ЧЕБУРАШКА
(Рассказ)
Рубрика в газете: Проза, № 2024 / 16, 26.04.2024, автор: Владимир КУЗИН
– Командир, тут баба поранена лежить!
– У свідомості?
– Неа, у відключці.
Капитан подошёл и ударил женщину по щеке.
– Ти подивися, – сержант улыбнулся, – прочумалася.
– Зв’яжи її, щоб не брикалася.
– Зрозумів, – сержант осмотрелся и взял с вешалки ремень. Подошёл к раненой, перевернул её лицом в пол и скрутил ей руки за спиной.
– Сашко! – капитан крикнул в сторону входной двери.
В блиндаж вбежал лейтенант.
– Доглянь за дівкою, – капитан кивнул на раненую, – Перев’яжи її і зроби укол знеболюючого. А то здохне завчасно. – Посмотрел на лейтенанта. – Усёк?
Тот кивнул:
– Перевязать и обезболить.
– А главное?
– М-м… – тот замялся. – Стеречь.
– Вот именно. Государственный язык нужно знать как «Отче наш…»
– Михайло, – капитан обратился к солдату, стоявшему у двери. – Зв’яжися по рації з Гринею-Хірургом. Треба, щоб його хлопці її забрали. У неї напевно важлива інформація є, а Гриня її говорити змусить. Тільки нехай вони поспішать. Повідом їм координати.
Тот кивнул.
Повернулся к сержанту:
– Ті двоє куди побігли?
– В березняк, – ответил тот, – у напрямку Горлівки.
– Скажи бійцям, щоб все за ними, – и все трое выбежали из блиндажа.
Лейтенант подошёл к раненой, обхватил её и посадил на пол спиной к стене. Затем расстегнул ей куртку и оголил плечо. Вынул из своей походной аптечки шприц и вколол его женщине. После чего наложил на рану пластырь и принялся её забинтовывать.
Она слегка приподняла голову и поморщилась.
– Терпи, – сказал лейтенант. – Хорошо ещё, навылет прошла.
Раненая некоторое время смотрела на него сквозь упавшие на лицо волосы… Затем усмехнулась:
– Вот значит как… А я всё думаю, откуда козлятиной прёт?
– В каком смысле? – лейтенант повернулся к ней спиной и стал укладывать бинт и ампулы в аптечку.
– В прямом. Видать, у тебя на морде Милкины сопли ещё не обсохли…
Он застыл… потом резко обернулся.
– А синяк-то на заднице прошёл? – женщина улыбнулась.
Лейтенант поднял её волосы с лица.
– Ольга? – Он отпрянул. – Это ты?
– А ты, Чебурашка, слепой?
Он сел на табуретку. С минуту оба молчали. Вдалеке слышались раскаты артиллерийских ударов. Да время от времени треск пулемётных очередей…
– Чебурашка, – он усмехнулся. – Ты ещё помнишь моё прозвище.
– Я всё помню, Саша… Я когда впервые увидела твоё круглое лицо и слегка оттопыренные уши, так сразу тебя и назвала – Чебурашка. Думала, ты обидишься, а ты ничего…
– Это на Светкиной даче, что ли?
– Ага. Помнишь, она нас пригласила к себе на свой день рождения… ну, там шампанское, шашлыки и прочее… Да и вообще пожить у неё недельку…
– Да, время тогда мы провели весело.
Оба засмеялись.
– Слушай, а с чего Милка на тебя тогда наехала?
– Сам не могу понять, – он пожал плечами.– Светка попросила нас с Мариком яблоню во дворе посадить. Я подошёл к сараю, нагнулся за лопатой… И вдруг эта коза меня бац рогами под зад. Потом своей мордой в мою щёку ткнулась. Я думал, она мне сейчас ухо откусит.
– Да уж, заорал ты во всё горло. Вскочил, бросился наутёк, а она за тобой… Еле потом со Светкой её оттащили…
– Меня после этого ребята в группе подкалывали. Ну как, спрашивали, первый поцелуй?.. Да ты ещё… Пристала тогда ко мне – снимай да снимай брюки, нужно рану обработать.
– Я переживала… А ты краснел как малолетка…
– Я тебя в первый раз видел…
– Зато какой классный был вечер. Малиновый закат, тишина… А помнишь, как мы плавали с тобой в озере напергонки?
– Я ещё удивлялся, почему ты всё время выигрываешь!
– Дорогуша, я с третьего класса в бассейне тренировалась…
– Мы с тобой каждое утро в лес ходили…
– Какой там был воздух!… И туманы… туманы…
– А как ты ложных опят набрала, помнишь? Хорошо, я в грибах разбираюсь.
