ПОСЛЕ СОВЕТА С ПОМОЩНИКОМ ХРУЩЁВА

Почему в 1963 году Солженицын и театр «Современник» отказались от постановки пьесы «Олень и шалашовка»

Рубрика в газете: Как это было, № 2018 / 30, 10.08.2018, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

В феврале 1963 года в прессе проскользнуло сообщение о том, что Солженицын написал пьесу, которая заинтересовала театр «Современник». Но эта информация была верна лишь отчасти. Солженицын действительно весной 1954 года, находясь в одном из казахских сёл в ссылке, написал, отталкиваясь от своего лагерного опыта, пьесу «Олень и шалашовка». В конце 1962 года он свою рукопись показал Твардовскому. Но главному редактора «Нового мира» пьеса не понравилась. По его мнению, эта вещь могла сильно скомпрометировать автора и дать повод недругам писателя заявить, что «Один день…» был всего лишь случайностью и что более ничего серьёзного от этого литератора ждать не стоило. Однако Солженицын не прислушался к оценкам Твардовского и повёл свою игру. Он вступил в переговоры с Олегом Ефремовым, предложив режиссёру поставить пьесу в «Современнике».

 

Проскочившая в печать скупая информация о пьесе Солженицына тут же заинтересовала Запад. У французского писателя и переводчика Жоржа Сориа, кстати, коммуниста, появилась идея перевести эту пьесу на французский язык и поставить её в Париже. 25 февраля 1963 года он направил в Союз писателей СССР на имя автора «Одного дня…» следующее письмо:

 

«Уважаемый господин Солженицын,

Из советских газет я узнал о том, что Вы написали пьесу, которую намеревается поставить театр «Современник».

Парижское литературное и художественное агентство, которое я имею честь возглавлять, взявшее на себя перевод Вашей прекрасной повести «Один день Ивана Денисовича», вызвавшей столь огромный успех, желало бы иметь возможность предложить одному из парижских театров французский перевод вашей пьесы.

Не смогли бы представить нам в самом ближайшем будущем один экземпляр пьесы с тем, чтобы мы изучили возможность постановки её в одном из парижских театров в начале будущего сезона? Работа над вашими текстами требует особых усилий со стороны переводчиков, т.к. следует учитывать фактуру вашего языка. Поэтому, чем скорее мы будем иметь в нашем распоряжении экземпляр рукописи, тем легче нам начать работу над переводом, а также определить время и место постановки пьесы.

В заключение письма я хочу выразить надежду в том, что здоровье ваше восстанавливается, и вы дадите литературу и театру столь же волнующие произведения, как ставший уже классическим «Один день Ивана Денисовича».

Примите, уважаемый господин Солженицын, выражения и проч.

Жорж Сориа» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 157, л. 10).

 

Это письмо вскоре попало в Иностранную комиссию Союза писателей, которой тогда руководил поэт Алексей Сурков. Однако литфункционерам в те дни было не до Солженицына и не до Жоржа Сориа. На 7 марта Кремль запланировал очередную встречу советского лидера Никиты Хрущёва с деятелями культуры. Литературный генералитет гадал, кого теперь власть обласкает, а кого обругает. А Хрущёв в этом плане был непредсказуем. Он вполне мог повестись на чьи-нибудь реплики и обрушиться даже на своих любимчиков, а что говорить о такой «тёмной лошадке», как Солженицын. Но в марте 1963 года Хрущёв дал в Кремле жару другим литераторам – прежде всего Андрею Вознесенскому и Василию Аксёнову.

 

Н.С. Хрущёв

 

Солженицына же власть обижать не стала. Наоборот, Хрущёв вновь писателя похвалил, подчеркнув, что «Один день…» «правдиво и с партийных позиций освещает действительность тех лет…». Правда, советский лидер тут же прозрачно намекнул, что вообще-то литераторам не следовало увлекаться темой репрессий.

 

«Поверьте, – предостерегал Хрущёв художников, – это очень опасная тема. На такое «жареное», как на падаль, мухи набросятся, огромные жирные мухи, поползёт всякая буржуазная нечисть из-за рубежа».

 

О просьбе Жоржа Сориа Солженицыну было сообщено лишь 18 марта 1963 года. Исполнявшая обязанности председателя Иностранной комиссии Союза писателей СССР Ирина Огородникова написала автору «Одного дня…»:

 

«Уважаемый Александр Исаевич!

