И лишь ветер завывал белым псом
Рубрика в газете: Проза, № 2019 / 18, 17.05.2019, автор: Насур ЮРУШБАЕВ (ЛЕЙПЦИГ, ФРГ)
1.
Середина апреля 1945 года, Германия.
Советские войска готовятся к штурму Берлина.
1-й Белорусский фронт, где служил связистом Салим Амиров, должен был пробить брешь в боевых порядках 23 дивизий нацистов. Немцы построили мощный оборонительный рубеж в три полосы, каждая деревня стала крепостью. Помимо частей вермахта армия гитлеровцев получила подкрепление в виде частей фольксштурма. Всех, кто мог держать оружие, бросили на защиту столицы агонизирующего Рейха.
Пара бойцов-связистов – Салим и его друг из Башкирии Хайдар Кучукбаев – сидели в добротном сарае немецкого крестьянина Брюкнера, расположенном в занятой Красной Армией немецкой деревне Шонштраух. Хайдар писал письмо домой, а Салим зашивал дыру в «кирзаче» товарища. Он был мастером на все руки и чинил обувь всем – даже генерал Васильев обращался к нему, когда разошёлся шов на хромовом сапоге. В полку Салима знали и уважали все.
Неожиданно во двор стремительно въехала штабная машина. Заскрежетали тормоза, бросились врассыпную перепуганные куры… Хозяйка – фрау Брюкнер – подхватила на руки собаку, едва не угодившую под колёса «виллиса». Водитель крикнул:
– Амиров, Кучукбаев! Срочно к командиру! Срочно!
Салим привычно подтянул ремень висящего на плече ППШ и зашагал к машине. Позади, отложив недописанное письмо, спешно натягивал на ногу зашитый сапог Хайдар.
– Полковник зовёт, – доверительно сообщил водитель. – Берите всё необходимое – связь прервана…
Хайдар забрал из сарая пару катушек провода и вслед за Салимом полез в джип.
«Виллис» мчался по мощёной дороге деревни. Всюду была весна, война заканчивалась, и настроение было отличное. Возле дома у дороги немецкие девушки развешивали постиранное бельё на верёвках, растянутых между яблонями. Они одновременно обернулись и посмотрели на проезжающую машину связистов…
Салим тоже обернулся на них, вспоминая свою родную деревню на Урале… Там, где-то очень далеко, на берегу прекрасной речки Актыбай, что в предгорьях Урала, стоит его деревня – Мулбаш. Маленькая, всего в одну улицу, но очень красивая. И там жили долгожители. Мужчины запросто доживали до 80 лет, некоторые переваливали и далеко за 90, сохраняя ясный ум и здоровое тело. А девушки были такие красивые, что сватать их приезжали издалека. Семьи были сплошь многодетные: почти в каждой по 6-7, а то и по 10 детей! Жители деревни были зажиточными: занимались бортническим пчеловодством, держали коней, коров, овец, делали кумыс… Может, секрет долголетия и заключался в мёде и кумысе? Впрочем, Салим знал и другое средство жить долго и счастливо: его односельчане никогда не ругались. Он понял это только на войне. В его родной деревне всегда царила дружба, и праздник в любом доме становился праздником всей деревни. Вместе работали, вместе строили дома, вместе справляли свадьбы, всей деревней провожали в последний путь… Было уважение ко всем, и особенно почитали старших и женщин. Женщины это понимали и потому очень любили своих мужей. Салим не помнил ни одного развода в деревне, казалось, дети в деревне никогда не плакали. Люди Мулбаша умели радоваться жизни, не теряли вкус к красоте и творили эту красоту сами. Они были любопытны, как дети, и старались даже не упоминать о болезнях. В неурожайные годы они всегда говорили: в следующем году вырастим в два раза больше… А как они встречали вечера! Наступит долгожданный вечер, люди искупаются в речке, потом поужинают, почаёвничают, и вот тут-то всё и начинается. Крепкие юноши скакали, стоя на спинах коней, а некоторые при этом ещё и играли на гармошке. На скаку они подхватывали стоящих на краю дороги девушек, и те бесстрашно держались рядом – вот это было зрелище! Потом до утра играла гармонь, танцевали пары, везде слышался смех. Расходились лишь перед самой зарёй…
Салим до сих пор удивлялся: когда они вообще спали? Удивлялся – и сам же отвечал себе: счастливые были, молодые были… Какой там сон, какая усталость, когда рядом пляшут счастье, молодость и любовь! Так хорошо вокруг – жить и жить хочется! Жить без устали, целуясь со временем, солнцем, облаками, звёздами, водой, росинками и с девушками, конечно, от которых пахнет степной, загадочной травой, аромат которой дурманит, кружит голову. И сердце от этого запаха вот-вот вырвется и улетит в небеса! Эх, жизнь, жизнь, отчаянная и огненная…
***
На войну Салим ушёл в 1943 году, как только ему исполнилось 18. С детства помогал родителям по хозяйству, как все деревенские дети. Был очень смышленным парнем. Однажды в райцентре на базаре купил старый генератор и устроил дома электрическое освещение, приспособив его к ветряной мельнице. А ещё он был лучшим в деревне мастером по сапожному делу. Шил сапоги всем, и от заказов не было отбоя.