– Ты мне тогда такой щелбан по лбу отвесил, что у меня неделю синяк не проходил.
– Так дело-то было серьёзное, могла сама отравиться и других отравить.
– Слушай, а помнишь нашего Кроху?
– Бельчонка?
– Да, на сосне в дупле жил. Мы ему с тобой семечки и орешки оставляли…
– Он почти каждое утро нас встречал.
– Однажды у меня даже из руки кусочек хлеба взял…
– Помню… Ты тогда от восторга даже взвизгнула…
– А место наше не забыл?
– У косой берёзы?
Она кивнула.
– Однажды мы с тобой сидели там на берегу и смотрели на уплывающие вдаль облака… О чём-то без умолку болтали… Я поёжилась, и ты снял с себя ветровку и накинул её мне на плечи. А потом впервые меня чмокнул в щёку.
– Веришь, я тогда дрожал как осиновый лист.
– Да я сразу поняла, что ты был нецелованный.
– Зато ты меня так к себе прижала… Я аж обалдел…
– Во сколько же мы с тобой вернулись?
– Где-то полшестого, уже светало… Светка с Мариком почти не спали, волновались за нас. Отругали…
– После мы каждое лето туда ездили. – Она вздохнула. – Хорошая у нас была компашка. ВГИКовцы. Я со Светкой с актёрского, ты с режиссёрского, Марк – будущий сценарист. Все увлечённые, с горячими сердцами.
– А планы какие были… Ты, помнится, грезила Достоевским. Мечтала о роли Сони Мармеладовой. Удивлялась, как в этом персонаже одновременно уживаются и страдание, и жалость; и обида, и прощение. Кстати, Надежда Степановна, педагог по актёрскому мастерству, тебя хвалила. Говорила, что у тебя большое будущее. Да и ребята на твои этюды толпами ломились.
– А ты был увлечён Тарковским. Всё таскал меня на его фильмы и пытался мне рассказать о его методе создания на экране сновидений и грёз… Восхищался, с какой силой его образы проникают в сердце. Например, наклоняющийся на фоне солнца могильный крест.
– Это из «Иванова детства»… Мы с Мариком хотели создать нечто подобное, даже сценарий написали…
– Интересно, где сейчас наш многообещающий драматург?
– Марик? В Израиле. Что-то там пытается публиковать. Пишет, что ни фига его замыслы никому не нужны… А твоя подруга? Со своим ангельским голосом.
– Светка поёт в ночном баре. В Норвегии…
– Ясно. Свою любимую Клеопатру так и не заполучила…
– Да какой там… У неё муж на пособии и дочь. Только о бабках и мысли…
– Опять кровь пошла. Ну-ка…
Он подсел к раненой и наложил на повязку дополнительный слой бинта.
Некоторое время оба сидели молча.
– Ты куда после ВГИКа пропал? Говорил, что уедешь ненадолго, а сам… Я тебя ждала…
– Мне предложили снимать рекламу в одной частной киностудии. В Киеве. Посулили приличные деньги. Тогда время было тяжёлое, я готов был за любые съёмки взяться. Думал, сначала встану на ноги, а уже после продолжу, как говорил, дело Тарковского. Обязательно буду снимать тебя… Но потом затянуло, ничего другого в перспективе не оказалось… А дальше случился Майдан. Я начал снимать ролики про него… закрутилось, завертелось. Подружился с боевыми хлопцами… Ну, а ты что?
– Я потыкалась туда-сюда, снялась в эпизодах у нескольких режиссёров, но чего-то серьёзного так и не случилось. Всё какую-то пошлятину предлагали. Плюнула на всё и уехала в свой родной Донецк, работала в Музыкально-драматическом театре. А когда случился четырнадцатый год, поняла, что сейчас не до сцены. Окончила курсы связистов и теперь занимаюсь отнюдь не актёрством…
Он встал и заходил из угла в угол. Взял со стола чайник, отхлебнул из него, поставил на место.
– Служишь террористам? – Резко к ней подсел. – Ты хоть раз видела, как их ракеты и бомбы убивают наших ребят в окопах?
– А ты хоть раз за восемь лет задумался о том, что ваши снаряды превращали Донбасс в развалины? Когда ты жрал в ресторанах и кувыркался с бабами в постели, ты думал о том, что в этот самый миг эти ваши залпы отрывают ручки и ножки нашим детишкам? Ты знаешь об Аллее Ангелов в Донецке? Это полторы сотни детских могил! У тебя не мелькала мысль, что именно об этом нужно было снимать кино? Если бы люди вовремя узнали правду, может, всё бы сложилось иначе…
– Мы били по городу, захваченному сепаратистами. Это территория Украины; и только Украина вправе решать, что на её земле делать.
