Пресновка, улица Гоголя, 5
Рубрика в газете: Порыв чувств, № 2021 / 16, 29.04.2021, автор: Илья ШУХОВ (г. АЛМА-АТА)
Долго ждали своей очереди две стоящие на полке рядом книги о Гоголе. Первая – роман «Совесть» неизвестного мне автора, а вторая – Игоря Золотусского из серии «Жизнь замечательных людей».
А толчком к чтению, как ни странно, послужили два маленьких почтовых конверта бог знает какой давности, хранящиеся в ящике моего письменного стола. В них – мои письма отцу из Алма-Аты. На конвертах адрес: Пресновка, Северо-Казахстанская область, улица Гоголя,1.
Не помню, когда я в последний раз их перечитывал. Сейчас просмотрел и удивился своей рано проявившейся, как сейчас говорят, «литературоцентричности». Был я учеником алма-атинской мужской средней школы № 25 имени Дзержинского, считавшейся, пожалуй, самой престижной в городе. Над ней шефствовал расположенный как раз напротив на улице Калинина Комитет государственной безопасности. Кстати, позже в этой школе и даже у тех же преподавателей, в частности, «исторички» Серафимы Филатовны Никоновой – учился не кто иной, как будущий эпатажный российский политик Владимир Жириновский…
Многое изменилось с тех пор. В мои ученические годы правое крыло школьного здания выходило на улицу Дзержинского. Здесь же, у перекрёстка, стоял памятник ему. В «лихие девяностые» улицу переименовали, а памятник снесли. Изменилось и название школы – она стала гимназией имени одного казахского классика…
Так вот что я, тогдашний шестиклассник, писал отцу 7 января 1953 года.
«Я сейчас читаю книгу Гончарова «Фрегат «Паллада». Она мне очень нравится. Недавно я прочитал книгу Каверина «Два капитана». Мне ещё больше понравилось.
Я часто играю на балалайке. Сам подобрал по слуху «Грустные ивы склонились к пруду». В струнном кружке я научился играть «Сулико» и «Ивушку». Недавно купил самоучитель игры на балалайке и по нему научился играть «Степь да степь кругом» и «Сирень-черёмуха».
А в другом маленьком конверте – моё ещё более раннее послание – от 13 декабря 1948 года. Учился я в третьем классе и сообщал отцу: «Мы каждый вечер с маменькой читаем «Детство Тёмы». Уже скоро докончим и будем читать «Робинзон Крузо». Я эту книжку достал у Анисимова». Анисимов был моим одноклассником, которого я теперь уже совершенно не помню.
Так что книги в детские годы, да и впоследствии всегда были в поле моего зрения. В отличие от наших внуков-школьников и их ровесников, которые знают Тома Круза, слышали про Энрико Карузо, а вот книгу «Робинзон Крузо» в руки не брали. Зачем им книги, когда они ловко манипулируют разными айфонами и смартфонами. Промелькнул в газете грубоватый стишок: «Про потомка своего дед подумал: гад же ты! Для тебя ценней всего уж не предки, – гаджеты».
Сейчас и писем никто не пишет: скинул по скайпу «фотку» или видео – и все дела. Конечно, с одной стороны, удобно, а с другой…
Насколько беднее был бы мир моего детства, если бы не адресованные мне, «Илье Иванычу Шухову», как обозначено на конвертах, письма отца, своеобразные по языку и стилю и представляющие самостоятельную художественную ценность.
Вот, скажем, отцовское письмо из Пресновки мне, десятилетнему, от 16 сентября 1949 года: «Здравствуй, здравствуй, моя Илюшка!
Во первых строках нашего письма шлём мы вам низкий поклон от всех наших северных степей и пашен, от нежаркого в эту пору нашего солнушка, от ласточек, которые уже собрались к отлёту, от ежей, которые уже скоро начнут зарываться в листья, от озера, которое без умолку и днём и ночью шумит и шумит под моим окном… Во вторых строках, крепко, крепко обнимаем вас за ваше хорошее письмо, которое мы вчера только получили. Маменька говорит, что в письме вашем больше ошибок, чем слов. Ну, мы за это на вас не в обиде. Мы сами с такими ошибками порой пишем, что директор бы ваш пришёл в ужас. Я почему-то тоже боюсь маленько вашего директора.
Вспоминаю, как хорошо нам жилось с вами минувшим летом в гостинице «Москва», и как там все тебя звали Маленький Шухов, и как я ездил в гости к тебе в Ильинское, и как мы шлялись с тобой по дороге во ржи Подмосковья.