Дома его ждала Зульфия. Природа одарила её удивительной красотой. Ну, она, конечно, была такая же, как и другие девушки деревни: тонкая талия, длинные ноги… Но как улыбнётся – так на улице становилось светлее от её жемчужной улыбки. А губы! Губы – алые… Глаза – чёрные-чёрные, с длинными ресницами… А волосы…
Зульфия очень любит Салима. Салим очень любит Зульфию… Она ждёт его, и поэтому Салим обязан вернуться живым и невредимым. Ведь он ещё ни разу не поцеловал её… Но выжить на страшной войне очень и очень непросто.
Машина проехала по берегу пруда и остановилась во дворе дома, где находился штаб связистов. Командир – полковник Гавриленко – и остальные офицеры сидели в беседке под огромнным ореховым деревом.
Солдаты выскочили из машины и подбежали к беседке, вскидывая руки к пилоткам.
– Товарищ…
– Отставить… Слушайте сюда, братья-мусульмане: уже полдня нет связи с подразделением. Подойдите к карте… Вот, это наша деревня. До следующей – семь километров. Дорога идёт через лес, три моста, пруд. Где-то в этом районе разведчики задержали двух подозрительных немок, выходящих из леса. Возможно, их рук дело. Женщин допрашивают, но они пока отмалчиваются. Задача: в кратчайшие сроки восстановить связь! Даю вам группу сопровождения – пять бойцов. Не подведите, завтра наступление. Салим, я на вас рассчитываю, давайте, голубчики, действуйте…
– Разрешите выполнять, товарищ полковник!
– Вперёд! С Богом…
До ближайшей деревни Дункельбах дорога пролегала через густой лес. Линия связи проходит именно в этом лесу, мимо пруда и заброшенной водяной мельницы. Всего три дня назад Салим и Хайдар проложили провод, умело замаскировав его. По пути обратно поужинали в подвале мельницы. Там ещё повезло найти большой лоскут хорошей кожи – как раз из него Салим выкроил заплату на сапог друга. Тогда они ещё слышали неподалёку лай собаки, но саму её так и не разглядели. Впрочем, деревень вокруг много, а бездомных псов – и того больше.
И вот семеро бойцов вновь шли по знакомому маршруту, периодически сверяясь с имеющейся у Хайдара картой. Пока всё было спокойно, а укрытый в траве провод выглядел нетронутым. Вот и водяная мельница у пруда, всё тихо и безмятежно… вот только что за пустая консервная банка блестит на берегу? В прошлый раз её не было… Салим махнул отряду рукой: всем залечь! Однако из дальних кустов одна за другой полетели гранаты, со стороны мельницы ударил пулемёт. Салим укрылся за толстым деревом, по которому тут же хлестнула очередь. Осторожно выглянув, боец заметил совсем близко обрывки провода. Странно – явно не профессиональным инструментом разрезан, а словно тупым ножом, причём в нескольких местах. Не иначе – тех немок работа…
Перекатившись к месту обрыва, Салим срастил провод и, присоединив к нему полевой телефон, сообщил в штаб о засаде, запросил подмогу. Похоже, его голос услышали не только свои – со стороны мельницы прилетела ещё одна граната, и от близкого взрыва, отбросившего его на несколько метров, боец потерял сознание. Вскоре очнувшись, он увидел совсем рядом окровавленного солдата в таких знакомых сапогах… Салим осторожно потряс друга за плечо.
– Хайдар, брат, ты живой?
Но боевой товарищ не ответил, его убил немецкий пулемётчик.