– Это в первую очередь земля дончан. Здесь наши дома и могилы наших предков. И на каком языке общаться и какие отмечать праздники, решать должны мы. А не те, кто засел в Киеве. Это не мы к вам пришли, чтобы вам своё навязать. А наоборот, вы к нам. С пушками и танками. Если в семье одного из супругов что-то не устраивает, то всё должно решаться кулаками? Целовать или нет портреты Бандеры? Говорить ли на языке Достоевского и Чехова?
– Ну, Бандера мне до лампочки. Я защищаю свою землю от таких сепаров, как ты, которые хотят оттяпать от неё кусок. И меня в этом не переубедить. Я здесь родился, и это моя Родина.
– Насколько я помню, ты коренной киевлянин. А вот я родилась на Донбассе. И защищаю именно свою Родину. И меня в этом тоже не переубедить.
Он наклонился к её лицу.
– А для москалей это тоже Родина? Или как?
И глаза его блеснули.
– А какой кровный брат не защитит свою сестру от издевательств её бешеного супруга? Или как?
И её глаза блеснули в ответ.
– И что тебе твой брат даст? – Он кивнул на восток. – Идеологию «совка» с её уравниловкой и запретом на собственное мнение? Власть посредственностей, гнобящих неординарные личности и таланты? Как в своё время Тарковского.
– А тебе твои кукловоды? – Она кивнула в сторону запада. – Идеи волчьей конкуренции как норму отношений? Бесконечного кайфа как смысла жизни? Это для того ты натовскую каску на себя напялил?
– Эти, как ты говоришь, кукловоды несут людям свободу и цивилизацию. И мы желаем стать её частью.
– Частью того, где мужик с мужиком, а баба с бабой? Где ежегодно беснуются, нарядившись в чертей и ведьм? А марихуана становится нормой? Тогда флаг тебе в руки. Вот только я не хочу, чтобы моя Родина превращалась в Содом и Гоморру.
– Фанатичка, – он отошёл в сторону и снова сел на табуретку.
Некоторое время оба молчали.
– Чёрт, – он опустил голову, – до чего же всё-таки не туда жизнь пошла, до чего же не туда. Андрей Арсеньевич как-то сказал, что человек рождён, чтобы оставить после себя произведения искусства, а не руины после катастрофы… Похоже, что всё пошло по второму варианту. – Он вздохнул. – Значит, мы с тобой так и не найдём общего языка.
– Не найдём. Отдай меня Грине, и на этом всё.
– Кому?
– Командир твой сказал же, что сейчас за мной приедут от Грини. Ты что, не в курсе, кто это?
– Я не особо понимаю украинский… Наверное, кто-то из СБУ. Скорее всего, попадёшь в обменный фонд. У вас наших пленных тоже много. Обменяют, и вернёшься в свой Донецк.
– Не угадал, Саша. Гриня-Хирург не СБУшник. А из правосеков. И у нас он хорошо известен. Например, тем, что отрезает сначала пальцы, а потом уши. А у женщин, кроме того… Ну, подробности тебе знать необязательно. Но в живых он из своих клиентов не оставляет никого. Боится свидетелей среди наших. И мести…
Он медленно поднялся с табуретки. Несколько мгновений стоял как вкопанный.
– Ты что же молчала? – Его голос задрожал. – Почему сразу мне не сказала?
– А что это для тебя меняет? Я ведь сепар.
Он быстро подошёл к ней, схватил её за подмышки и поставил на ноги.
– Идти можешь? Сейчас доведу тебя до оврага, там внизу будет ручей. Пойдёшь прямо по его течению и к рассвету дойдёшь до своих. Давай развяжу…
Она отпрянула и села на пол.
Он наклонился к ней.
– Что не так?
– Ты глупый? А как ты своим объяснишь, что я, раненая и связанная, от тебя убежала? Они вмиг всё поймут. И тогда к Грине уже повезут тебя!..
– Да я… скажу, живот схватило, понос. Отошёл в лес, а после не смог тебя найти, вон заросли какие…
Она усмехнулась.
– Ты себя слышишь? Кто в эту чушь поверит?
– Зато ты уже будешь далеко.
Она посмотрела ему в глаза.
– Ты, видно, тогда у косой берёзы так ничего и не понял. – Опустила голову и тихо произнесла: – Если с тобой из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу.
– И что теперь?
– Я должна остаться…
– Только не это…
Он отошёл к столу. Внезапно обернулся.
– А если откупиться? Скажешь нашим, что за тебя хорошо заплатят. Тогда они тебя не тронут.
– У нас сотни детей и стариков в разрушенных домах живут, без хлеба и воды, а я буду на свою шкуру деньги клянчить?
