Мирозданье сжато берегами

Рубрика в газете: Жизнь национальностей: в поисках гармонии, № 2020 / 34, 16.09.2020, автор: Аминат АЛИХАНОВА (г. МАХАЧКАЛА)

---

Моё знакомство с поэтом Алексеем Тимофеевичем Прасоловым (1930–1972) произошло не совсем обычно, то есть не в результате чтения его поэтических публикаций в печати. По стечению обстоятельств случилось так, что я, ещё не будучи знакома с ним лично, оказалась некоторым образом посвящённой в его творческую лабораторию.
Дело в том, что свеженаписанные стихи поэта с целым рядом вопросов творческого характера, обращённых к Инне Ростовцевой, с которой у меня в 1963–1965 гг. в период нашей совместной учёбы в аспирантуре МГУ, были почти каждодневные дружеские контакты, иногда делались предметом нашего разговора, разбора, обсуждения.
Этот период в творчестве поэта впоследствии Вадим Валерианович Кожинов в предисловии к сборнику его стихов, изданном в издательстве «Советская Россия» в 1973 году, определил как этап, «…когда Алексей Прасолов ещё только готовился перешагнуть рубеж зрелости».
Но даже на фоне того творческого подъёма, который переживался в те годы – в конце 1950-х – начале – 1960-х годов – советской литературой в области поэтического творчества, стихи Алексея Прасолова отличались своей содержательностью и самобытным решением поэтической задачи. Его поэтическое призвание не вызывало сомнений. А тот настойчивый поиск, нежелание облегчить творческую задачу на пути к выражению поэтической мысли, ёмкость содержания в уже завершённых стихах, вызывали уважение к его творческой личности и веру в будущее его таланта.

---

В 1965 году в ноябре месяце, это был вечер 8 или 9 ноября, кажется, Алексей Прасолов приехал в Москву в связи с его готовящейся к изданию в «Молодой гвардии» книгой. В Доме студента МГУ на Ленинских горах мне довелось познакомиться с ним лично.
Конечно же, как мне сейчас вспоминается, ему более свойственно было слушать другого. Больше говорили о нас, о нашей с Инной учёбе. Говорили об университете, его здании на Ленинских горах – этом, полном красоты и блеска величественном здании-городе, в котором созданы уникальные условия для обучающегося. Вспоминается один из его вопросов, в котором Алексей Прасолов выразил интерес к психологическому состоянию тех, кто здесь учился и жил. Не уверена в точности всех слов в тексте, но по смыслу оно звучало следующим образом: «Как вы живёте в таком необыкновенном здании? Вы привыкли или вам кажется, что вы особенные и испытываете только чувство гордости? Ведь на того, кто смотрит со стороны, здание, в котором вы живёте, производит просто потрясающее впечатление…»
Я ответила, что на моём вузовском курсе были хорошо подготовленные способные студенты, что при желании учиться здесь, может быть, любой из них смог бы поступить, поэтому чувства своей «особенности» у меня никогда не было, хотя и была рада успешному завершению попытки поступить в аспирантуру МГУ, и считаю это большой удачей в своей личной судьбе. Но сейчас, когда на исходе срок учёбы в аспирантуре, если я вечером возвращаюсь из библиотеки с сознанием того, что не всё, намеченное на день, сделано, как хотелось ещё утром, я красоты университетского здания не вижу; университет требует всех сил, напряжённой работы.
Может быть, я и забыла бы об этом разговоре, если бы в те же дни Алексей Прасолов не прислал в Москву Инне Ростовцевой стихотворение «Мост», возвращая нас к недавнему разговору:

Мост

Погорбившийся мост сдавили берега
И выступили грубо и неровно
Расколотые летним солнцем брёвна,
Наморщилась холодная река,
Течением размеренным колебля
Верхушку остро выгнанного стебля,
Который стрелкой тёмный ход воды,
Не зная сам зачем, обозначает, –
И жизнь однообразьем маеты
Предстанет вдруг – и словно укачает.

