ПОСЛЕ АБСУРДА

Рубрика в газете: Крылья фантазии, № 2019 / 11, 22.03.2019, автор: Ильдар САФУАНОВ

«Театр парадокса» – так назывался один из первых перестроечных сборников абсурдистских пьес, откуда взята часть содержания спектакля «Т-35» учебного театра Школы-студии МХАТ (курс Дмитрия Брусникина, режиссёр Сергей Щедрин).

В амбициозном проекте студенческого коллектива предпринята попытка соединить классические произведения мэтров театра абсурда Сэмюэла Беккета и Славомира Мрожека.
Жанр спектакля определён как «панк-буффонада с элементами постиронии» (примерная суть постиронии: «В каждой шутке есть доля шутки»)
Перефразируя известное крылатое выражение, можно сказать, что какую бы пьесу студенты ни поставили, всё равно получится капустник.

В качестве доминанты взято всё-таки наследие великого ирландца. Учитывая преобладание среди его героев бродяг-бомжей, постановщики покрыли довольно глубокую сцену всяким мусором со свалки (художник Натали-Кейт Пангилинан). Зрителей небольшими группами запускают в зал именно через это пространство, снабдив на всякий случай бахилами (похоже, чтобы обувь не запылилась).
Кроме того, на сцене стоят несколько деревянных сооружений-стенок, обклеенных таким же, что и на полу, мусором. Они используются как подвижные декорации, но временами их без видимой цели со страшной скоростью возят по сцене, рискуя обрушить на зрительские ряды.
Во время спектакля весь мусор периодически сметают прямо в зал, и в передних рядах ощущается изрядный запах свалки. Надо отдать должное исполнителям – они сами иногда падают со сцены на кучу мусора перед зрительскими креслами и мужественно долго лежат там, подкрепляясь огрызками яблок из этой же кучи.
Пьесы Беккета взяты небольшие, самая, пожалуй, известная из них – телепьеса «А, Джо?» Известный теоретик театра абсурда Мартин Эсслин писал, что спектакль по этой пьесе возможен только в телевизионном варианте, но постановщики захотели опровергнуть это. Акценты радикально смещены – в центре представления оказался не Джо (играющий его Александр Золотовицкий просто безучастно сидит на стульчике у края сцены), а погибшая из-за него особа (Анастасия Плетнер говорит шёпотом, но в микрофон). При этом чуть ли не после каждой фразы на сцену выбегает в разных одеяниях танцовщица (Полина Повтарь) и тут же убегает. Такая вот постирония.
Пьесу Беккета «Дыхание», известную как самая короткая пьеса в истории театра (продолжительность около половины минуты), постановщики умудрились растянуть чуть ли не на полчаса. Одну только фразу «Основополагающие звуки; никаких шуток» персонаж произносит в разных интонациях несколько десятков раз. Получилось нудно, но это укладывается в проглядывающую в постановке задачу вызвать раздражение у публики.
Наиболее адекватно, пожалуй, воплощён отрывок из пьесы Мрожека «Прекрасный вид». Здесь, без всякой постиронии, в чистом виде предстаёт буффонада, даже клоунада (исполнители даже одеты как ковёрные), и такая интерпретация вполне имеет право на существование.
С другой стороны, подобный упрощённый подход, применённый к другому произведению польского драматурга – его классической одноактной пьесе «Кароль», на наш взгляд, обедняет содержание.
Напомним, что в этой пьесе Дедушка и Внук приходят к Окулисту в поисках некоего Кароля, которого старик хочет застрелить из ружья, но не может увидеть без очков. Парочка требует у окулиста очки. Поскольку проверка зрения задерживается из-за неграмотности деда, посетители забирают у врача его собственные очки. В страхе тот уговаривает их подстрелить первого пришедшего больного, а после их ухода, когда ему звонит и договаривается о приёме новый пациент, которого в самом деле зовут Кароль, Окулист тут же доносит о нём убийцам.
Наклеенная борода Дедушки и бутафорское ружьё Внука выглядят забавно, но игра актёров построена на том же уровне – всё как бы «понарошку». А между тем эта пьеса Мрожека о конформизме и атмосфере страха в тоталитарном обществе намного сложнее, с многими подтекстами. Как в воплощение ролей, так и в мизансцены можно было вложить намного больше содержания: сделать образы многослойными, а декорации, реквизит, движения и жесты более выверенными и значимыми (например, в тексте Мрожека важное место занимают мизансцены с тахтой – на ней в начале пьесы лежит Окулист и читает книгу, находящуюся на полу, под неё заглядывает Дедушка, когда врач там прячется).
К сожалению, текст всего спектакля, особенно в концовке, сильно разбавлен непонятными кусками неизвестного происхождения. Смешение качественного текста выдающихся драматургов двадцатого века с отсебятиной не украшает спектакль.
В целом радует стремление постановщиков приобщить начинающих актёров к произведениям классиков драматургии абсурда, но представляется, что можно было это осуществить и более основательно.