Отползая под прикрытие густого кустарника, Салим наткнулся на бойцов группы сопровождения – все погибли от взрывов гранат.
«Да… – подумал Салим… – Связь работает, но дела плохи». И, словно подтверждая его мысли, из окна мельницы снова застучал пулемёт, словно косой срезая деревца вокруг поляны.
Прихватив автомат Хайдара и укрывшись от пулемётчика в густом орешнике, Салим решил обойти опасный участок и подобраться к мельнице с другой стороны. Рискованно, но нужно же как-то поквитаться с немцами. Выйдя к реке, течение которой вращало водяное колесо, он погрузился в холодную воду по самую шею и стал пробираться к подножью мельницы, шагая по илистому дну. Так удалось добраться незамеченным до свай, на которых стояло здание – оставалось только пробраться в подвал, откуда наверх, где засели пулемётчики, вела лестница. Салим полз, тяжело дыша от боли, злости и горечи от потери друга.
К счастью, врагов явно было немного, и вход на лестницу никто не охранял. Похоже, они были уверены, что отряд связистов полностью уничтожен, собрались на мельнице и позволили себе расслабиться. Вот и ступеньки… Осторожно, осторожно… Нужно отомстить за Хайдара и товарищей… И нужно уцелеть – ведь дома, на Урале, ждёт Зульфия, нельзя её подвести… Давай, давай, Салим… Темнеет в глазах от недавней контузии, хлюпает вода в промокших сапогах, но вот ещё несколько бесшумных шагов вверх по ступеням – и уже совсем близко большая комната с жерновами, за которыми сидит расчёт установленного на треноге МГ-42. Но вдруг из дверного проёма, к которому тихо подбирался боец, невесть откуда появилась белая собачонка и начала спускаться ему навстречу. Солдат замер: гавкнет – конец! Но собачка молчала. Посмотрев прямо в глаза Салиму, она спустилась на несколько ступенек и осторожно принюхалась к еле заметной проволоке, натянутой поперёк лестницы как раз в том месте, куда через секунду ступила бы его нога. Растяжка! Сбоку, прикрытая мешковиной, висела умело прикреплённая граната, к чеке которой тянулась проволока. Шансов уцелеть при взрыве у незванного гостя не было. Ай да собачка… Хорошая собачка, не то, что хозяева… Но раз уж помогла разок, выручай и дальше – не задень проволоку и не залай не вовремя…
Отцепив проволоку от гранаты, солдат поднялся до верха лестницы и заглянул в помещение. У окна возле пулемёта двое, ещё один вскрывает консервную банку на заменяющем стол ящике, четвёртый что-то перебирает в дальнем углу. Прыгнув в комнату, Салим дал длинную очередь из автомата, стараясь зацепить сразу всех противников. Двое у пулемёта свалились, как подкошенные, завопил, схватившись за живот, немец с банкой, но легко раненный третий успел выдернуть из-за ремня гранату-«колотушку» и активировать взрыватель… Вторая очередь из ППШ буквально изрешетила его, но выпавшая из мёртвых рук граната взорвалась – и уже второй раз за день Салим потерял сознание.
Подоспевшее подкрепление обнаружило связиста на лестнице, куда его выбросило взрывом. Салим был сильно контужен и легко ранен в ногу, но его перевязали, истечь кровью боец не успел. Рядом с ним нашли белую собаку, которой осколком гранаты перебило позвоночник. Спустя несколько дней, едва оправившись от ран, Салим вернулся на место боя и похоронил свою спасительницу на берегу пруда. На могильном холмике он поставил доску с вырезанной ножом надписью «Рэхмэт, Акбай».
Война вскоре закончилась. Салим живой и почти невредимый вернулся домой и женился на своей неповторимой Зульфие… Только вот счастья большого у них не было: не дал бог детей. Прожили жизнь вдвоём, а спустя годы пришла новая беда – убили их деревню. В 1974 году вышел указ об укрупнении хозяйств, и повсеместно стали уничтожать маленькие деревни. Ничего поделать было нельзя, пришлось жителям оставить родную Мулбаш и разъехаться по более крупным деревням и сёлам. Все плакали, и особенно трудно переживала необходимость отъезда Зульфия… Душа у неё была очень тонкая, ранимая. Спустя некоторое время супруга Салима слегла, перестала есть и вскоре скончалась. Хоронили её всей деревней, пришли все от мала до велика. Как в старые добрые, навсегда уходящие времена…
С тех пор Салим жил один, больше не женился. Но всегда возле него была белая мохнатая собачка. Одна проживёт свой недолгий век – Салим бабай берёт нового белого щеночка… Так сменили друг друга Йомшак и Мамык, а третья собачка получила имя Акбай – в память о той, что спасла солдата на войне.
