Туда, где улицы так длинны

№ 2021 / 32, 02.09.2021, автор: Наталья НОВОХАТНЯЯ (г. КИШИНЁВ)

---

Борис Клетинич. Моё частное бессмертие: роман. – М.: ArsisBooks, 2019

---

Роман Бориса Клетинича «Моё частное бессмертие» впервые был опубликован в 2017-м году в журнале «Волга». Книга выйдет уже потом, позже.

Публикация публикацией, но сколько романов проходят практически незамеченными. Однако на этот раз благожелательные рецензии посыпались одна за другой.

Отмечали нетипичные темы (одна Бессарабия, переходящая то румынам, то Советам, чего стоит!), особый, ни на что не похожий поэтический язык.

Прозвучало и то, что на постсоветском литературном пространстве Молдавия долго была «белым пятном», и только с появлением «Моего частного бессмертия»…

Много чего писали.

Вишенкой на торте была бы серьёзная литературная премия. Но пока не сложилось. Впрочем, это скорее характеризует качество премий, нежели произведение.

«Моё частное бессмертие», тем временем, живёт своей жизнью, с лёгкостью обрастая читателями с приставкой «по-». Не иначе как роман обладает особой магией.

Или всё дело в том, что, по словам Бориса, он пестовал своё детище – шутка ли! – двадцать лет? Недаром в романе упоминается русский классик, который написал свой шедевр примерно за такой же срок. Нет-нет, никаких параллелей от автора, но умный поймёт (смайл).

Разобраться хочется. Или просто поговорить. Говорить о прекрасном всегда приятно.

Итак, «Моё частное бессмертие».

Начинается роман с переклички двух дневников: еврейской девушки Шантал Дейч и её внука Вити Пешкова. Общего между ними разве что кровное родство. Ещё двадцатый век. Правда, события, описываемые Шантал, относятся к первой половине века, тогда как Витя рассказывает о второй.

Всё разное у барышни из Оргеева 30-х годов (Королевская Румыния) и обычного советского парнишки из Кишинёва на стыке шестидесятых-семидесятых. Но голоса, дополняя друг друга, звучат наподобие дуэта из классической оперы.

Как и в начале оперы, ничего не понятно, но так велико обаяние героев, что я, очарованный читатель, иду вслед за ними. И даже не сомневаюсь: всё обязательно разъяснится, раньше или позже – не суть важно.

A propos, очень важный момент – читательское доверие. Клетиничу удаётся завоевать его буквально с первых строк и удерживать до самого конца. Всё дело в интонации. Голоса Шантал, Вити, да и всех остальных звучат настолько естественно, кажется, ты знаешь этих людей хорошо и давно. Так могут говорить родственники, близкие друзья. Неудивительно, что в пространство романа входишь, как к себе домой.

Между тем персонажей становится всё больше. И вот это уже многоголосый хор – обрушивается на читателя, увлекает за собой. Роман ветвится сюжетными линиями. Линий много, тянутся вглубь, вширь, а герои…

Кто-то из глубокоуважаемых критиков заметил, что хочется чертить схемы, кто с кем, чего. Согласна. Тем более что я-то как раз чертила. Можно ли поставить это автору в упрёк? Но ведь Клетинич пишет полномасштабное полотно, ограниченным числом персонажей, как, впрочем, и сюжетных линий тут не обойтись. Хотя мне больше нравится сравнение с домотканым молдавским ковром, где нити органично переплетаются друг с другом, и каждый новый узор уникален, неповторим. Отсюда разнообразие жанровой палитры.

Да, жанров в «Бессмертии» много, только успевай подмечать. Семейная сага, любовный роман (любовных линий в романе полно, жаркие, южные)… Ещё летопись бессарабского еврейства 30-40-х годов. И не только: чёрным облаком зависло над юной Шантал чужое воспоминание о расправах над евреями во времена Первой мировой, такое страшное, что и верить не хочется. Не было этого, и быть не могло!

Прячась за спасительные слова, словно за высокий забор, твердить: «Жизнь была благом, благом…». Но от трагедии сороковых годов (гетто) отгородиться уже не получается. Было. Есть.

…ещё авантюрный роман, чуть ли не шпионский детектив, ещё…

Завораживает приём – привет от «Мастера и Маргариты» – романа в романе. Но в отличие от Булгакова, второй роман у Клетинича существует в виде одной-единственной фразы:

«В детстве, то есть ещё прошлой осенью…».

