Чёрствый хлеб советских мытарств
Памяти Наума Коржавина
26.06.2018, 10:07
Можно ли двумя строчками выразить антисоветизм, его суть, как факт неприятия грандиозного события, взявшего мир за шкирку и перетряхнувшего его?
Вероятно, Науму Коржавину это удалось, причём в игровой манере – с тем зигзагом иронической молнии, что не может не врезаться в память:
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребёнок спит?
Забавно, не правда ли? Но именно – забавно, потому, что, увы – плоско, без глубины, без анализа, какой мог бы быть блестящ, но – запоминается, как уже было сказано, из памяти не выковырять.
Коржавин, разумеется, поэт сильный и разнообразный, поэт чётких смыслов и классических, хотя и несколько обветшавших форм, поэт, прикасающийся к глобальности бытия, и… много съевший чёрствого хлеба реальности:
Мы испытали всё на свете.
Но есть у нас теперь квартиры –
Как в светлый сон, мы входим в них.
А в Праге, в танках, наши дети…
Но нам плевать на ужас мира –
Пьём в «Гастрономах» на троих.
Он, почитавший советскую действительность адом, вызрел в недрах этого ада, и сложился в нём, как поэт – и, именно как поэт, он ловит нечто едва уловимое:
Мы так давно привыкли к аду,
Что нет у нас ни капли грусти…
…………………………………………….
Чёрствый хлеб советских мытарств отливается в чеканную формулу: Мы, отродясь, – оскорблены.
(Заметим в скобках, что ничего из форм советского счастья Коржавиным, увы, замечено не было).
Мытарства мытарствами, но… кто бы знал поэтов, коли не оные? кто бы относился к ним настолько всерьёз, что изгонял из страны? Как не знают их сейчас, когда все советские тяготы (идеология, цензура и проч. давно отпали, как сгнившие листья).
Стихотворение со знаменитыми “карасями на сковороде”:
Ах ты, жизнь моя – морок и месиво.
След кровавый – круги по воде.
Как мы жили! Как прыгали
весело –
Карасями на сковороде.
Продолжается после известных строк ярче, метафизичнее, круче дальнейший его словесный замес:
Из огня – в небеса ледовитые…
Нас прожгло. А иных и сожгло.
Коржавин строчек вообще более убедителен, чем Коржавин целых стихов, особенно длинных – “Арифметической басни”, к примеру.
Сложный и путаный мир Наума Коржавина приводит порою к самоотрицанию, порою к утверждению неудачности собственной судьбы и чуть ли не отказу от творчества, но это – Путь, с массой отслоений, изгибов и зигзагов, благодаря которым и рождаются высокие строки.
Сегодня путь завершён, и Коржавин узнал дыхание вечности, к которой так любят апеллировать все поэты…
Александр БАЛТИН
Еще о Москве и Петербурге. Писал про ревность столиц, будто женщина покинутая думает о любви.
Могу только выразить соболезнования семье и родным поэта.