Жили они под горой в районном центре – большом посёлке городского типа.
2.
После того, как Зульфия ушла в мир иной, Салим долго не мог прийти в себя. Пытался даже руки на себя наложить, но в последний момент опомнился, устыдился. Как же так – войну прошёл, а теперь вот сдаться? Ну, уж нет! Надо жить назло всем слезам и несчастьям, храня память и любовь к Зульфие.
Ветеран долго работал на почте, поддерживал в порядке телефонную связь в деревне. А по вечерам занимался своим любимым делом – сапожничал.
***
В начале 80-х годов прошлого столетия в СССР началась грандиозная стройка – строительство газопровода «Уренгой – Помары – Ужгород». Крайне необходимо было провести газ из Сибири в Европу, и это оказалось непросто. Холодная война была в самом разгаре, американцы мешали проекту, как только могли. Но европейцы нуждались в этом газе, и они помогли СССР построить трассу длиной около 6000 километров. Активное участие в строительстве принимали обе Германии: ФРГ и ГДР. Из Западной Германии поставлялись бесшовные цельные трубы крупного диаметра, а из Восточной Германии приехали 110 тысяч рабочих, чтобы участвовать в прокладке газопровода, а также в строительстве инфраструктуры и социальных объектов.
Через каждые 40 километров на протяжении всей трассы возводились огромные компрессорные станции для очистки и дальнейшей прокачки газа, их требовалось 18 штук. Газопровод проходил именно через тот район, где жил фронтовик Салим со своей собачкой. Там же строили компрессорную станцию.
Приехавшие на стройку немецкие рабочие прекрасно ладили с местным населением. Окрестным жителям власти не разрешали посещать полевые городки иностранцев, зато рабочие из ГДР охотно ходили в гости к местным. Особенно им нравилось париться в бане. Навещали они и Салим бабая, фронтовика они очень уважали. А когда станцию достроили и пришло время уезжать, немцы подарили ему на память огромный морской контейнер – металлический вагон, в котором на стройку доставляли оборудование.
Салим бабай был счастлив: контейнер – почти дом! Подарок он оборудовал под сапожную мастерскую: утеплил, сделал туалет, отопление и даже устроил душ. Вырезал пару окон и небольшую дополнительную дверь, а в углу отгородил комнатушку для Акбая – с отдельным выходом во двор. Над этим лазом сохранилась надпись SUHL – название города в далёкой Тюрингии. «Суль», – однажды прочитал её Акбаю Салим и почему-то засмеялся. Выходя утром во двор по неотложным собачьим делам, пёс часто смотрел на поблёкшие буквы и, вспоминая это, тоже по-своему улыбался.
***
Акбай был необычайно умён… Белый пушистый пёсик прекрасно понимал правила поведения, не доставлял хозяину хлопот и бдительно охранял дом. Длинными зимними ночами Салим бабай беседовал с ним, как с человеком – рассказывал о своей огромной любви к жене Зульфие, о войне, о погибших друзьях, о спасшей его немецкой собачке, о своей утраченной деревне и даже о политике. Про политику Акбаю слушать не нравилось, он начинал подвывать или просто сердито уходил. Остальное же слушал с интересом, и даже теребил хозяина за штанину, если тот вдруг надолго прерывал рассказ, задумавшись… А когда Салим упоминал, что так и не обзавёлся детьми, Акбай начинал скулить… Плакал и фронтовик. Потом он перестал говорить о любви: душе больно, да и нехорошо, когда дома плачет собака – это может навлечь несчастье.
Дед кормил Акбая хорошо, а ещё каждую неделю купал под душем, напевая при этом одну и ту же песню: «Эбине эби дип эйт, бабайны бабай дип эйт…». Псу песня нравилась, и он даже в меру сил подпевал бабаю: «У-у…. У-а…. Гав… Гав…». После душа было принято посвящать час времени новостям: Салим пил чай с кренделем и читал газету. Вслух читал только те материалы, которые не о политике. Акбай предпочитал слушать о всяческих передовиках – доярках, плотниках. Происходило это совместное чтение каждым субботним вечером.