Ну, ничего. Поскучать в разлуке друг о дружке иногда хорошо и полезно. Настоящая дружба похожа на костёр, а разлука – на ветер. Если дружба не настоящая, не большая, то разлука-ветер её погасит, а если, наоборот, дружба большая, то разлука-ветер раздует её в большой огонь, как раздувают степные наши ветры в пожары маленькие костры в степи…»
Каждая строка этого письма и по сию пору зримо напоминает мне о былом. Скажем, вот это лукавое: «Я почему-то тоже боюсь маленько вашего директора» – воскрешает образ Сергея Филипповича Полякова – сам удивляюсь, что на всю жизнь запомнил его имя, – «начальника» нашего мужского заведения, который обитал здесь же, в приспособленном под жильё классе у торца со стороны улицы Дзержинского, и без которого, кажется, нельзя было нашу школу представить.
Помню, как мы, мальчишки, были потрясены, когда, пятого марта пятьдесят третьего, в день смерти Сталина, на траурной линейке увидели на лице нашего строгого директора слёзы…
Попутно замечу. Жириновский, который так «любит» Сталина, этого не видел: он поступил учиться позже, когда наша школа перестала быть мужской – в пятьдесят четвёртом году раздельное обучение отменили…
Так или иначе, все ранние впечатления давно ушедшей в прошлое поры отразились через годы в том, что привелось мне написать и в прозе, и в стихах. Без тех впечатлений не было бы ни моей повести в миниатюрах, эскизах, воспоминаниях, которую, перекликаясь с отцовским письмом, я назвал – «Ветер разлуки», ни документальной повести-эссе «Годы без отца, или Размышления на перепутье». Не было бы также ни венка сонетов «Земли родной неброские картины», ни посвящённой памяти отца поэмы «Люблю и помню» и строк:
«…О, эти письма!
Полные лукавства
И светлой грусти,
Как родник, чисты,
Они мне и поныне –
Как лекарство,
Урок отцовской
Мудрой доброты.
Живой урок
Природной русской речи,
Где что ни слово –
Камень-самоцвет.
Оно меня
От суесловья лечит,
Душе не позволяя
Закоснеть».
Хранится у меня и общая тетрадь в твёрдом переплёте, как написал я в «Слове об отце», – одно из редкостных свидетельств нашей тогдашней душевной близости. Озаглавлена тетрадь: «Илья Шухов. Моё летнее путешествие. 1949 г. Алма-Ата – Москва – Подмосковье – Северный Казахстан». Для меня, десятилетнего, то было огромное событие. Впервые довелось вместе с отцом уехать так далеко. Ему было важно почему-то, чтобы я обязательно вёл дневник. Несмотря на суматоху столичной жизни, он почти каждый день находил время, усаживался рядом за стол, терпеливо следил, как я пишу. И конечно, многое мне подсказывал, что и делает теперь эти по-детски наивные, не безупречные, с точки зрения правописания, записи своеобразным документом, озарённым одновременно радужным и печальным светом.
«28 июня. Сегодня мы были в Союзе писателей СССР. Там был приём иностранных писателей, которые приезжали к нам на юбилей А.С. Пушкина. Потом мы обедали в Центральном Доме литераторов. Мы с маменькой ели щи, а папенька – окрошку. В гостиницу мы шли пешком. На улице М.Никитской мы видели дом, в котором жил А.М. Горький. В этом доме в гостях у А.М. Горького был в 1934 году мой папа. Потом мы шли по Тверскому бульвару. Папа говорит, что по этому бульвару гулял А.С. Пушкин. Я видел на этом бульваре знаменитый памятник А.С. Пушкину.
4 июля. Сегодня мы с папой ходили в издательство «Советский писатель». Мы поднялись на лифте на 12 этаж. Я был на крыше этого очень высокого здания на ул. Горького в Гнездниковском переулке, в самом центре Москвы. С крыши хорошо видно всю Москву. В этом издательстве будет печататься книга моего папы «Горькая линия».
7 июля. Завтра я уезжаю в пионерский лагерь Союза писателей СССР, в подмосковное село Ильинское. Папа шутит, что я еду в лагерь моего имени.
8 июля. Сегодня мы с папой приехали в пионерский лагерь. Это лагерь детей писателей. Председатель нашего третьего отряда Юля Пушкина. Юля – праправнучка А.С. Пушкина. Мы с папой долго ходили по окрестным полям села Ильинского. Здесь очень красивые места. Папа говорит, что это настоящая природа нашей России. Она очень похожа на наш Северный Казахстан. Мы долго гуляли с папой по дорожкам во ржи, в которой много васильков. Но поднялись тучи, началась гроза и мы с папенькой вернулись в лагерь.
