Материалы по номерам

№ 2014/23, 23.02.2015

Когда я слышу словосочетание «национальная литература», мне вспоминается читальный зал филфака нашего педуниверситета, где в дальнем углу стоял каталог литературы братских народов.

№ 2014/23, 23.02.2015

ОТ ЗАПСИБА ДО ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЁВА

Руслана Ляшева принадлежит к плеяде блестящих, непримиримых и принципиальных в своих концепциях публицистов, которых с идейных позиций не сдвинуть. А что это за позиции? Пожалуй, стоит процитировать отрывки из некоторых её статей, размещённых в книге «На бегу» (ООО ПК «Офсет»). Это в какой-то мере даёт представление о мироощущении и интересах автора, хотя они столь многогранны, что «не ухватишь». Ведь Ляшева пишет практически обо всём, всё ей волнует душу и кровь, начиная от Запсиба, где она в далёких 60-х годах работала сварщицей, и кончая футболистом Аршавиным с его «это ваши проблемы». А между ними – Гоголь, Тойнби, Бушин, Проханов, современный литературный процесс, спор шахтёра с Иммануилом Кантом, реализм без берегов, обзоры прозы и поэзии от Москвы до Находки, полистилистика, рок-музыканты и чёрт-те что ещё. Но всё очень нужное и важное. Так вот, цитаты.

«Не дождавшись ясности насчёт национальной русской идеи, поиски которой у общественности как-то не заладились, я стала собирать свою торбочку. Послушала, почитала, пораскинула мозгами и тряхнула добычей: славянофильство и евразийство. Не густо. Но и не хило». «Всем очевидно, что реализм и модернизм (постмодернизм) различают не художественные формы, а содержание: реалист возвышает человека, а постмодернист его «опускает». «Христианские традиции и пантеизм народного мироощущения как бы заново воссоединились в русской литературе ХХ века. Господь и Природа соседствуют, сопутствуют жизни человека». «Оригинальность произведений Владимира Костылёва в книге «Семнадцать ступеней» бросается в глаза сразу, когда прочтёшь обозначение жанра под названием «Верлибры», а потом перейдёшь к поэтическим миниатюрам и обнаружишь, что они написаны в стиле популярных жанров японской поэзии – танка или хайку». (Это о том, что близость города Арсеньева Приморского края, где В. Костылёв издаёт альманах «Литературный меридиан», к Японии сказалась на жанре, соединившем Запад с Востоком). «Сейчас мне пришла в голову простая мысль. Как обманчиво впечатление от попсы, захлестнувшей эстраду, ТВ, кино и литературу, которая вроде саранчи на полях всё закрыла серым цветом: эротика да «бабло», и больше ничего! Но нет! Откроешь антологию с ретроспективой за полвека и с удивлением обнаруживаешь, что литература в глубинных своих проявлениях продолжает жить в напряжённом творческом ритме. Иначе и быть не может. Настоящее творчество всегда рождается не коммерцией (и не для коммерции), а из душевных порывов талантливого человека и из его искренности».

Ну, хватит. Хотя нет, ещё одно: «Волжские просторы наплывали, наплывали, чаруя и умиротворяя; солнце, цветущие по берегам сады и дикие заросли вишни, малины и смородины после скромной петербургской весны казались преизобильными…». К чему бы тут эта поэтическая цитата, занесённая сюда каким-то лирическим ветром из другого жанра? Да потому, что Руслана Ляшева не только публицист и критик, а ещё и хороший прозаик. Её перу принадлежит роман «Зеркало Емельяна Пугачёва», повести и множество рассказов. О романе, помещённом в этой книге, Гарий Немченко сказал так: «До этого знал её прозу всё больше как экспериментаторскую, но тут вполне объяснимый эксперимент с историческим материалом и современностью стал лишь необходимым и потому малозаметным инструментом, прочно сшившим ткань произведения в единое, неразделимое целое. Знанию прошлой, пышной и жестокой эпохи, как и тревожному ощущению безжалостных примет нынешнего социального устройства, можно лишь позавидовать… Но я откровенно позавидовал ещё одному: эфемерная, как почти у всех у нас, окончивших Московский университет, ностальгия по альма матер, по знаменитой на Руси студенческой колыбели, в романе у Русланы Ляшевой верно служит чёткому авторскому замыслу. Что касается самого этого замысла, то, размышляя о нём, вдруг подумал: опять она, как когда-то давно, на нашей стройке, взялась за тяжкую мужскую работу: народ и родная ему земля». Вот то-то и оно. В этих словах мне многое и приоткрылось. Всё дело в том, что Руслана Петровна Ляшева, с её сибирским характером, не боясь никого и ничего, делает в литературе за современных словотворцев тяжёлую мужскую работу. И у неё это отменно получается.