Вообще, Акбай был счастливчиком – кормили, поили, мыли, что ещё нужно? Вдобавок друзья ходили на демонстрации. В такие дни всё было увешано красными полотнами, люди шли с цветами и воздушными шариками. На возвышении перед собравшимися всегда стояли толстые люди в очках и каждый раз говорили одно и то же, потом все хлопали…
Особенно Акбаю нравился праздник, когда его хозяин вешал на грудь блестящие круглые штучки и шёл вместе со всеми к памятнику. Псу разрешалось шагать вместе с хозяином, и Акбай очень гордился этим – другим-то собакам этого не позволяли! После того, как люди возлагали цветы к памятнику, начинался праздник. Сперва говорили мало, а многие даже плакали, но потом пили из стаканов странно пахнущую воду и начинали петь, плясать, целоваться, фотографироваться… При этом всегда играл духовой оркестр, в котором Акбаю не нравился один инструмент – слишком большой и громкий, даже уши от его звуков закладывало. Но хозяин был счастлив, и ради этого стоило потерпеть.
Вот так они и жили.
А потом начались 90-е годы.
***
Акбай был дисциплинированным псом, но одно странное увлечение у него всё же было: он любил, выйдя на улицу, ждать прохожих и провожать их до конца улицы. Как только люди доходили до пересечения с большой дорогой, он останавливался и ждал кого-то, кого можно было сопроводить в обратном направлении. А потом вернуться к своему дому – и ещё кого-нибудь проводить. Все в посёлке прекрасно знали об этой его привычке и ничуть не возражали, многие даже шутливо разговаривали с компанейской собачкой. Но времена менялись, вместе с ними изменились и люди. Что-то случилось со страной, и даже симпатичные смешливые женщины, которые ещё вчера выглядели радостными и беззаботными, вдруг стали ходить сутулясь, глядя потухшими глазами себе под ноги. Люди всё чаще ругались и постоянно куда-то спешили. На улицах появлялось всё больше и больше мусора. Сердитые усталые родители постоянно ругали детей, дети плакали. Молодёжь стала дерзкой и хамоватой, отовсюду неслась нестройная подвывающая музыка…
Акбай недоумевал: что случилось? Сельчан будто подменили – соседи перестали весело окликать его. Однажды его чуть не сбила машина, пронеслась совсем рядом, окатив грязью. А совсем недавно в него даже стреляли из проезжающей машины из пневматического пистолета. Раздались резкие хлопки, и правое ухо пронзило болью – с тех пор в ухе у Акбая маленькая дырочка. Но обиднее всего было даже не это – люди перестали к нему приветливо относиться, всё чаще и дети, и взрослые, норовили пнуть ни в чём не повинного пса или бросить в него камнем. Акбай не мог понять – в чём причина? Ведь ещё вчера его все любили, и с тех пор он никому ничего плохого не сделал…
Однажды хозяин взял его в центр. Надо было зайти в аптеку, а потом в больницу.
Салим бабай, сунув в карман потрёпанного пиджачка документы и прихватив сумку, пошёл по пыльной улице, горбясь и опираясь на палку. Акбай бежал рядом. Навстречу шли трое молодых людей. Как только они поравнялись с ветераном, один из парней шагнул к фронтовику и сорвал с груди медаль «За отвагу» и орден. Фронтовик потрясённо воскликнул:
– Вы что делаете? Что творите? Верните мои награды!
Тогда один из юнцов крикнул:
– Что, победили, да? Ну и что толку от вашей победы?! Лучше бы вы проиграли, жили бы сейчас, как в Европе! А твои ордена, хрыч старый, мы продадим на базаре и водки купим – хоть какая-то польза!
Остальные двое хохотали.
Старик, осев на землю, ошеломлённо смотрел вслед уходящим с его наградами недорослям…
– Тауфыйклары артсын (дай Бог им разума) – только и мог прошептать он…
Старик и Акбай зашли в аптеку. За прилавком сидела расстроенная аптекарша в белом халате и беззвучно плакала.
– Ты что, доченька? Что ты плачешь?
– А как не плакать… Прилавки пустые, лекарств нет, один уголь активированный!