Он опять подскочил к ней:
– Да речь не о хлебе, а о твоей жизни! – Он тяжело задышал.
Канонада резко усилилась. Пол и стены блиндажа задрожали.
– Русская арта. Сейчас попрут в атаку…– Он опять сел на табуретку. – Чёрт, как всё глупо. Прямо тупик какой-то…
– Почему, – тихо проговорила она, – выход есть.
– Ну… – он с волнением вскинул голову.
Она посмотрела на него странно изменившимся взглядом.
– Расстегни свою кобуру.
– Зачем?
– Это единственное, что ты можешь для меня сделать… Потом застегнёшь на мне куртку, и рану никто не увидит. Да и некогда им разбираться, нужно будет ноги уносить. А ты скажешь, что, мол, кончилась из-за большой потери крови. От этого, – кивнула на простреленное плечо. – Ты понял? – Она посмотрела ему в глаза.
– Спятила? – Он вскочил с места. – Нет, ты явно ненормальная!
– Саша, я видела изуродованные трупы, оставленные правосеками Грини. Медики сказали, что их мутозили как минимум сутки. Если ты желаешь мне такой участи – ну что ж, так тому и быть.
– И ты предлагаешь это сделать мне? – Он дико на неё взглянул.
– А ты желаешь, чтобы это сделал Гриня? Медленно и с расстановками?
Он подскочил к ней и схватился за ремень, которым были связаны её руки, пытаясь развязать узел:
– Сейчас же чтобы духу твоего здесь не было! А я со своими сам разберусь.
Она ударила его головой в грудь. Он отскочил, держась за ушибленное место. Снова кинулся к ней, но она ударом ноги отбросила его к столу. Чайник и кружка с грохотом повалились на пол.
– Я никуда отсюда не уйду! – Она тяжело задышала. – Буду зубами тебя грызть, но не дамся!..
– Что ты делаешь? – Он закрыл руками лицо. – Что же ты со мной делаешь?..
Вдалеке послышался шум мотора. Он вынул из футляра бинокль и выбежал из блиндажа… Через некоторое время вернулся:
– БТР. С красно-чёрными полосками. Где-то в километре отсюда.
– Они.
На её лице выступила испарина.
Он заметался взад-вперёд по блиндажу. Обернулся к ней:
– Умоляю тебя, беги!..
Она замотала головой.
– Тогда встречай гостей, ты сама это выбрала.
– Это и твой выбор тоже.
Он глянул на неё как испуганный младенец.
А она посмотрела на него умоляющим взглядом.
Он внезапно побледнел. Медленно подошёл к ней, вынул из кобуры пистолет и приставил его к её груди.
– Это неправильно… – уставился в пол и забормотал как в бреду. – Вообще всё неправильно. Тебе нужно жить, сниматься. Ты талант.
Она прислонилась спиной к стене.
– У меня в боковом кармане куртки мамин адрес. Черкани ей, когда сможешь. Чтобы больше не ждала. Только без подробностей.
Он заревел.
– Оля, как же так. Ведь ты самый дорогой для меня человек. Мы же с тобой мечтали идти по жизни вместе. Что же мы с тобой натворили?
– Возьми чуть левее…
– Что? – не понял он.
– Дуло немного влево… Вот сюда… Так будет наверняка…
Он продолжал всхлипывать.
– Ну-ну, Чебурашка, смелее. Это нужно нам обоим… И утрись потом…
Его затрясло.
– Не смогу…
– Ого, да ты прямо как тогда, при первом поцелуе…
Он уткнулся в её растрёпанные по плечам волосы.
А она прижалась лбом к его щеке и тихо проговорила:
– Как это было у него в «Сталкере»?
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.
Он подхватил, и они продолжили вместе:
Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало…
Он с силой зажмурился и нажал на спусковой крючок…
Владимир Кузин. А кто это? Это случайно не псевдоним Юрия Кузина, автора не признанной никем “Люцифериады”? Хоть какую-то информацию следовало бы давать об авторах, на мой взгляд, хотя бы город…
А по-моему, с точки зрения читателя дело заключается не в авторе, а в произведении. Прежде всего. Это потом уже, когда выяснится, что автор большой талант и место его в ряду классиков (что, разумеется, случается крайне редко), вот только тогда вполне логично докапываться до того, что он когда написал и под какими псевдонимами обнародовал.
не дуло, а ствол, – автор явно не в теме. Что до госпожи Лестевой (главреда одного толстого журнала), то сама-то она признала повесть о падшем духе, – в противном случае не стала бы поручать критику Медведеву писать о ней обстоятельную статью https://webkamerton.ru/2023/08/s-dashenkoy-na-kukhne-lyucifera
Госпожа еще Сашу Ильянена не читала/публиковала…