12 июля. Сегодня у нас в лагере был карнавал и торжественная линейка. Потом была военная игра. Ко мне приезжал папа, и мы с ним много гуляли. Я видел поле, на котором в 1941 г. шла битва с немцами за Москву. Я видел подбитые фашистские танки, самолёты и разбитые орудия.
21 июля. Сегодня в 2 ч. дня мы с ребятами уехали из лагеря в Москву. Мы ехали на автобусах, и приехали в Дом Герцена. Хорошо было в лагере. Я познакомился со многими московскими ребятами. В нашем лагере жила испанская девочка Санчес Лусита. К нам приезжал замечательный кукольный театр артиста Образцова. Мы видели постановку «По щучьему веленью». Это был очень смешной и весёлый спектакль, в котором играли говорящие и поющие куклы.
В лагере я написал в нашу стенгазету заметку «Поход на пруд».
(То была моя первая в жизни газетная «публикация»).
Почему-то не записал я тогда, что в лагере, а может, даже и в одном со мной пионерском отряде, был сын всемирно известного гроссмейстера Ботвинника и что однажды к нам приезжал сам гроссмейстер и дал сеанс одновременной игры сразу на всех шахматных досках, какие только у нас нашлись …
…Вот как далеко в сторону увели меня от книг о Гоголе два маленьких конверта с адресом отцовского дома в Пресновке.
Что же касается книг… Роман, о котором упомянул в начале, читать не потянуло. Увяз в первом же длиннющем, на полстраницы, абзаце из одной-единственной разветвлённой фразы – подробного описания гоголевской внешности, кое удивило своими несуразностями: «Довольно высокий, пожалуй, самого среднего роста…», «с добродушной усмешкой в небольших, красиво разрезанных карих глазах, такой странной на неправильном остроносом лице, хотя очень бледном, но здорового ровного цвета…»
Отложил я это сочинение, напечатанное под титлом «Русские писатели в романах», в сторону и взялся за фундаментальный, в пятьсот с лишним страниц, том Игоря Золотусского. Здесь подробно, чуть ли не по дням и часам, прослежен жизненный путь Гоголя, раскрыта история создания его нестареющих художественных творений. Хотя и окончил я в своё время филологический факультет университета, где русских классиков изучали в полном объёме – по Гоголю был, кажется, даже специальный курс, – а вот сейчас кое-что узнал о нём впервые. О том, например, что повесть «Шинель» выросла из анекдота, из пустяковой истории, которую рассказал как-то на вечеринке один из приятелей Гоголя. Было это, по свидетельству П.В. Анненкова, ещё в тридцатые годы. Кто-то рассказал, как один чиновник, всю жизнь мечтавший иметь ружьё, откладывая из своих скудных средств, совершил наконец драгоценную покупку. «В первый раз, как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив ружьё перед собою на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришёл в себя только тогда, когда, взглянув на нос, не увидел своей обновки. Ружьё было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лёг в постель и уже не вставал: он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружьё, возвращён он был к жизни, но о страшном событии уже не мог никогда вспоминать без смертельной бледности на лице…»
Анекдот оканчивался благополучно, и все посмеялись ему. Один Гоголь «выслушал его задумчиво и опустил голову». В тот вечер, быть может, и зародилась «Шинель»…
Много таких тонких авторских наблюдений в книге Золотусского. Но всё же мне хочется, отталкиваясь от гоголевской темы, вернуться снова на шуховскую колею.
Хранится у меня страница «Литературной газеты» за 24 июня 1981 года со статьёй украинского писателя Олеся (Александра Терентьевича) Гончара «Сегодня и завтра», где рассказывается о примечательном событии, подобного которому в теперешнее «постсоветское» время трудно даже себе представить.
Вот что писал Олесь Гончар: «Читатели одной из школ Кзыл-Орды прислали мне недавно вместе с письмом несколько книг, выпущенных в Алма-Ате на русском языке издательством «Жазушы», и среди них «Пресновские страницы» Ивана Шухова.
Я знал, конечно, об этом талантливом русском прозаике, но и для меня было на редкость приятной неожиданностью то, как искренне, по-чеховски душевно пишет он о моих земляках-переселенцах с Украины, которых судьба угнала на восток в далёкие предреволюционные годы. Русский впечатлительный мальчик заглянул как бы в самую душу людям, переселившимся издалека, с восхищением открывая для себя красоту их песен, гуманность народных обычаев, музыку впервые услышанной речи. И с сожалением подумалось, что эти напоённые поэзией братства страницы у нас на Украине ещё не переведены».