– Да, довели страну, довели. Такую страну по миру пустили… Эх! Пошли, друг Акбай, пошли. Придётся возвращаться к народным средствам. Может оно и лучше так…
После аптеки зашли в районный центральный универмаг. Здесь картина была ничуть не лучше: прилавки пусты, продавщицы хмурились и отводили глаза.
Старику стало не по себе, и он, скорбно качая головой, вышел на улицу…
Здесь, несмотря на лето, дул холодный северный ветер, гоняя по асфальту клочки газет и конфетные обёртки. На тротуарах в изобилии валялись пустые пластиковые бутылки из-под пива и кружились маленькие смерчи из пыли, норовившей забить нос и глаза.
Шло время, наступила зима. Жить стало чуть веселее: в печке трещал огонь, пыль и мусор на дорогах скрыл свежевыпавший снег, стало легче дышать. Старик целыми днями подшивал старые валенки, а пёс лежал у его ног. Иногда по старой привычке Акбай выходил на улицу встречать и провожать людей. Правда, на изменившихся людей зима никак не повлияла.
Вот идёт парочка – весёлые, подвыпивший мужик качается и держится за девушку. Хорошо одеты. Акбай только пристроился их провожать, как мужик подхватил с земли кусок льда и швырнул прямо в Акбая.
– А, зараза, дворняжка паршивая! Пшёл вон, сука!
Лёд попал прямо в правый бок Акбая. Взвизгнув, пёс отбежал от обидчиков, оглядываясь – как бы ещё чем-нибудь не бросили. И точно!
– Чё смотришь, гадина! Ещё хошь – на!
И вот летит очередной камень, от которого Акбай сумел увернуться.
– Смотри-ка, шустрая псина. Соображает! Глянь, Мур, – обратился пьяный к подруге, – Мур, смотри, прямо цирк! Ну ка, иди сюда… Сюда иди, кому говорю! Я тебе покажу… Ко мне, собака! Не слушается…
– Ринат, пошли… Ну его, оставь, идём, – уговаривала девушка своего разгулявшегося кавалера, буквально оттаскивая от собаки.
Акбай стоял поодаль, глядя на уходящую парочку и жалея, что вышел на улицу. Уже засобирался домой, но тут увидел новую парочку, приближающуюся с другого конца улицы. «Может, хоть эти нормальные?» – подумал Акбай, однако плотный снежок, попавший ему точно в лоб, говорил об обратном. Эти двое оказались ещё хуже – швырялись всем, что нашлось на дороге, пытались догнать и пнуть. Особенно усердствовала женщина – она кричала и, хохоча, бежала за Акбаем, пытаясь ударить ногой. В какой-то момент упала, и тут пёс, решивший, что теперь от него отстанут, потерял бдительность. Мужчина, даже не подумав помочь своей спутнице встать, выхватил торчащий из сугроба большой обломок ветки и швырнул эту корягу в Акбая. Тяжёлая ветка ударила по спине, сбив с ног. От боли пёс завыл, но всё же смог убежать за высокие сугробы и спрятаться от чокнутой парочки. Потеряв его из виду, люди отправились дальше. А смертельно оскорблённый Акбай решил поквитаться – и последовал за ними, с трудом переставляя подгибающиеся ноги.
Вот и дом, куда вошли обидчики. Ворота открыты, темно, вокруг никого… Осмотревшись и принюхавшись, Акбай осторожно подошёл к ступенькам крыльца. На них валялись, небрежно брошенные, красивые женские сапожки на молниях и шнурованные ботинки мужика. Хорошая заграничная обувь, совсем новая. Это ею вы меня пинать собирались? Что ж, мы эти планы поправим… Прихватив зубами сапожок и ботинок, пёс поволок их к обочине дороги. И вдруг, вспомнив, что Салим любит постоянно что-то делать с похожими вещами, решительно поволок добычу к своему дому. А потом вернулся за оставшимися, уволок и их. Такого азарта пёс не чувствовал давно. Вам так нравится лягать меня этими кожаными штуками, люди? Ну, так будете теперь ходить босиком!
Следующей ночью Акбай сходил к крыльцу других своих обидчиков. И на другую ночь – тоже. И после… Он смутно понимал, что поступает не очень хорошо, а может быть, даже совсем плохо. Но если люди так изменились, то, наверное, это позволительно и собакам?
В ночь своей первой кражи Акбай закопал добычу в дальнем заснеженном углу двора, куда зимой никто не ходит (туда же он потом складывал и всё остальное). Да, это всё хозяину… но пусть он увидит подарки Акбая когда-нибудь потом.
