ИСПОВЕДЬ «ВИНТИКА»

№ 2006 / 26, 23.02.2015

Автор только вышедших в издательстве «Фонд Сергея Дубова» мемуаров Зинаида Степанищева сравнила своё поколение со «щепками», которые летели, когда «рубили лес». Она прожила 91 год, испытав в конце жизни глубочайшее разочарование практически во всём: в государственном строе, в своей научной деятельности, в муже, сыне. «А если что и казалось счастьем, то всё потом обёртывалось мыльным пузырём»,– записала она в дневнике 19.01.1990 года.
Нет, «щепка» – это не совсем точно. «Винтик», как тогда говорили, винтик громадного механизма по «расчеловечиванию» (фраза Степанищевой) советского общества. По её мнению, оттуда все нынешние беды: «выведена другая порода людей – с преобладанием агрессивности, безответственности, неспособности к созидательному труду. Боюсь,что они составляют в настоящее время большинство нашего общества». Эти строки писала рука не «щепки» какой-нибудь, а медицинского миколога с мировым именем, доктора биологических наук, профессора Зинаиды Степанищевой. Вот парадокс-то какой! Жутковатый.
И в эту ткань каким-то таинственным логическим образом вписывается имя талантливого издателя и предпринимателя Сергея Дубова, погибшего от руки наёмного убийцы. Вдова его, Маргарита Федотова, создала «Фонд Сергея Дубова», выпускает уникальные документальные книги, как она сама говорит, абсолютно не коммерческого характера… Три года назад начата новая серия – «Народный архив. Век ХХ. Противостояние: Человек – Система». Первая книга этой серии посвящена забытой всеми замечательной поэтессе, отсидевшей в общей сложности почти четверть века в сталинских лагерях Анне Барковой «…Вечно не та». Она вышла в 2002 году. Я о ней подробно рассказывал в «Литературной России» за 06.12.2002 г. – «Анна Баркова: стиха надтреснутого крик». Вторая книга из серии – «Неокончательная правда» Зинаиды Степанищевой.

Цепь несчастий началась с мамы…

Я просто не могу не рассказать о беде, которая случилась с матерью Зинаиды Степанищевой. Вы поймёте – почему. Перейдя в последний класс саратовской гимназии, она, Катенька, отправилась с компанией на пикник. Прихватили охотничьи ружья. Катенька (будущая мать Зинаиды) залезла высоко на дерево. Студент, который ухаживал за ней, крикнул: «А-а! Уселась птичка, вот я сейчас вас и подстрелю» Взял чьё-то ружьё, полагая, что оно не заряжено, и выстрелил. Один глаз девушки был выбит, другой обожжён. Катя упала с большой высоты. Находилась несколько дней без сознания. Так она прожила всю свою долгую жизнь с одной десятой нормального зрения. Возможно (как считала дочь), эта травма скажется в последней трети её жизни в виде тяжёлого психического заболевания.
Бедный студент пытался покончить с собой, но ему помешали. В больнице он сделал ей предложение. Катя отказала и чуть позже вышла замуж за одарённого красивого молодого человека – Гавриила Степанищева, который позже стал занимать высокую должность в Москве – председатель правления Союза кооператоров. Катя в это время училась на третьем курсе Высших женских педагогических курсов им. Лесгафта. Оба они были выходцами из крестьянских семей. Неожиданно в 1919 году в возрасте 29 лет Степанищев умирает от испанки. Семья голодает, живёт где попало, включая расхристанный вагон-теплушку на Павелецком вокзале, который нередко перебрасывали из одного тупика в другой.
И самое поразительное: через 27 лет после того рокового выстрела Катерина всё же вышла замуж за человека, чуть не убившего её.
Такие жили тогда люди.

