А на дне той бездны – батут
№ 2021 / 29, 29.07.2021, автор: Наталья ШУНИНА
Анастасия Курляндская. Убить Ленина. – СПб.: Jaromir Hladik press, 2021.
Проза Анастасии Курляндской уносит далеко от дуальной картины мира. В романе «Убить Ленина» читатель не найдёт дихотомии света и тьмы, положительных героев и отрицательных.
Быть может, он встретит там человека? Обычного человека, который гораздо чаще бывает и глупым и умным одновременно, который может нести в себе и чистоту, и развращённость, и в своей индивидуальной манере объединять противоположности?
Пожалуй, это ключевой вопрос.
И надо пояснить, что возникает он из-за необычного авторского трюка: предельно лаконичного стиля (порой возникает чувство чего-то японского, ритуализированно-схематичного), системных, как бы вымеренных по линейке, прыжков во времени, и безоговорочного отказа от пространства.
Собственно, пространство формируется единое и неизменное – находится ли героиня Света в Италии или Ленинграде, а её мама в Америке или Александрове. Читатель получает скупые сведения о перемене места, ни толики больше. Только стук дверцы серванта. А сервант может быть и в Америке, и в Александрове.
Этот приём мне показался наиболее концептуальным: классические произведения известны щедрыми описаниями природы и местности, но справедливо заметить, что порой человек, увлечённый несмолкаемым внутренним диалогом, своим прыгающим «мартышкиным умом», не замечает никакой местности.
Единственной «местностью», исключительным пространством, как бы отменяющим весь мир вокруг, становится пространство его головы.
Ещё одной особенностью является дистанция между читателем и героем. Журналистка Света, её отец, попавший в лагерь, её отчим и мать, честолюбивая и неверная – они ведут диалоги, встречают гостей, общаются с коллегами, открывают сервант, читают письма и сообщения…
А мы за этим наблюдаем как будто из иллюминатора – перед нами проходит караван теней, мы переживаем, скорее, простое и непрестанное волнение бытия, а не отдельные судьбы – Светы, её красивой и тщеславной матери Анны.
Любое утверждение расплывается, лишается достоверности. «Два Рима пали, Древний Рим и Константинополь, столица Византии, но Московская Русь не падёт, она хранит веру православную, – Хоть Ленин и убил царя-батюшку, но русский народ выстоял и преодолел советское иго». Вырванное из контекста, подобное заявление имеет яркий характер и политический окрас.
Однако в том магия пространства романа – оно всё как будто всасывает в себя. И этот ультра-тезис, разбавленный новостями, которые выхватывает Света, будучи корреспондентом в газете, тоже лишается внутренней правды и своего накала.
Он плавает на поверхности некоторое время и тонет в информационном потоке. Какое бы серьёзное заявление вы не сделали, если следом озвучить новость: «Из Московского зоопарка сбежал депрессивный хорёк, он увёл с собой пеликана и козлика» – важность его будет существенно нивелирована. И автор пользуется этим приёмом, занимая, кажется, позицию – «это царство мнений».
На вопрос, есть ли человек – я отвечаю «нет». Однако есть солнце, которое погаснет через восемь минут. Я бы назвала этот образ центральным – гораздо более ёмким и метафоричным, чем образ Ленина (чрезвычайно фантасмагоричный в исполнении Курляндской).
В романе этот образ даётся дважды. Однако счёт является своеобразной аллюзией на то солнце. И с ним мы сталкиваемся часто.
«Восемь минут – это четыреста восемьдесят секунд. Чтобы отсчитать ровно секунду нужно говорить: раз Миссисипи, два Миссисипи или раз река Волга, два река Волга и так далее. Но можно просто медленно считать и всё».
И Света считает. Она перебирает новости, сама формирует информационную повестку, пробует шайтан-колу, считает. Света как будто знает, что оно обязательно погаснет. Пожалуй, это единственный неоспоримый факт.
Что же это за солнце такое? И почему создаётся впечатление, что оно уже погасло, просто мы ещё об этом не знаем, так как излучение будут доходить до земли ещё восемь минут?
Лично мой ответ – это солнце сознания, лучи которого освещают одни области, другие оставляют в тени, а третьи – в кромешной тьме. И дилемму второстепенного и главного каждое сознание решает по-своему.
В 90-е и нулевые в России превозносили постмодернистскую литературу. Сейчас наше общество компенсирует то своё детское восхищение – полным отторжением. Порой кажется, что само словечко «постмодернизм» стремительно маргинализируется. Людям снова хочется сюжетов. Массы, как и прежде, жаждут мифов – а не их развенчания.
Но разве известно направление в литературе, способное так полно выразить, например, клиповость нашего сознания? Или мы не рады своему отражению в зеркале?
Добавить комментарий