Страшно усталый, пёс забрался в свою конуру и сразу заснул.
Снились ему какие-то огни в небе, хлопки салюта, стрельба из ружей, а ещё почему-то было невыносимо жарко, и нестерпимо болела спина…
Утром хозяин нашёл Акбая больным: пёс буквально горел от жара, на спине запеклась кровью длинная ссадина. Старик бережно завернул своего верного друга в телогрейку, уложил в сани и со всей возможной скоростью отправился к врачу. Путь неблизкий, но Салим справился – товарищ в беде, нельзя медлить! Вот и ветеринарная станция. Ау, есть кто? Никого… Вот коридор, кабинет… Акбай, держись, сейчас доктор нам поможет… Салим на руках принёс собаку, положил на стол и в отчаянии позвал:
– Мой друг помирает! Врача! Скорей!
– Что разорался… Ты кто такой, чего из-за собаки голосишь? Пусть умирает, тут для людей лекарства взять негде, а ты по псине убиваешься. Платить-то есть чем? Хрыч старый, небось, и денег нет ни копейки! Пшёл вон! – брюзжал ветеринар, появившийся из полумрака.
– Денег нет… Сапожник я, могу сапоги вам подшить. Мигом починю, только помогите…
Ветеринар, от которого несло самогоном, зло глянул на старика, сплюнул на пол.
– Пошьёт он… Смотри ж ты, – и захохотал, как сумасшедший. – Нечем платить, так убирай свою падаль со стола и выметайся!
– Я принесу… Завтра принесу!
– Какое ещё завтра? Сейчас! Немедленно!
– Но у меня дома…
– Что дома? Золото, серебро?
– Поехали, есть у меня, тебе понравится… Поедем быстрее.
«Уазик» мчался по снежной дороге обратно, и на пальце ветеринара блестели два золотых обручальных кольца – цена жизни маленькой белой собаки…
Акбай встал на ноги только через три дня. Сперва ходил медленно, неуверенно. Был слаб настолько, что иногда падал на ходу. Хозяин гладил его, где-то добывал кости и варил из них бульон, отдавал свой хлеб… Через неделю пёс полностью выздоровел… и снова стал исчезать по ночам.
***
Пришла весна. В этом году она началась внезапно – уже в конце февраля стал стремительно таять снег, и по дорогам хлынули ручьи, а сугробы оседали прямо на глазах.
В один из этих дней Салим встал раньше обычного. Вышел из дома и ахнул: в дальнем углу двора из талого снега торчали красные женские сапоги. Что это, откуда? Схватив лопату, старик начал разгребать снег, боясь увидеть под ним тело хозяйки сапог. Но тела не было – были всё новые сапоги, ботинки, кроссовки. Женские, мужские, ни одного детского. И все дорогие, новенькие… Что за чудеса?
Старик оглянулся. Тут выскочил Акбай, и замер, как вкопанный, испуганно прижав уши. Фронтовик всё понял. Он медленно подошёл к Акбаю, встал на колени, обхватил двумя руками пса за шею.
– Ты что натворил, Акбаюшка… Разве можно так? Это же преступление, воровство это, грех… Что же теперь делать? Что, а? Молчишь?
Салим забросал обувь снегом и весь день не находил себе места. А вечером, прихватив бутылку самогона, пошёл к своему другу Мустафе – тоже фронтовику. Долго сидели два старых солдата за столом, размышляли, спорили. До рассвета проговорили – и пришли к единому мнению…
***
Видавший виды «Москвич» неспешно тарахтел по федеральной трассе в сторону железнодорожной станции. В салоне сидели четверо: за рулём Мустафа, рядом Салим, на заднем сиденье устроились на куче обуви Акбай на пару с рыжим котом Мустафы – Голландцем.
Вот и станционный городской базар. Народу здесь по субботам – великое множество. Привезённую обувку распродали ещё до обеда – качество и состояние хорошие, цены божеские, так что разошлись сапоги с ботинками, как горячие пирожки. Денег набралось много, купили на них еды и кучу лекарств, которыми приторговывали проводники останавливающихся в посёлке поездов. Все четверо были довольны – проблема с собачьими трофеями решилась не самым плохим образом. Акбай чувствовал, что его простили, хотя Салим с Мустафой по дороге то и дело оборачивались и сурово грозили ему пальцем. Мол, чтоб больше и не помышлял таскать чужое, пусть даже и ради справедливости!