Классовая борьба начиналась со школы

Опустим из мемуаров Зинаиды Степанищевой Первую мировую войну, две революции, Гражданскую войну, раскулачивание – об этом хаосе и беспределе мы более-менее знаем. А вот о школе конца двадцатых – начала тридцатых годов так правдиво и сжато я что-то нигде не читал. Автор пишет:
«Если дети рабочих чувствовали себя полноправными «гражданами» школы, то все прочие были на положении бесправных «белых негров». Преподавание в то время осуществлялось бригадным методом. Дети рабочих могли объединяться по своим личным желаниям и симпатиям, в то время как «прочих» администрация школы распределяла по своему усмотрению. Если ученик из рабочих учился хорошо, это его ни к чему не обязывало. Но успевающий ученик из «прочих» обязан был заниматься с отстающими. Если ученик из рабочих учился плохо, он сам за это ответственности не нёс – за его успеваемость отвечал «раб», прикреплённый к его бригаде)… эти нагрузки имели оттенок наказания. Мы (то есть дети служащих, попов, владельцев пусть даже убогой частной собственности, дети бывших царских чиновников. – В.Х.) как бы искупали свою «историческую вину» перед рабочим классом».
Делалось это зачастую самым унизительным образом, пишет Зинаида Степанищева. Сделав уроки, «рабы» брели на квартиры рабочих, где их не всегда принимали. Так называемых «детей лишенцев» нередко исключали из школы. «По тогдашним нормам дети лишенцев не имели права на получение образования». Путь таких подростков был один – биржа труда.

Природа доносов

Тема достаточно обозначена и в художественной, и в документальной литературе. И всё равно слова Зинаиды Степанищевой звучат как-то особенно глубоко:
«Вся атмосфера тех лет была пронизана идеей поисков врага… Поэтому каждый должен был следить за каждым: за соседом по квартире, за соседом по станку, за сослуживцем, за знакомыми и друзьями, за дальними и ближними родственниками… Если ты замечаешь что-либо за кем-нибудь и «сигнализируешь» куда следует, значит ты свой, значит ты «бдишь». Если же ты ничего не замечаешь по той простой причине, что нечего замечать, значит ты не «бдишь». Значит с тобой следует разобраться».
Зинаида Степанищева работала чертёжницей на механическом заводе и на так называемые собрания чисток принудительно собирали весь коллектив, запирая проходную. «…если человек на партсобрании молчит, то неизвестно, что он думает. Почему бы не предположить, что он не согласен или колеблется, – пишет Степанищева. – Донос брата на брата, сына на отца, жены на мужа были, к несчастью не таким уж редким явлением».
Ради самосохранения люди вынуждены были непрерывно на кого-нибудь доносить, чаще всего придумывая фантастические факты. «Шло растление человеческих душ в государственном масштабе. Семена, посеянные в эпоху Сталина, дают плоды и по сей день». Разница лишь в том, что сейчас анонимка не является юридическим документом, как это было тогда.
Господи, как можно было жить в этом аду!? Я часто думаю: а если бы мне пришлось родиться в том же 1913 году, когда родилась Зинаида Степанищева, каким бы я был?.. Хотя теоретически я должен был родиться в 1925 году, но мой отец сильно припозднился с женитьбой… Я даже знаю, что наверняка был бы убит на войне. Впрочем, сослагательное наклонение в счёт не берётся. Зинаида Степанищева, например, горько сетует, что не родилась раньше лет на 70. Она жила в ХХ веке. ХХ век жил в ней. Скончалась Зинаида Гаврииловна в 2004 году, оставив последнюю запись в дневнике:

И схоронят в сырую могилу,
Как пройдёшь ты печальный
свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
(Н.Некрасов)