Постскриптум. А сама книга посвящена не кому-либо, а 70-летию Кемеровской области и её замечательным людям, где автор вместе со всеми строила Запсиб. Как пишет сама Ляшева – бескорыстным, трудолюбивым, красивым девчонкам и ребятам: «Может быть, человек, рождаясь, приносит из Космоса заряд энергии; её хватает на детство и юность. А уж потом начинается взрослая жизнь: проблемы, заботы и никаких поблажек. Теперь рассчитывай только на свои физические и душевные силы».

АРИСТОКРАТ ДУХА

«Избранное» – это всегда какой-то итог, пусть даже предварительный, промежуточный финиш. У Юрия Кобрина таковым стала книга «Гены Ганнибала» (издательство «Вест-Консалтинг»). Поэт известный, живущий в Литве, академик Европейской академии естественных наук, награждённый Рыцарским крестом ордена Великого князя Литовского Гядиминиса и орденом Дружбы, лауреат медали Й.В. Гёте и многими другими премиями. Его стихи переводились на английский, немецкий, испанский, польский и иные языки и выходили в одиннадцати книгах, которые и сложились в «Избранное».

Мои стихи, разобранные на цитаты,

эпиграфы, жалеть – напрасный труд.

Они в Германии, Израиле и Штатах…

Пусть там по-человечески живут.

Палитра стихотворных жанров, в которых работает Юрий Кобрин, велика и разнообразна: венки сонетов, моностихи, двустишия, верлибры, есть и заумные строчки, и фигурные. Всё это представлено в книге, с 60-х годов прошлого века. Так что можно наглядно видеть эволюцию души поэта. Как отмечает Евгений Степанов, ранний Кобрин – это восторженный метафоричный лирик, эмоциональный «юноша бледный со взором горящим».

Поцелуи твои легки и упруги,

как теннисные мячи,

стремительно касающиеся земли

и взлетающие в глубину-голубизну неба.

Поздний – это острый, одиозный и зачастую страшный поэт. Он называет вещи своими именами, белое – белым, а чёрное – чёрным.

Пришли такие времена,

Кто крут, того и кнут!

Какая в том твоя вина,

Что ты остался тут?..

Или такое вот двустишие:

Бог не выдаст, свинья не съест.

Русский русскому lupus est.

То есть «русский русскому волк». А разве это не точно отражает реальное положение дел в современном российском обществе?

А самая болезненная и болевая тема Юрия Кобрина – это «русское гетто», тот нелицеприятный и правдивый рассказ про фальшь «нашей и вашей свободы», «про родину свою литовскую – ту, что нас видела в гробу». Многие его стихи посвящены вопиющей теме выживания русских под заёмным фиговым листком «прав» и «демократии», где «ночь порукой круговой связала прочно всех в стране-самоубийце» и где «оскал времён» превращается в злую и безответную «пытку сердца».

Нас страшили «изменой Родине»,

но она изменила сама.

В Рождество вымерз куст смородины,

не сойти бы, ей-ей, с ума…

Тут нельзя не отметить, что Юрий Леонидович уже давно ведёт у себя в Литве подвижническую деятельность во имя и во славу русской поэзии и русской культуры, нарываясь порою на прямые угрозы и ненависть русофобов. Впрочем, не русофобов даже, а неонацистов, которым бендеровская Украина показывает пример. Фашизм расправляет плечи и всё увереннее чеканит шаг около границ России.

Постскриптум. Стихотворение «Пророк» Юстинаса Марцинкявичуса в переводе Юрия Кобрина:

Странник одной дороги.

Человек одного слова.

Остановив, спрашиваем:

где твои губы,

где твоё сердце,

где твои глаза?

Чудак:

он указал на нас.

HERR MANN, ДИНАСТИЯ

Книга Владимира Колганова «Герман, или Божий человек» (издательство «Центрполиграф») рассказывает не только об известном и очень популярном писателе второй половины прошлого века, но и о его сыне и внуке – кинорежиссёрах. Также имеющих весьма многочисленных почитателей. Стоит перечислить лишь некоторые произведения и фильмографию династии Германов. Повести «Студёное море», «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за всё», роман «Россия молодая», фильмы «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», «Гарпастум», «Бумажный солдат». И, конечно же, вызвавший немало споров и разочарований «Трудно быть богом». Вот на последнем я остановлюсь чуть поподробнее.

