы летнюю практику. На неё посылались избранники и «одарённые» студенты, которые возвращались с коробом обещаний, но зато с полными карманами денег. Многие студенты загружены работой на предприятиях и т.д. и не могут себя проявить творчески. Почему их нельзя посылать на творческую практику, предоставлять им творческие отпуска, выдавать кратковременные стипендии и т.д.? Можно и нужно» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 1, д. 447, лл. 47–48).

Сразу отмечу: Савочкин вёл речь не об Андрее Платонове, который потом стал классиком русской литературы, а о бывшем комиссаре Красной Армии и активном члене литгруппы «Перевал» Алексее Платонове.

Редкий случай для конца 30-х годов: редакция «Литгазеты», получив пасквиль на писателя, не стала пересылать донос в соответствующие инстанции, а попросила во всём разобраться руководство Литинститута. Но Борский, уличённый к тому времени в романе с одной из студентом уже искал запасной аэродром, а обязанности директора исполнял Василий Сидорин, собиравшийся писать монографию о Дмитрии Фураманове. Так вот Сидорин проявил мужество и взял как Платонова, так и Исбаха под защиту. Он сообщил в «Литгазету» некоему Штейнбергу:

«1. САВОЧКИН был исключён из Лит. Института в прошлом (1936) году отнюдь не по отзыву А.ПЛАТОНОВА, который в то время на работал в Институте (ПЛАТОНОВ был рецензентом на Заочном отделении). САВОЧКИН был исключён по совокупности причин слабой годовой работы: академическая неуспеваемость и неудовлетворительная работа в творческом семинаре.

2. ИСБАХ работает в Лит. Институте свыше трёх лет, работает добросовестно, руководит творческой кафедрой. Советская и писательская общественность доверяет т. ИСБАХУ, как известно, не только работу в Институте, но и работу в журналах («Октябрь», «Знамя»).

Недочёты в институтской работе т. ИСБАХА, конечно имеются, но они не материал, «разящий» общественно-политическую и писательскую репутацию его.

3. О летней практике студентов Института т. САВОЧКИН наговорил обывательские, неверные вещи. Версия о «полных карманах денег» пусть останется накладным расходом на раздражительное состояние автора версии т. САВОЧКИНА.

Союз Советских Писателей хорошо осведомлён об организации творческой практики студентов Института»

(РГАЛИ, ф. 634, оп. 1, д. 447, л. 49).

 

 

5. Несостоявшийся реформатор Жучков

 

Но эта смелость Сидорину не простилась. Ставский, сохранивший связи в аппарате ЦК ВКП(б), всё сделал для того, чтобы место нового директора Литинститута оставалось как можно дольше вакантным. Ставский надеялся со временем минимизировать скандал и протолкнуть в директоры Литинститута другого своего человека. После Сидорина новым исполняющим обязанности стал прощённый Федосеев.

К вопросу о Литинституте власть вернулась после утверждения нового руководства Союза писателей. А уже летом 1939 года появилась идея реорганизовать вечерний Литинститут в дневное литературно-творческое учебное заведение. Концепцию нового учреждения должен был разработать Валентин Катаев. Но реально подготовкой реформы занялся Федосеев.

Казалось бы, Федосееву следовало потом доверить и реализацию разработанного им плана. Но начальство предпочло новым директором института утвердить некоего Жучкова.

Интересно, что о Жучкове, как и о двух его предшественниках – Наумове и Борском, тоже практически ничего неизвестно. Разве что во время открытия Литуниверситета в декабре 1933 года он вносил предложение о поимённом составе президиума торжественного заседания.

Жучков какое-то время бегал по инстанциям. Так в начале лета 1940 года он обратился к руководителям Союза писателей. 23 июня 1940 года Константин Федин записал в дневнике приёма посетителей Союза писателей: «Жучков и зав. учебной частью Литературного института. Разговор о судьбе Литературного института. Я сказал, что решение президиума ССП окончательное и руководство инст[итута] должно его точно выполнить. Приёма студентов институт производить не будет, но намерения своего – перейти в другое «ведомство» администрация не оставляет».

 

 

6. Служил Гаврила в институте

 

А потом началась война. Жучков куда-то делся, а вместо него Литинститут возглавил наконец Федосеев. Студенты к нему относились по-разному. «Наш директор Гаврила Сергеевич Федосеев, – рассказывал Генрих Эльштейн-Горчаков, – был человек мягкий, интеллигентный, из того сорта людей, из какого выходили Тарасенковы. Он преподавал у нас XIX век, мог наизусть читать целыми страницами классиков. Сам по себе он не стал бы делать никаких пакостей, но если на него давили, мог разыграть любой спектакль. Седовласый, с густыми седыми бровями и моложавым румянцем щёк, он походил на Свидригайлова, да и, верно, был таким же умным сладострастником».

Но в 1944 году вдруг возникло дело студента Аркадия Белинкова. По мнению спецслужб, Белинков написал антисоветский роман, а руководство Литинститута это проморгало.

 

 

7. Передача дел заведующему кафедрой марксизма-ленинизма Зайцеву

 

10 октября 1944 года Федосеев вынужден был все дела передать новому директору Александру Зайцеву, который вообще-то считался специалистом по диамату (он с 1932 по 1934 год учился в аспирантуре Академии коммунистического воспитания им. Крупской). Новому директору было 43 года. Впрочем, никто не знал, как долго Зайцев сможет руководить. В верхах тогда вовсю обсуждалась идея вообще упразднить Литинститут.