«Напоённые поэзией братства…» Помню, как тронули меня тогда эти слова. И – под их впечатлением – неделю спустя, тридцатого июня, я отправил в Киев, в Союз писателей Украины, на имя Олеся Гончара небольшое письмо.
«Дорогой Александр Терентьевич!
Пишет Вам сын Ивана Петровича Шухова – Илья. С большой радостью и волнением прочитал я в «Литературной газете» Ваши добрые слова о последней книге моего отца – «Пресновские страницы» . Это, действительно, по мнению многих, прекрасные, лиричные, светлые и в то же время печальные автобиографические повести, своего рода лебединая песнь Ивана Шухова, горячо любившего родную землю и людей. Жаль, что смерть помешала ему продолжить работу над этой книгой. Но и то, что он успел сделать, близко и дорого людям. Тому свидетельство – и Ваш замечательный, душевный отзыв. Огромное Вам спасибо!»
Вместе с письмом послал я и свою книжку «Время открытий», в которой есть раздел об отце – «У истоков «Пресновских страниц».
И – вскоре пришло ответное письмо:
«Уважаемый Илья Иванович!
Получил Вашу книгу, ознакомился с ней, с большим интересом прочёл «У истоков «Пресновских страниц», Считаю, что Вы свой сыновний долг выполнили с честью.
Спасибо!
Ол. Гончар
16.07.81
Киев».
Из статьи в Краткой литературной энциклопедии я узнал, что Александр Терентьевич – земляк Гоголя. Родился на Полтавщине, в селе Суха, в 1918 году, и тоже, как отец мой – в крестьянской семье. Думаю, ещё и поэтому шуховские повести о детстве, о крестьянском труде так пришлись ему по душе…
А память возвращает меня в начало пятидесятых, когда отец летом брал меня с собой, и мы колесили на его «Победе» по вольным, непаханым степным просторам. Заезжали и в аулы, и в станицы, и переселенческие сёла. Так что и мне повезло в детстве увидеть воочию то, о чём я позже прочёл в «Отмерцавших маревах» – повести, где Иван Петрович вспоминает о своих детских дорожных впечатлениях от первой поездки с родителями из Пресновки в город Кокчетав.
«Запечатлевшейся мне на всю жизнь неожиданностью явились для меня впервые увиденные мною в этой дороге очень какие-то картинные, непривычно опрятные, уютные сёла. С их никогда не виданными мною доселе белостенными домами, крытыми в навес золотой соломой хатами-мазанками. С непременными – возле каждой такой хаты – одинаковыми густо заросшими разномастным древесным ягодником палисадниками, опоясанными аккуратными ракитовыми плетёшками. С неслыханно опять-таки просторными – длиною в добрую версту – приусадебными огородами, ломившимися от бахчей, от обилия созревших, увесистых подсолнечных решёт, от рослой, щедро унизанной восковыми початками кукурузы.
То были сёла переселенцев – выходцев с Украины.
…Меня буквально заворожил, околдовал здешний говор. Певучий. Ласковый. Со смешинкой. Доверительный. Незлобивый. И, конечно же, совсем свели меня с ума впервые услышанные в этих сёлах украинские песни».
И вот – ещё один примечательный факт того, ушедшего в прошлое, времени: уже в 1984 году повесть «Отмерцавшие марева» из шуховских «Пресновских страниц», переведённая на украинский язык, появилась в очередном выпуске литературно-художественного альманаха «Созвездие», вышедшем в киевском издательстве «Днiпро».
…А в том самом отцовском доме, что у берега станичного озера, где когда-то проходили счастливые дни моего детства, теперь – музей Ивана Петровича Шухова. И адрес его остался почти что прежним: Пресновка, улица Гоголя, 5.
1. Прочитал то ли рассказ, то ли очерк Ильи Шухова с удовольствием. Просто и по-русски написано о частностях, а получается живописная картинка послевоенной жизни.
2. Честно скажу Ивана Шухова не читал, всё невозможно охватить, но советую читателю. А ещё автору – организовать литературную конференцию к памятной дате рождения и на базе музея, как я понял в Пресновке (это была русская крепость, как я вычитал в интернете)
3. Я сам пишу и публикую кусками в интернете автобиографическую повесть просто принципиально, чтобы не врали о тех советских временах болтуны и придурки разного уровня со своими ёрническими целями. Может кому-то пригодится.