Платонов и Шукшин
Рубрика в газете: Литературный баттл, № 2020 / 35, 24.09.2020, автор: Максим АРТЕМЬЕВ
В русской литературе XX века два автора сделали себе имя на изображении самобытно-корявых людей из народа, упорно философствующих о смысле бытия. Это Андрей Платонов и Василий Шукшин. Конечно, их творчество не ограничивается образами «чудиков», но без платоновских рабочих-любомудров с их черноземно-неправильным языком и без шукшинских искателей правды, пытающихся писать и говорить по-газетному, по-учёному, эти писатели непредставимы. Можно сказать, что данные персонажи – их фирменная марка.
Если вдуматься, то у Шукшина и Платонова сходства гораздо больше, чем только пересечения в творчестве. У обоих имелось второе дело в жизни, помимо литературы, – инженерия и кино. Они вышли из низов, из провинции, но переехали сравнительно рано в Москву. Оба были простыми русскими людьми, прожившими недолго: один умер в сорок пять, а другой в пятьдесят один год.
Теоретически, когда такелажник Шукшин обитал в ближнем Подмосковье, он мог встретить не режиссёра Пырьева, а писателя Платонова, смертельно больного, доходящего туберкулёзника (фантазия не только моя, но и писателя А.Варламова). Впрочем, что бы они сказали друг другу? Оба были скрытны и недоверчивы: Платонов раздавлен жизнью и ничего уже не желал, а Шукшин хоть и был ею побит, но хотел обмануть предначертанную судьбу. Важнее то, что расцвет их творчества пришёлся на диаметрально противоположные эпохи, оттого и их философы столь различны.
Шукшин начал писать поздно, Платонов, напротив, рано; по сути, всё лучшее он написал в том возрасте, в котором Шукшин ещё не занимался словесностью. Так что следует не забывать, что платоновские мудрецы – плод воображения двадцати шести – тридцатилетнего автора, тогда как шукшинские созданы зрелым писателем, который до того много наблюдал и думал. И это обстоятельство ещё больше разводит во времени двух авторов (разница рождений у них – тридцать лет).
У Платонова философствования – это искренний восторг маленького человека перед открывающимися перед ним возможностями. Платонов не сомневается в необходимости революции, мудрости партии, его сатира направлена не против неё. Шукшин пишет почти через пятьдесят лет. И размышления о государстве его чудиков – это уже не порыв строителя нового мира, а размышлизмы робкого раба – а почему бригадир на меня орёт? Шукшин травестирует платоновские мотивы, у него получается пародия на пародию, если считать платоновские тексты непроизвольной пародией на официоз своего времени.
Его мыслителей более не увлекают вселенские планы переустройства мира как у Платонова. Они хотят подвести гармонию и смысл под то, что уже понаворочали предшественники, персонажи «Чевенгура» и «Котлована». Шукшинские герои – это обыватели, одиночки вне больших задач и целей, если они и пишут трактаты и передают их в Центр, то, скорее, чтобы просто высказаться, выговориться, подобно гоголевскому «скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский». Знаменитая шукшинская фраза – «в дурачке, который ходит у нас по улице, больше времени-эпохи, чем в каком-нибудь министре» – показательная цитата, так бы Платонов никогда о наркомах не написал, они были для него святыми, которым надлежало помогать.
Шукшин жил в обществе после социальной катастрофы, которое тянулось к спокойствию. Платонов писал в разгар бури, во время Великого перелома, который надлежало одобрять, и которого его герои в 20-е годы ожидали с нетерпением. Умничанье его героев – умничанье победителей. Они могут быть маленькими людьми, незначительными по своему положению, но они в стане тех, кто завоевал власть. Даже если они погибают, то гибнут на подъёме. Умничанье героев Шукшина – умничанье людей с обочины, скорее, проигравших и ничего не достигших. Они и не хотят достигать как Алёша Бесконвойный с его баней по субботам. Он уже не часть муравейного общего, а противопоставляет себя ему.
Возьмём «Город Градов» Платонова. Повесть вся состоит из гениальных афоризмов, которые рождаются совершенно ненатужно, это не потуги Зощенко и Бабеля на псевдонародную речь. «Религия должна караться по закону!.. Потому что религия есть злоупотребление природой!» «Самый худший враг порядка и гармонии, это природа. Всегда в ней что-нибудь случается…» «Служение социалистическому отечеству – это новая религия человека». «Нам нужно, чтобы человек стал святым и нравственным, потому что иначе ему деться некуда. Всюду должен быть документ и надлежащий общий порядок». «Чиновник и прочее всякое должностное лицо – это ценнейший агент социалистической истории, это живая шпала под рельсами в социализм» – вносит в заветную тетрадь «ЗАПИСКИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЧЕЛОВЕКА» Иван Федотович Шмаков в повести «Город Градов». Лёгкость импровизационной гениальности исходит из искренней любви к революции, помноженной на талант Платонова, безупречный слух и понимание богатств родной речи. Тогда не надо ничего придумывать – афоризмы льются сами собой.