Пересылаем Вам письмо Жоржа Сориа и перевод этого письма, т.к. не знаем, владеете ли Вы французским языком. Мы хотели бы на будущее знать, хотите ли Вы получать от нас вместе с оригиналами переводы писем, адресованных Вам из-за границы.

Что же касается существа просьбы Жоржа Сориа, то мы могли бы помочь Вам (и парижскому литературному агентству), переслав экземпляр Вашей пьесы Жоржу Сориа, как только она будет принята Министерством культуры и размножена в отделе распространения Управления по охране авторских прав. По существующему у нас порядку, пьесы (как и другие литературные произведения) в рукописи за границу не посылаются.

Если Вы найдёте наше предложение разумным и приемлемым, мы готовы впоследствии переслать Вашу пьесу во Францию через Иностранную комиссию.

Может быть, Вы сочтёте своевременным известить об этом Жоржа Сориа в своём письме.

Мы предлагаем Вам эту возможность из лучших побуждений и искреннего желания Вам помочь.

Желаю Вам, дорогой Александр Исаевич, здоровья и больших творческих успехов.

С глубоким уважением 
И.Огородникова,

и.о. председателя Инокомиссии СП СССР» 

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 157, л. 9).

 

Но Солженицын ещё до получения письма Огородниковой узнал, что его пьеса вызвала сомнения не только у Твардовского, но и в некоторых инстанциях. Перед ним встал вопрос: что делать дальше. Было два варианта. Первый: несмотря ни на что, дожимать Олега Ефремова и просить театр приступить к репетициям спектакля по его пьесе. Второй: во имя сохранения деловых отношений с властью и продвижения других, более важных рукописей на время отступиться от идеи постановки пьесы и сосредоточиться на других романах. Проекты французских коллег Солженицына на тот момент не только не волновали. Он считал, что в той ситуации французы могли ему в чём-то повредить.

 

А.И. Солженицын

 

Терзаясь сомнениями, Солженицын решил за советом обратиться в Кремль. Он позвонил по прямому телефону помощнику Хрущёва по культуре – Владимиру Лебедеву, который до этого всё сделал для того, чтобы советский лидер позволил Твардовскому напечатать в «Новом мире» повесть «Один день Ивана Денисовича». Но высокопоставленный партийный функционер на этот раз отказался поддержать Солженицына и попытался убедить писателя в том, что постановка его пьесы принесёт больше вреда, нежели пользы.

 

22 марта 1963 года Лебедев доложил Хрущёву:

 

«После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле и после Вашей речи, Никита Сергеевич, мне позвонил по телефону писатель А.И. Солженицын и сказал следующее:

– Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущёва и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи.

Пользуясь знакомством с вами и помня беседу на Воробьёвых горах во время первой встречи наших руководителей с творческой интеллигенцией, я прошу у вас доброго совета. Только прошу не рассматривать мою просьбу, как официальное обращение, а как товарищеский совет коммуниста, которому я доверяю. Ещё девять лет тому назад я написал пьесу о лагерной жизни «Олень и шалашовка», Она не повторяет «Ивана Денисовича», в ней другая группировка образов: заключённые противостоят в ней не лагерному начальству, а бессовестным представителям из своей же среды. Мой «литературный отец» Александр Трифонович Твардовский, прочитав эту пьесу, не рекомендовал мне передавать её театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях и я дал её для прочтения в театр-студию «Современник» О.Н. Ефремову – главному режиссёру театра.

– Теперь меня мучают сомнения, – заявил далее А.И. Солженицын, – учитывая то особенное внимание и предупреждение, которое было высказано Никитой Сергеевичем Хрущёвым в его речи на встрече по отношению к использованию лагерных материалов в искусстве, и сознавая свою ответственность, я хотел бы посоветоваться с Вами – стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой.

А.И. Солженицын убедительно просил меня прочитать его пьесу.

– Я хочу ещё раз проверить себя: прав ли я или прав Александр Трифонович Твардовский, который не советует мне выступать с этой пьесой. Если Вы скажете то же, что А.Т. Твардовский, то эту пьесу я немедленно забираю из театра «Современник» и буду над ней работать дополнительно. Мне будет очень больно, если я в чём-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущёв.

Получив пьесу, я поинтересовался у главного режиссёра театра-студии «Современник» Олега Николаевича Ефремова, с которым я знаком, – правда ли, что они собираются ставить эту пьесу? О.Н. Ефремов сообщил мне, что эту пьесу они пока ставить не собираются, хотя пьеса для их театра, по его мнению, им подходит. С пьесой знаком лишь небольшой круг работников театра и текст её имеется лишь у него, как у главного режиссёра.