 

 

8. Ильенков, Гладков, Сидорин, Фатеев и т.д.

 

Вопрос решался 20 декабря 1944 года на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б). Партийные бонзы решили институт всё-таки сохранить, но в очередной раз поменять в нём руководство. В постановлении Оргбюро говорилось:

«1. Отметить, что Литературный институт при Союзе советских писателей СССР работает совершенно неудовлетворительно. В институт нередко принимаются люди, не имеющие способностей к литературному творчеству. Учебная и политико-воспитательная работа в институте поставлена плохо. Отсутствуют программы и учебники по основным предметам. Литературный институт не даёт полноценного образования в объёме высшего учебного заведения. В институте нет элементарной дисциплины, имели место случаи массовой неявки студентов на зачёты и экзамены, лекции посещаются слабо. Президиум Союза советских писателей в последние годы не занимался институтом, не вникал в его работу, безответственно относился к делу подготовки молодых литераторов.

2. Обязать Комитет по высшей школе при СНК СССР и Президиум Союза советских писателей принять серьёзные меры к устранению отмеченных недостатков в деятельности Литературного института.

3. Обязать Комитет по делам высшей школы при СНК СССР и Президиум Союза советских писателей:

а) рассмотреть и утвердить учебный план Литературного института, исходя из того, что Литературный институт должен являться учебным заведением, дающим высшее литературно-филологическое образование;

б) утвердить руководителей кафедр и состав преподавателей Литературного института.

4. Считать обязательным, чтобы лица, поступающие в Литературный институт, имели законченное среднее образование.

Установить, что обязательным условием для зачисления в Литературный институт должно быть наличие печатной или рукописной работы у поступающего и положительное заключение о ней кафедры института.

5. Предусмотреть в учебном плане института творческую практику студентов в редакциях литературно-художественных журналов и в литературных отделах газет в течение одного месяца ежегодно.

6. Утвердить директором института писателя Ильенкова В.П., заместителем директора по учебной части профессора Бельчикова Н.Ф.

7. Предложить директору Литературного института с помощью кафедр и парторганизации усилить идеологическую и политико-воспитательную работу среди студентов».

Однако уже через полтора месяца в Кремле это решение пересмотрели. 16 февраля 1945 года было решено передать пост директора Литинститута уже Фёдору Гладкову, а Зайцева переместить на место заместителя директора по общим вопросам (РГАЛИ, ф. 632, оп. 4, д. 131, л. 5).

Зайцев обиделся и в сентябре 1945 года перевёлся в другой институт. Но Гладков тоже надолго в Литинституте не задержался.

Потом власть в институте временно вновь вернулась к Василию Сидорину. При нём проходила кампания по выявлению и изгнанию космополитов (об этом надо когда-нибудь написать отдельно).

Новый директор был назначен лишь в 1950 году. Им стал специалист по истории КПСС Пётр Фатеев. А тот уже 3 декабря 1953 года уступил своё место специалисту по русскому историческому роману Сергею Петрову.

 

 

9. Поставщик студенток в кремлёвский бордель

 

Петров слыл другом одного из руководителей Агитпропа ЦК ВКП(б) Александра Еголина. Именно Еголин взял этого литературоведа в 1946 году в аппарат реформированного управления пропаганды и агитации в ЦК. Позже именно Еголин перевёл его в Институт мировой литературы и сделал заместителем директора. А в Литинститут Петров попал уже во многом благодаря новому министру культуры СССР Г. Александрову.

Став директором Литинститута, Петров занялся тем, что начал поставлять красивых студенток двум своим бывшим начальникам: Александрову и Еголину. В начале 1955 года аморальное поведение покровителей Петрова стало предметом обсуждения на заседании Президиума ЦК КПСС. После этого Петрова хотели выгнать из партии и снять с работы.

Петров бросился каяться. «Решением ЦК партии, – написал он весной 1955 года руководству Союза писателей СССР, – я снят с поста директора Литинститута за недостойное коммуниста аморальное поведение: в течение 1952 и 1953 гг. я посещал квартиру одного проходимца, оказавшуюся притоном, имел там в течение года связь с женщиной и т.п. В этом притоне бывали видные работники, чего я, правда, не знал, но это не ослабляет моей вины».

Но в опале Петров пробыл недолго. Вскоре ему дозволили защитить в МГУ докторскую диссертацию о русском историческом романе. Правда, потом выяснилось, что он многое переписал у погибшего в тюрьме Гуковского, выдав за своё. Но Петрову сошёл и плагиат. Власть своих редко когда полностью сдавала.

 

 

10. Время партийных комиссаров

 

После Петрова порядок в Литинституте наводил бывший ученик Андрея ЖдановаДмитрий Поликарпов, который в начале 1955 года занимал ещё один пост – оргсекретаря Союза писателей. Но его через несколько месяцев повысили в должности, назначили заведующим отделом культуры ЦК КПСС, и дисциплину в институте продолжил крепить уже Виталий Озеров, который перед этим вынужден был уйти из «Литгазеты» (там он не сработался с новым редактором Всеволодом Кочетовым).

Последующее – отчасти общеизвестно. Хотя осталось немало никогда не афишировавшихся деталей.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.