Годы мракобесия

В 47 – 48 годах на нас надвигалась новая, после тридцатых годов, волна мракобесия. Она проходила в основном в трёх направлениях:
1. Широкомасштабная шпиономания.
2. Борьба с космополитизмом.
3. Окончательный разгром классической генетики, замена её псевдонаучными представлениями Лысенко и его соратников, гонения на биологов.
Особо изощрённые формы мракобесие принимало в борьбе с космополитизмом. Цель состояла в том, чтобы вытравить из сознания советского учёного и народа вообще представление о том, что за пределами нашей страны существует и наука, высокоразвитая техника, и искусство, и что во многом пресловутый Запад обогнал нашу страну.
Зинаида Степанищева приводит характерный пример с созданием (в соавторстве с её учёным руководителем профессором А.Ариевичем) уникального и по сей день востребованного Атласа грибковых заболеваний кожи. Медгиз с радостью принял рукопись и 553 фотографии. Через полгода пришла рецензия от известного учёного-миколога, ставившая категорический запрет на издании книги, основанной якобы на лженаучной концепции.
Автор мемуаров пишет:
«В то время, когда для нашей страны не существовало никаких иностранных авторитетов… мы ссылались на «какого-то француза», да ещё создавшего «Закон специфичности видов». О какой «специфичности видов» можно было говорить, когда, по Лысенко, сегодня он такой-то вид, а завтра «под воздействием внешней среды» он уже другой вид, а может даже, и другой род. Примерно так было сказано в рецензии. Нас, как это тогда было принято, рецензент обозвал всякими последними словами: реакционеры, отсталые учёные, вейсманисты-морганисты, люди, лишённые диалектического мышления… Вступать в научные споры бессмысленно. Плетью обуха не перешибёшь. Но отказываться от такой нужной врачам книги было бы тоже неразумно».
Выход был найден неправедный, но единственный: надо во введении крепко «лягнуть» этого французского учёного по фамилии Сабуро. Так появились в Атласе следующие строки: «Советские учёные подвергли беспощадной критике старые мономорфистские взгляды Сабуро и других зарубежных микологов, основанные на ложном, реакционном учении Менделя, Вейсмана, Моргана о незыблемости признаков видов… На основе материалистического учения Дарвина, Тимирязева, а затем Вильямса, Мичурина, Лысенко и других, советские учёные по-новому осветили вопросы изменчивости и наследственности, а также впервые в мире поставили вопрос о направленной изменчивости и наследственности, с целью получения вариантов, полезных для человека».
Атлас вышел в январе 1951 года. А через год в Ленинграде состоялась микологическая конференция, целью которой был разгром Атласа и ещё одной пионерской книги аспиранта Г.Андриасяна «Грибковые заболевания ногтей». Дело в том, что Сабуро хотя и «лягнули», но расположение самого материала соответствовало классификации этого французского учёного. Степанищева пишет:
«Нас опять называли расхожими тогда ругательствами… И всё это с перекошенными лицами, с искривлёнными ртами, с такой злобой»…
Как бы там ни было, но Атлас грибковых заболеваний был выдвинут на соискание Сталинской премии, однако директор Центрального кожно-венерологического института (ЦКВИ) все документы спрятал в стол, хотя заявил, что они отправлены по назначению и премия будет обеспечена.

Где же счастье
и радость?

Ладно, канули в Лету годы мракобесия и космополитизма, дурости и абсурда. Зинаида Степанищева защитила докторскую, её имя стало известно в микологическом мире. Уже подпирали 60-е годы. И по-прежнему никакого налаженного быта, материального достатка. Забрезжил рассвет жилищных кооперативов. Но послушаем Степанищеву:
«Мы были лишены романтики начала супружеской жизни, скорее, она превращалась в муку. Молодые приводили своих избранниц в ту единственную комнату, где жили мамы, папы, младшие братья и сестрёнки, дедушки и бабушки. Брачное ложе супругов отделяли какой-нибудь занавеской или шкафом, а то и не отделяли вовсе… Сколько на этой почве возникало неврастений! Сколько было ненужных ссор между молодыми! Сколько происходило трагических разводов! Сколько детей осталось без отцов!»
Степанищева приводит конкретные примеры.
Мамина гимназическая подруга жила в девятиметровой комнате с мужем, сыном и дочерью, соответственно четырнадцати и десяти лет. В комнате стояло всего три предмета мебели, но довольно громоздкие – двуспальная кровать, письменный (он же обеденный) стол и большой старинный буфет. Когда мы спросили, где же они спят, они сказали: папа и мама на кровати, девочка на столе, а мальчик на буфете. (…)
И ещё пример. Одна знакомая библиотекарша рассказала, что её семья из семи человек (она, муж, бабушка, трое детей, причём старший сын женат) жили в тринадцатиметровой комнате.
– Как же вы разместили столько кроватей на тринадцати метрах?
– Какие кровати? Мы построили двухэтажные нары и все спим на нарах».
Так вот, с помощью друзей Степанищевой удалось попасть в чужой кооператив. Собрала кучу документов, но недоставало справки о том, что у неё нет дачи. Начальник давать сразу такую не хотел («а я не знаю, есть у вас дача или нет»). Наконец выбила и эту справку. У семерых знакомых заняла 30 тысяч рублей, 5 тысяч сумела скопить сама. (До реформы 1961 года столько стоила однокомнатная квартира). И завершим эту главку горькими словами Степанищевой, учёного с мировым именем: «За все четыре года, в течение которых я возвращала долги, я ни разу не позволила себе купить хотя бы килограмм мяса. Мы удовлетворялись суповым набором за девяносто копеек. Вещей вообще не покупали».

Людей типа Степанищевой никак нельзя назвать «щепками», «винтиками», «кирпичиками». Это были Личности с большой буквы.
Владимир ХРИСТОФОРОВ