Ах, какая! Сразу пахнуло прелыми листьями – правда? Но кто автор – Ильин-Шор, он же дед Вити Пешкова, Шантал (с этой «прошлой осени» начинается девичий дневник), её отец, которому однажды писал великий Толстой?

Претендентов много. Или автор – сама жизнь, щедрая на лихо закрученные сюжеты…

Борису Клетиничу чужда прямолинейность в ответах, и он предоставляет выбор читателю. За собой же автор оставляет право отменять героев.

?!!

Да, отменяет! Сказал-сделал персонаж что-то не то – отменить.

Вызвал чересчур сильную эмоциональную реакцию – отменить.

В жизни так не получается, зато в тексте – запросто.

Среди прочих «под раздачу» попал Лебедев, отчим Вити Пешкова. Персонаж любопытный, противоречивый, он словно явился из романов Достоевского. И вина-то не велика, подумаешь, оказался мелковат. Не дотянул до масштабов ГЕРОЯ. Но для автора это не просто важно – архиважно. Поэтому категоричное: «Я отменяю его!». Может, и прав. К чему отягощать себя лишними компромиссами.

В какой-то момент любой читатель «Моего частного бессмертия» задаётся вопросом, насколько роман автобиографичен.

На это работает многое: рассказ от первого лица (Витя Пешков), Кишинёв, город детства автора и главного героя, проставленные даты, тот же ВГИК, в котором учились как повзрослевший Виктор, так и сам Борис, московско-кишинёвские знаковые места…

Хотя про Москву мне судить сложно, но кишинёвцы свои точно распознают.

Мне, также окончившей 37-ю школу, со страниц романа словно подмигивают знакомые имена. Даже клички учителей, и те звучат!

И всё-таки нет. Клетинич создаёт собственный мир, связанный с реальностью лишь отчасти.

Хотя прототипы у персонажей имеются, пусть и прячутся они под чужими именами. В некоторых случаях автор едва утруждает себя маскировкой. Шахматист Корчной – Корчняк. Карпов вообще под собственной фамилией. Да и другие…

Кого Клетинич действительно оберегает, так это поэта Евгения Хорвата. В романе он выведен под именем КостиТронина, но с таким безусловным поэтическим ореолом, что делается страшно.

«Он сам Ангел поэзии, он активное солнечное возмущение, он камень бел-горюч». Ангел поэзии…Место ли таким на земле, среди обычных нас?

Вот и Хорват ушёл из жизни совсем молодым.

Роман «Моё частное бессмертие» – словно букет, принесённый на могилу друга. Правда, потом автор отменяет и Костю. Ну, тут как раз понятно.

В какой-то момент Витя перерос не только своего кумира – себя со всеми своими подростковыми комплексами. И восхищением в том числе. Но не в этой ли давней дружбе кроются корни поэтического языка Клетинича?

Так или иначе, язык удивительный. Сочный, яркий. Словно диковинный цветок. Временами избыточный, но ни разу не скучный.

Описания людей короткие, меткие. Бах – и наповал.

Например, Лёва Пешков глазами Виктора Корчняка:

«Как же он чихал?! Очень смешно. Длинными очередями по 15-20 мелких чихов. Будто бы он в шутку чихает. Веселится так. Но дело не в веселье, а в том, что он чихал как милый простой человек без двойного дна!»

Вроде бы, мелочь – чих, а перед глазами живой человек со своим характером. Только таким языком можно было увязать вместе футбол, стихи, шахматы. Совместить несовместимое. Кажется, он превращает в поэзию всё, к чему прикасается.

Чуть выше я писала об универсальности. Но теперь мне хочется воспользоваться авторским приёмом и громко воскликнуть: отменить! Да, я эгоистично рада, что в романе описан не какой-то абстрактный город, а родной мне Кишинёв. Вот как увидела его впервые Шантал:

«Проспект был параден: тротуары выделаны по-столярному остро, покрашенные деревья держат выправку. Мы встали у Триумфальной арки. Солнце пело на её золотом циферблате».

Она же:

«Всякий тёмный вечер на сходе в сон… И неизменно переношусь туда, где улицы так длинны, что загородняя даль – Яловены… Мунчешты… – поливает им на руки из своего наклонённого кувшина… О кишиневолшебный!

Его фонтаны, его штормящие парки!.. Его Арка Победы с колокольным циферблатом… зверинец братьев Tonzi со львами и тиграми… тревожные оперы Пушкина на летних сценах… армяне с улицы Армянской…».