Труд Николая Николаевича Князева из рассказа Шукшина «Штрихи к портрету» называется «Мысли о государстве». «И я, разумеется, стал писать. Я не могу иначе. Иначе у меня лопнет голова от напряжения, если я не дам выход мыслям». Он уже просто «человек и гражданин», а не «государственный человек». В этом – вышеотмеченное различие. Наступает эпоха граждан, а не государственников или революционеров. Сам Князев этого ещё не понимает: «Я оглядывался вокруг себя и думал: «Сколько всего наворочено! А порядка нет». Так постепенно я весь проникся мыслями о государстве… Я видел, как разбазаривают государство: каждый старается на своём месте. «И тем не менее, – думал я, – государство ещё всё же живёт». Платоновские герои «государство» строили, шукшинские – спасают и пытаются придать ему новый смысл.
Но иные из них («Раскас») знают, что этой темы лучше не касаться: «Эх, учили вас учили гусударство деньги на вас тратила, а вы теперь сели на шею обчеству и радёшеньки! А гусударство в убытке. Иван остановил раскалённое перо, встал, походил по избе. Ему нравилось, как он пишет, только насчёт государства, кажется, зря. Он подсел к столу, зачеркнул «гусударство».
Даже муравейная идея звучит теперь по-другому: «А что было бы, если бы мы, как муравьи, несли максимум государству! Вы только вдумайтесь: никто не ворует, не пьёт, не лодырничает – каждый на своём месте кладёт свой кирпичик в это грандиозное здание…» – то есть государство рабочих и крестьян построено, но в нём воруют, пьют и лодырничают, мечта Шмакова не сбылась.
Горячечный оптимизм Платонова – следствие пребывания в электризованном и пылающем теле революции. Травля писателя и арест сына ещё впереди. Пока ему почти всё нравится. У Шукшина отца расстреляли, когда ему было четыре года. Он вступал в жизнь жертвой революции, превратившейся в холодный лабиринт власти, который и пытаются разгадать его герои. Они уже вне партии (хотя Шукшин и состоит её членом, в отличии от исключённого Платонова). Искренняя попытка Князева обратиться наверх кончается крахом. Его «мысли» достаются начальнику отделения милиции, который и решает почитать их по-мещански дома, видимо, для развлечения.
P.S. Тут нельзя не коснуться вопроса – а насколько Платонова можно считать певцом революции или её дитём? Состоялся бы он без октября 17-го? Ведь обычно принято считать, что писатель воспринял революционное переустройство как своё кровное дело, а по мысли Александра Немировского он был «до белого пламени калёным, адамантовой крепости большевистским эсэсманом». Но ведь большевистский переворот не являлся чем-то неизбежным. И тут мы оказываемся в парадоксальной ситуации – легко можно представить как бы писали, не случись Октября, Булгаков, Набоков, Пастернак или Мандельштам. А вот Платонов в традиционную Россию как-то не вписывается. Слишком он ассоциируется у нас с Гражданской войной и колхозным строительством. Но тогда получается, что его гений зависит от политических случайностей, и в ином случае не раскрылся бы?
Думается, что ничего априорно большевистско-марксистского в Платонове не было, да и не могло быть, как и ни в ком другом. Коммунизм стал для него навязанной идеологией, на которую он и опёрся оппортунистически. Так примыкали к победившей религии писатели-христиане, писатели-мусульмане, люди просто шли за господствующей в обществе силой. В предшествующие века писатель вполне мог примкнуть и к секте, стать кем-то вроде Джона Беньяна, автора «Пути паломника» – английской классики. А чтобы представить Платонова, пишущим в «нормальном» обществе XX века, достаточно вспомнить Кафку или Беккета.
А на картинке кто? Шукшин, Платонов? Или Беккет?
В Шукшине, конечно, гораздо больше исконной российский самобытности, если можно так скавзать- ” хитрованности” под совершенно отчётливой маской придурковатости (типа ” ничего не знаю и не ведаю. И вообще, я не я и лошадь не моя”). Платонов же эстетически трагичен, и в своём эстетстве совершенно изысканен. А между ними (Шукшиным и Платоновым) я поставил бы Довлатова.
Русская литература существовала до тех пор, пока были живы писатели учившиеся в Императорских гимназиях и университетах. Они ушли, и началась другая литература. Видеть в Платонове “адепта Нового мира” -смешно. Платонов осознавал происходящее, и искал художественную форму отражавшую действительность. И Шукшин выбрал в персонажи своего творчества полупридурков-чудиков, потому что понимал, что писать о “нормальных гражданах”, которые в трезвом виде задают вопросы о своей жизни в “системе строительства социализма” невозможно: где бы он оказался? Там же, где и многие. Хотя, и это его не спасло.
Для # 1. Точно не Бекетт, тем более не Беккет.
Статья М. Артемьева хороша, на мой взгляд, уже тем, что критик больше присматривается к содержанию произведений, а не ко всякой около литературщине Платонова и Шукшина. – К примеру: “Труд Николая Николаевича Князева из рассказа Шукшина «Штрихи к портрету» называется «Мысли о государстве». «И я, разумеется, стал писать. Я не могу иначе. Иначе у меня лопнет голова от напряжения, если я не дам выход мыслям». Он уже просто «человек и гражданин», а не «государственный человек». В этом – вышеотмеченное различие. Наступает эпоха граждан, а не государственников или революционеров”!
Шукшин как прозаик, даже, может быть, именно как рассказчик, – выдающийся художник. В его рассказах содержатся потрясающие открытия о современном обществе и человеке. Дорого я бы дал за то, чтобы у меня была возможность засесть за анализ его сочинений.