Ты встанешь у перил. Приложишь меру,
Отметишь мелом. Крепко сплюнешь сверху,
Прижмёшь коленом свежую доску,
И гвоздь подставит шляпку молотку
И тонко запоёт – и во весь рост
Ты вгонишь гвоздь в погорбившийся мост
И первый твой удар – как бы со зла,
Второй удар кладёшь с присловьем хлёстким,
А третьим струнно музыка пошла
По всем гвоздям, по брёвнам и по доскам.

Когда же день утратит высоту
И выдвижется месяц за плечами,
И свет попеременно на мосту
Метнут машины круглыми очами,
Их сильный ход заглушит ход воды,
И, проходящей тяжестью колеблем,
Прикрыв глаза, себя увидишь ты
В живом потоке напряжённым стеблем.

1965

 

Мне кажется, что образная система этого стихотворения в какой-то мере определилась от посещения МГУ, впечатлений, вынесенных поэтом с Ленинских гор, и нашего разговора.
Я говорю «в какой-то мере» потому что у А. Прасолова есть ещё стихотворения, в которых ставится проблема человека и его труда, и, конечно же, она занимала поэта ещё раньше. Но сменяющие друг друга образы: размеренно текущая река, стебель, какой бы мизерной ни казалась со стороны его роль, но всё же обозначающий «тёмный ход воды», мастер, придя вдруг к обветшалому мосту, проделывающий скорую работу, уходящий «день», выдвигающийся «за плечами месяц», «машины», «круглыми очами» метущие «свет на мосту», «сильным ходом своим заглушив ход воды», и мастер, видящий себя при этом «напряжённым стеблем», – могут быть поняты аллегорически: как состояние и картины бытия и истолкованы более широко: жизнь как созидание и место человека в этом процессе.
На тему о человеке и его труде написаны стихотворения «Грязь колёса жадно засосала», «Прощаюсь с недругом и другом…», «Опять мучительно возник передо мною мой двойник…», «Поэзия». Труд у А.Прасолова – это творчество, творчество же – борьба, единоборство человека, преодоление им своего внутреннего сопротивления и покорение внешних обстоятельств во имя высшего проявления своей сути.
Прекрасно описан момент противостояния, борьбы и единения противоположностей, ещё недавно представляющих собой противоборствующие начала, в стихотворении «Прощаюсь с недругом и другом…», посвящённом прославленной русской балерине Галине Улановой.
Мгновенная мобилизация духовных и физических сил приводит балерину к преодолению в себе робости перед тишиной, ожидающей её «как чуткий враг», а также «притяженья» «неисчислимых глаз» «нагромождённого ярусами» города и демонстрации своего высокого искусства. Поэтому, в свою очередь, высокое искусство – это не только демонстрация профессиональных возможностей, но явление морального порядка – проявление высшего духовного состояния, пожалуй, даже, духовного уровня каждой отдельной личности.
Творчество А.Прасолова интересно своей устремлённостью постичь духовную суть вечного в человеке и мире.

Стихотворение «Я пришёл к тебе не за покоем…», как бы полемически перекликающееся с некоторыми стихотворениями из «персидских мотивов» С.Есенина, обнаруживает характерную для русской культуры готовность вникнуть в быт, психологию и нравы других народов, а также понять, принять и объяснить их, приобщиться к, так сказать, «инородному» духовному опыту, сохранив при этом свой лик. Обращаясь к широко известному памятнику средневековой архитектуры Средней Азии в Самарканде Шахи-Зинда, служившем на протяжении веков объектом культового поклонения магометан, поэт выражает чувства преклонения перед вечной красотой искусства, одновременно поднимая проблему непреходящих ценностей на земле:

***

Шах-и-Зинда, Самарканд

Я тебе молюсь не о покое
Ты иным зовёшь меня сюда
Надо мной бессмертье голубое –
Купола твои, Шах-и-Зинда.

Я пришёл не скорбным и не нищим,
Но в священной каменной пыли
Мы смятенным духом вечно ищем,
Словно там родное погребли.

О искусство, возврати потери.
Обожги узором древних стен,
Чтобы мог я в мире соразмерить,
Что ушло и что дано взамен.