Годы спустя Витя Пешков, её внук:

«А город мой зелен был до того, что в обвое аллей, озёрных плавней, дворовых олешников казался кривоул и провинциален. И хотя по проспекту тополя были отрёпаны во фронт и окублены как пудели у министерских зданий, всего-то полукварталом ниже косились акации-солохи да древние мощи шелковиц ходили под себя багрецовой ягодой, и асфальт был липок и лилов».

Провинциален, да. И всё-таки кишинёволшебный…

Возвращаясь к сюжету. В самом начале роман движется медленно. Словно путник бредёт в мороке бессарабской жары. Чем ближе к концу, тем больше скорость, сильнее закручиваются сюжетные линии. Одновременно роман начинает напоминать шахматную партию, даже в прямом смысле – текст пестрит записанными ходами (Корчняк – Карпов). Персонажи словно шахматные фигуры: туда-сюда, туда-сюда.

Судьба главного героя вообще становится разменной монетой (пешкой?) в противостоянии сверхдержав и напрямую зависит от исхода решающей партии между двумя сильнейшими шахматистами планеты. Да что герои – речь идёт о мире, над которым нависла угроза Третьей мировой войны! Так сказать, быть или не быть.

К слову, Шекспир в романе тоже упоминается. Знаменитые имена и связанные с ними литературные аллюзии – отдельная тема, и требует детального анализа, который, я уверена, обязательно случится.

А сюжет… он как река. Маленькая, практически ручеёк, вначале, постепенно превращается в мощный поток. Хотя что увлекательнее, местечковые нравы Оргеева или заоблачные высоты мировых шахматных турниров, можно поспорить. Мне вообще кажется, что в случае «Моего частного бессмертия» не так важно, куда придёшь, как собственно наслаждение от пути.

Но так говорить, наверное, неправильно. Можно обидеть автора. Он-то наверняка думал о сверхзадаче или о главной идее, не суть важно. Даже вынес в название. Я сейчас про бессмертие.

Да, герои в романе не спешат умирать. От этого со смертью постоянная путаница.Взять хотя бы первого мужа Шантал, Иосифа Стайнбарга. Вроде бы, скончался от рака в Констанце. Так говорит его жена, которая видела всё своими глазами. По другой версии тот же Стайнбарг ушёл с румынами перед тем, как Бессарабия стала советской. Так умер или жив?

Таких историй в «Бессмертии» несколько. Линии обрываются, не обозначив себя до конца. Не потому ли, что конца нет? И неважно, в какой момент человек вступает в игру под названием жизнь. В любом случае, он не слабая, незначительная фигура. Если, конечно, сам того не пожелает. Шантал вот искренне верит, что из-за неё, её супружеской измены и ложной клятвы, началась Вторая мировая война. Ребе из Садово, он же местный еврейский святой по имени Идл-Замвл, в этом так просто убеждён.

«Адам был создан в единственном числе. И поэтому каждый из нас должен сказать себе: Ради тебя был создан мир!» – цитирует он Вавилонский Талмуд. Раз так, верно и обратно: из-за любого человека мир может погибнуть. Благо, в романе он спасён. А то, что паутина из причин и следствий поступков героев оплела весь текст, – это как в жизни. Всё связано со всем и каждый с каждым.

И вполне логично, что футбол рифмуется со стихами. Корчняк через свою мачеху Олю-Хволу с бессарабской землёй. Судьба мира с захолустным Оргеевом. Автор с Витей Пешковым. И с остальными героями тоже.

И, конечно, Пушкин есть. Символ абсолютной поэзии. А смерти нет. Совсем. Так говорит уже взрослый Виктор (или Борис?). И добавляет: «Обещаю!».

 

* «Туда, где улицы так длинны» – цитата из романа Борис Клетинича «Моё частное бессмертие».

 

Наталья Новохатняя – поэт, прозаик, эссеист (Молдова, Кишинёв). Член Союза российских писателей. Член Ассоциации русских писателей РМ. Лауреат германского конкурса «Лучшая книга года», номинация «Малая проза» (Берлин-Франкфурт, 2016). Спецприз «За профессионализм и ясность мысли» в конкурсе «Антоновка 40+», номинация «Критика и литературоведение» (Москва, 2020). Лауреат конкурса имени де Ришелье в номинации «Проза» (Одесса, 2015) и т.д. Стихи и проза опубликованы в журналах, альманахах и коллективных сборниках Беларуси, Германии, Израиля, Молдовы, России, Украины, а также в интернет-изданиях.