Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ. ИЗ ЦИКЛА «УОКИ-ТОКИ»

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 1967 / 13, 24.03.1967, автор: Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Это – стихи из моего нового цикла.
Первое и третье стихотворения в комментариях не нуждаются.
Второе – об ипподроме – имеет, пожалуй, чисто лабораторный характер: мне кажется, что искусство, как и физика, не может развиваться без эксперимента. Что касается коллег-писателей, то пусть они на меня не обижаются: я тоже частенько живу в Переделкине.

Автор


 

ПРОЛОГ К ПОЭМЕ

 

Пес твой, Эпоха, я вою у сонного ЦУМа —

чую Кучума!

Чую кольчугу

сквозь чушь о «военных коммунах»,

чую Кучума,

чую мочу

на жемчужинах луврских фаюмов —

чую Кучума,

пыль над ордою встает грибовидным самумом,

люди, очнитесь от ваших возлюбленных юных,

чую Кучума!

 

Чу, начинается… повар скуластый
мозг вырезает из псины живой и скулящей…

Брат вислоухий, седой от безумья —

чую кучумье!

 

Неужели астронавты завтра улетят на Марс,
а послезавтра

вернутся в эпоху скотоводческого феодализма?

 

Неужели Шекспира заставят каяться
в незнании «измов»?

 

Неужели Стравинского поволокут

с мусорным ведром на седой голове

по воющим улицам!

Я думаю…

 

Вопрос: всегда право ли большинство?
Право ли наводненье во Флоренции,
круша палаццо, как орехи грецкие?
Но победит Чело, а не число.

 

Я думаю — толпа иль единица?
Что длительней — столетье или миг,
который Микеланджело постиг?
Столетье сдохло, а мгновенье длится.

 

Я думаю…

 

Хам эпохальный стандартно грядет по холмам, потрохам,
хам,
хам примеряет подковки к новеньким сапогам,
хам,
тень за конем волочится, как раб на аркане,
крови алкает ракета на телеэкране,
хам.

В Маркса вгрызаются крысы амбарные,
рушат компартию, жаждут хампартию.
Хм!

Прет чингисхамство, как тесто в квашне,
хам,
сгинь, наважденье, иль все ото только во сне?
Кань!

 

Суздальская богоматерь,
сияющая на белой стене,
как кинокассирша в полукруглом окошечке,
дай мне билет, куда не пускают после 16-ти.
Невмоготу понимать все…

 

Народ не бывает Кучумом.
Кучумы — это божки.
Кучумство — не нация Лу Синя и Ци Бай-ши.
При чем тут расцветка кожи?
Мы знали их, белокурых.
Кучумство с подростков кожу сдирало на абажуры.
«СверхВостоку» «СверхЗапад» снится.
Кучумство — это волна
совиного шовинизма.
Кучумство — это война.

 

Неужто Париж над кострами вспыхнет, как мотылек?
(К чему же века истории, коль снова на четырех?)
При чем тут «ревизионизмы» и ханжеский балаган?
(Я слышу: «Икры зернистой!» Я слышу: «Отдай Байкал!»)

 

Неужто опять планету нам выносить на горбу?

Время!
Молись России
за неслыханную ее судьбу!
За наше самозабвение, вечное, как небеса,
все пули за Рим, за Вены, вонзающее в себя!

Спасательная Россия! Какие бы ни Батый —
вечно Россия.
Снова Россия.
Вечно Россия.

 

Россия — ладонь распахнутая,
и Новгород — небесам
горит на равнине распаханной —
как сахар дают лошадям.

 

Дурные твои Батыи —
Мамаями заскулят.
Мама моя, Россия,
не дай тебе сжаться в кулак.

 

*

Гляжу я, ночной прохожий,
на лунный и круглый стог.
Он сверху прикрыт рогожей —
чтоб дождичком не промок.

И так же сквозь дождик плещущий
космического сентября,
накинув
Россию
на плечи,
поеживается Земля.