На следующий день приятели-фронтовики составили список местных ветеранов войны, и, выяснив, у кого какие хвори, раздали им добытые медикаменты. Старики были счастливы, глаза их сияли, как новенькие медали. И даже не в лекарствах было дело, а в том, что кто-то всё ещё готов бескорыстно прийти на помощь, как в былые времена… На вопрос «на какие шиши куплено?» два друга отвечали, как и договорились, одинаково: немцы откупились!
***
Пришёл март. После слякотного февраля вдруг похолодало, задул северный ветер, повалил снег. Словно и не было показавшейся на минутку весны – на смену капели пришёл буран.
И в такой снежный вечер Акбай не стерпел, взялся за старое. Он давно собирался ещё разок наведаться к тому дому, где жил давний обидчик, едва не сломавший ему спину. Как-то легко он отделался! И всё же, пробираясь по брюхо в снегу к знакомым воротам, пёс мучился дурным предчувствием, неспокойно было на сердце. Вернуться бы, однако упрямство не позволяло. И дело кончилось плохо – при попытке стащить с крыльца охотничьи унты Акбая подстрелили.
Из последних сил он дополз до дома, во дворе успел один раз проскулить и затих…
Всю ночь Салиму снились путаные страшные сны, где вновь под ногами взрывались гранаты, гортанно кричали немцы и всё бежала по лестнице к небу маленькая белая собачка… Утром, измученный кошмарами, он вышел во двор и увидел мёртвого Акбая.
Днём старик слёг. Хорошо, что зашёл друг Мустафа, очень вовремя зашёл…
– Мустафа, – шептал Салим, – слышишь, брат… Мне осталось чуток совсем, я знаю. Прошу, похорони меня возле Зульфии… И Акбая рядом положи, куда ж он без меня… Пообещай мне…
Салим уходил, уходил всё дальше и дальше в сон без края и дна… В этом сне было лето с кружащимися бабочками и синими васильками, по дороге к родной деревне неторопливо шёл запряжённый в телегу белый конь, а в телеге ехали двое – Салим и Зульфия, молодые, красивые и бесконечно счастливые… А за телегой бежала маленькая белая собачка, заливисто лая.
Вечером и всю ночь в доме фронтовика Салима горел свет, а на следующий день, примерно в одиннадцать часов, старик и его верный Акбай обрели покой на тихом поселковом кладбище.
Проводить в последний путь их пришли только пять человек: старые друзья, ветераны войны… День был буранный, земля и небо соединились в одно чистое вихрящееся покрывало, и лишь ветер завывал белым псом между каменными плитами с арабской вязью…
Желан: опять нет комментариев – не любят прозу. К сожалению, похвалить автора и мне не очень хочется. Буду херить.
Не заглядывая в автобиографию, сразу просчитал, что автор из позднего советского поколения (1961 г.р.), т.е. сам на ВОВ не был (не мог быть), но фронтовиков, как и принято у этого поколения, уважает. Но понимает ли? Во всём ли честен? Сцена, когда со страрика срывают ордена на пропой из чувства “смердяковщины”, – психологически неубедительна, неумела. Да и бой в 1945 в окрестности Берлина – тоже какой-то современно-киношный. С собаками, немецкой (которая спасла жизнь герою) и последней (мстительная клептоманка), – явная какая-то придумка. Автор, хотя и мусульманин по рождению, но точно не мусульманин по вере – скорее, советский атеист. Оно бы и ничего… да как-то завещать похоронить рядом с собой собаку, хотя и замечательную, как-то нехорошо ни для мусульманина, ни для христианина, да и для атеиста – негоже.
Явная симпатия к немцам объясняется автобиографией автора: женился на немке и свалил в 1989-ом (время-то какое выбрал!) в Германию. Всё вместе взятое и делает рассказ искуственным, придуманным для какого-то самооправдания, что ли, и к художественности отношение имеет самое незначительное.
И ещё упрёк – редакции: рассказ-то про башкира, а фотография какого-то современного старика-русака – автору, небось, обидно.
Желан. Обоснованный комментарий. Никак эти новые “немцы” не могут успокоиться, шлют на бывшую родину литературные наработки.
2. Фото в “ЛР” – иллюстрация к содержанию рассказа о перестроечных временах, о фронтовиках