1966

…Те, кто пишут о А.Прасолове, отмечают малый объём его творческого наследия. Но в этой связи вспоминается одно признание А.Прасолова, сделанное им в письме к Инне Ростовцевой от 8 декабря 1963 года: «…когда видишь яркие и жестокие явления, возникает некое поэтическое магнитное поле, появляется зуд – ах, написать бы! И будут правильные, умные стихи, мне это не нужно. Мне нужно не сравнение двух жизней, а третье…».
Я помню, в тот вечер, пока мы были заняты общим, казалось бы, разговором за чаепитием, он написал маленькую поэму шуточного характера на тему студенческой жизни. Строфы, написанные в двух стихотворных размерах, отведённых для авторского повествования и прямой речи героини поэмы – студентки Зои, создавали лёгкость в интонационном звучании стиха, характерную для русской народно-песенной поэзии, но отнюдь совершенно несвойственной стихам поэта, предназначенным им для печати.
Остаётся только сожалеть о столь раннем уходе поэта из жизни…
После публикации подборки стихов в журнале «Новый мир» в 1964 году один за другим стали выходить сборники стихов поэта. В моей личной библиотеке они есть почти все. Первая – с автографом автора. Другие мне дарила ИннаРостовцева или я приобретала их у себя в Махачкале в богатых в те советские времена магазинах, достаточно ритмично работающих в системе государственной книготорговой сети по всей стране.
Из поэтического наследия поэта для меня как знаковые звучали и продолжают звучать стихи:

Мирозданье сжато берегами
И в него темна и тяжела,
Наступая чуткими ногами,
Лошадь одинокая вошла.

Перед нею двигались светила,
Колыхалось озеро без дна,
И над картой неба наклонила
Многодумно голову она.

Что ей, старой, виделось, казалось?
Не было покоя средь светил,
То луны, то звёздочки касаясь,
Огонёк зелёный там скользил.

Небеса разламывало рёвом,
И ждала – когда же перерыв,
В напряженье кратком и суровом
Как антенны, уши навострив.

И не мог я видеть равнодушно
Дрожь спины и вытертых боков,
На которых вынесла послушно
Тяжесть человеческих веков.

1965

Русскую литературу с её гуманистическими традициями в этом произведении А.Прасолов обогатил образом лошади с «чуткими ногами» и тем пронзительнее воспринимаемой с её одиночеством в таком глухом мироздании в век искусственных звёзд, выдающих своё происхождение зелёным цветом. Это не одиночество лермонтовского определившего свои отношения с миром романтического героя, которому пусть «сквозь туман», пусть «кремнистый», но всё же видится «путь» впереди и который чувствует, как «пустыня внемлет Богу», и видит, как «звезда с звездою говорит». Там наличествует своя гармония жизни с её дыханием, присутствует одухотворённость мира. Здесь же ничего этого нет. Здесь чуткое, живое, чувствующее, но беспомощное своей безъязыкостью существо погружено в неодушевлённую и равнодушную, значит чуждую для него бесконечность. Не о трагической незащищённости ли человека в XX веке это произведение?!

В 1980 году листаж одного номера периодического альманаха «Дружба» Союза писателей Дагестана, издаваемого на пяти языках народов Дагестана, был отведён под издание антологий поэзии: азербайджанской – на лезгинском, русской – на аварском, таджикской – на лакском, узбекской – на кумыкском, украинской – на даргинском языках. Эти издания составили страницу в истории дагестанской печатной книги и перевода образцов поэзии народов СССР на языки народов Дагестана.
В антологии русской поэзии на аварском языке среди имён представивших три века русской поэзии, начиная от Михаила Ломоносова и Гавриила Державина и до Юрия Кузнецова и Николая Рубцова, есть и имя Алексея Прасолова. Его на аварский язык перевёл ныне народный поэт Дагестана Магомед Ахмедов.
Не может насовсем уйти из жизни тот, кто искал, творил и оставил о себе память.
октябрь 1980, сентябрь 2009

 

Аминат Абдулмеджидовна Алиханова родилась в Дагестане. Окончила Дагестанский пединститут и аспирантуру филфака МГУ. Кандидатскую диссертацию посвятила даргинской лирике.