 


 

МОРОЗНЫЙ ИППОДРОМ В ЗАЛЬЦБУРГЕ

В. АКСЁНОВУ

 

Табуном рванулись трибуны к стартам
В центре – лошади, вкопанные в наст.
Ты думаешь, Вася, мы на них ставим?
Они, кобылы, поставили на нас.

 

На меня поставила вороная иноходь.
Яблоки по крупу – е-мое…
Умеет крупно конюшню вынюхать.
Беру все финиши, а выигрыш – ее.

 

Королю кажется, что он правит.
Людям кажется, что им – они.
Природа и рощи на нас поставили.
А мы – гони!

 

Колдуют лошади, они шепочут.
К столбу Ханурик примерз цепочкой.

 

Все-таки 43…
Птица замерзла в воздухе, как елочная игрушка.
Мрак, надвигаясь с востока, замерз посредине неба, как шторка
у испорченного фотоаппарата.
А у нас в Переделкине, в Доме творчества,
были открыты 16 форточек.

У каждой стоял круглый плотный комок
комнатного воздуха.
Он состоял из сонного дыхания, перегара,
тяжелых идей.
Некоторые закнопливают фортки марлей,
чтобы идеи не вылетали из комнаты,
как мухи.
У тех воздух свисал тугой и плотный,
как творог в тряпочке…

 

Взирают лошади в городах:
как рощи в яблоках о четырех стволах…

 

Свистят Ханурику.
Но кто свистит?
Свисток считает, что он свистит.
Сержант считает, что он свистит.
Закон считает, что он свистит.

 

Планета кружится в свистке горошиной,
но в чьей свистульке? Кто свищет? Глядь –
упал Ханурик. Хохочут лошади –
кобыла Дунька, Судьба, Конь Блед.

 

Хохочут лошади.
Их стоны жутки:
«Давай, очкарик! Нажми! Бодрей!»
Их головы покачиваются,
как на парашютиках,
на паре, выброшенном из ноздрей.
Понятно, мгновенно замерзшем

 

Все-таки 45°…
У ворот ипподрома лежал Ханурик.
Он лежал навзничь. Слева еще пять.
Над его круглым ртом,
короткая, как вертикальный штопор,
открытый из перочинного ножа, стояла
замерзшая Душа.
Она была похожа на поставленную торчком
винтообразную сосульку.
Видно, испарялась по спирали,
да так и замерзла.
И как бывает, в сосульку вмерзает листик или веточка,
внутри ее вмерзло доказательство добрых дел,
взятое с собой. Это был обрывок заявления на соседа
за невыключенный радиоприемник.
Над соседними тоже стояли Души, как пустые бутылки.
Между тел бродил Ангел.

Он был одет в сатиновый халат подметальщика.
Он собирал Души, как порожние бутылки.
Внимательно
проводил пальцем – нет ли зазубрин.
Бракованные скорбно откидывал через плечо.
Когда он отходил, на снегу оставались отпечатки следов
с подковками…

 

…А лошадь Ангел – в дыму морозном
ноги растворились,
как в азотной кислоте,
шейку шаловливо отогнула, как полозья,
сама, как саночки, скользит на животе!..

 


 

* * *

 

Я не знаю, как это сделать,
процедура не так легка:
уберите
Ленина
с денег,
так цена его высока!

 

Понимаю, что деньги – мера

человеческого труда.
Но, товарищи, сколько мерзкого
прилипает к ним иногда…

 

Я видал, как подлец мусолил
по Владимиру Ильичу.
Пальцы ползали малосольные
по лицу его, по лицу!

 

В гастрономовской бакалейной

он хрепел, от водки пунцов:
«Дорогуша, подай за Ленина
два поллитра и огурцов».

 

Ленин – самое чистое деянье.
Он не может быть замутнён…
Уберите
Ленина
с денег!
Он – для сердца и для знамён.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.