Видимо, от кого-то из работников театра-студии «Современник» и узнал корреспондент агентства «Франс Пресс» Мазанкин о том, что в этом театре будто бы готовится к постановке пьеса А.Солженицына «Уголовники». Однако в своём сообщении от 21 марта он извратил не только название пьесы, но и придумал всё остальное, так как никаких репетиций в театре не было и никаких декораций, оформлений не готовилось. О.Н. Ефремов сказал, что было лишь авторское чтение этой пьесы, когда А.И. Солженицын прочитал группе актёров театра свою пьесу «Олень и шалашовка». Причём, как уверяет тов. Ефремов, все актёры, присутствовавшие на чтении, были предупреждены о том, чтобы они ничего не говорили об этой пьесе, так как вопрос о её постановке не решён ни автором, ни руководством театра.

Прочитав пьесу «Олень и шалашовка», я сообщил тов. Солженицыну, что по моему глубокому убеждению эта пьеса в её теперешнем виде для постановки в театре не подходит. Серьёзного успеха она не принесёт ни автору, ни театру. Пьеса, по-моему, является именно таким материалом, на который, как сказал в своей недавней речи перед творческой интеллигенцией Никита Сергеевич Хрущёв, в театр тучами полетят «огромные, жирные мухи». Этими «мухами» будут корреспонденты зарубежных газет и телеграфных агентств, всевозможные обыватели.

То же самое я высказал и в беседе с главным режиссёром театра-студии «Современник» О.Н. Ефремовым.

И автор пьесы А.И. Солженицын и режиссёр театра-студии О.Н. Ефремов согласились с этими доводами и сказали, что они не будут готовить пьесу к постановке.

Писатель А.И. Солженицын просил меня, если представится возможность, передать его самый сердечный привет и наилучшие пожелания Вам, Никита Сергеевич. Он ещё раз хочет заверить Вас, что хорошо понял Вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя.

В. Лебедев

22 марта 1963 года»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, лл. 104–107).

 

Тут что ещё интересно? Отказавшись от идеи постановки пьесы, Солженицын не захотел совсем рвать отношения с французами. Он попросил литчиновников отправить в Париж уклончивый ответ. В архиве сохранилось его письмо в Иностранную комиссию:

 

«Уважаемая т. Огородникова!

(простите, не знаю Ваших имени-отчества) – писал Солженицын. – По поводу писем, которые, возможно, будут приходить из-за границы на моё имя: английских и немецких писем, если они разборчиво будут написаны, можете не переводить (впрочем, письменного готического я, пожалуй, не прочту). Остальные, если не трудно, сопровождайте, пожалуйста, переводом.

Благодарю Вас за предложение выступить в качестве посредника в случае с г. Сориа и в других подобных случаях. Это избавляет меня от лишних забот и подыскивания формулировок.

В данном частном случае ответьте, пожалуйста, г. Сориа в том смысле, что пьеса, о которой он спрашивает, в текущем сезоне ставиться не будет, также нет предположений её и печатать, а потому запрос Г. Сориа несколько преждевременен; но его желание понято и будет учтено Инокомиссией в дальнейшем.

С уважением Солженицын»

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 157, л. 11).

 

Вежливая Огородникова оперативно сообщила Солженицыну:

 

«Уважаемый Александр Исаевич,

получила Ваше письмо. Буду посылать адресованные Вам письма с переводами, кроме тех, которые будут на английском языке. Ответ Жоржу Сориа направила.

Посылаю Вам два экземпляра книги «Один день 
Ивана Денисовича», которые мы получили для Вас от Парижского литературного агентства» (Ж.Сориа).

С уважением И.Огородникова

9.IV.63»

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 157, л. 14).

 

Впервые же пьеса «Олень и шалашовка» была напечатана на русском языке в 1969 году в элитарном журнале «Грани» (правда, не в полном виде, а в авторском сокращённом варианте). Потом её перевели на английский и немецкий языки. Но заметьте – не на французский. А первую постановку осуществили 
в 1970 году американцы в Миннеаполисе, в театре Гатри.

 

Добавлю: Олег Ефремов смог вернуться к идее постановки «Оленя и шалашовки» только в конце горбачёвской перестройки. Премьера спектакля состоялась в мае 1991 года в Московском художественном театре им. А.П. Чехова.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.