Одноимённый роман братьев Стругацких, по их собственным словам, замышлялся как «весёлый, чисто приключенческий, мушкетёрский». В итоге получилось нечто иное, сюрреалистическое. Но всё равно изданное огромными тиражами во многих странах мира. Роман стал культовым. А вот надо ли было его экранизировать? Александр Сокуров, у которого, как и у Никиты Михалкова были свой трения с Алексеем Германом, считает так: «Литература – самодостаточное искусство. То, что создаётся в литературе – высота, глубина, «вертикальное мышление», – никогда не будет доступно кинематографу (вспомним тут многочисленные неудачные попытки экранизировать «Мастера и Маргариту». – А.Т.). Кино в лучшем случае может попытаться что-то проиллюстрировать, воспроизвести слово в слово, например». Что можно добавить? Роман Стругацких в основном чисто приключенческий, а содержащиеся в нём антитоталитарные идеи при желании можно замечать или не замечать, но если делать акцент только на них, то получится, то… что получилось: сплошная чернота и фекалии. Процитирую уж и Дмитрия Быкова: «Это кошмары не натуралистические, а скорее сновидческие, клаустрофобные, из самых страшных догадок человека, привыкшего прикидывать эту средневековую судьбу на себя».

Слово автору книги: «Так что же он хотел сказать? Что ужас ужасен? Мы и без него об этом знаем. Или что в борьбе за власть люди не гнушаются никакими средствами? Пожалуй, так, однако суть этого утверждения в том, что оно относится не только к «чёрным», но и к «серым» – поскольку со временем, увлечённые своей борьбой, и они незаметно для себя чернеют. И даже «белых» эта страшная напасть тоже не минует – пройдёт очередной этап борьбы, и белое от грязи неизбежно посереет, а там недалеко и до черноты». Печальна перспектива всех благих (революционных) устремлений. Но хватит о фильме, о нём будут ещё долго спорить. Вернёмся к книге.

Интересны в ней не только исследования родословной Германов (кстати, напоминающей отчасти «легенды и мифы Древней Греции», столько там несостыковок, которые сам же автор скрупулёзно раскладывает «по полочкам»), но и биографические изыскания и описания сопутствующих реальных персонажей – Баталова, Ардова, Смоктуновского, Симонова и многих других. Включая таких незаурядных фигур, как сводный брат Алексея Германа – Михаил, главный специалист Русского музея, и его богатый парижский дядюшка, модный художник Константин Клуге. О них хотелось бы поговорить особо, да места нет. Читатель, если доберётся до этой книги (что я настоятельно рекомендую), сам удивится.

А в целом же, задача, которую ставил перед собой автор – это попытаться найти истоки творчества, понять психологию творца и объяснить, хотя бы для себя, почему столь разными путями шли к успеху Юрий Герман, его сын и внук.

Постскриптум. А почему книга названа именно так? Herr mann в переводе с немецкого означает «Божий человек». Тут следует принять во внимание, что и имя Иван (Йоханан) с древнееврейского имеет значение «Божья милость». Так что Германы и Ивановы на Руси – почти Божьи братья.

№ 2014/23, 23.02.2015

Стараниями молодого подвижника литературного процесса Бориса Кутенкова, а также научного сотрудника филиала Музея современной истории России Марины Яуре, в нынешнем сезоне прошли уже четыре круглых стола «на Делегатской», посвящённых обсуждению текущих литературных проблем в нашей стране. На прошлой неделе состоялась, быть может, самая интересная из этих дискуссий – «Проблемы литературного образования в России».

№ 2014/23, 23.02.2015

Литературная жизнь Твери вновь подтвердила своё право на существование. Под эгидой Дома поэзии Андрея Дементьева увидели свет два стихотворных детища

№ 2014/23, 23.02.2015

Избавившись от ненавистной приставки «и.о.», Поздняев перевёл дух. Он уже позабыл о том, как ещё пару лет назад предлагал ликвидировать газету «Литература и жизнь»

№ 2014/23, 23.02.2015

В рамках 175-летия со дня рождения основоположника новой коми литературы, поэта-демократа, учёного-лингвиста и философа Ивана Алексеевича Куратова

№ 2014/23, 23.02.2015

Несмотря на то, что жизнь многих великих философов была драматичны и богата событиями, пьесы о них появляются нечасто (разве что Сократ более или менее избалован вниманием драматургов).

№ 2014/23, 23.02.2015

В Государственном центральном музее современной истории России состоялось открытие северокорейской выставки «История дружбы». Спустя почти три десятилетия

№ 2014/23, 23.02.2015

Четверть века назад нам обещали Россию. Где она?

Говорили: хватит, пора к истокам, вон из египетского коммунистического плена, у нас будет своя земля обетованная, свой Эдем, который мы потеряли.

Покайся и спасёшься, попадёшь прямо в русский Рай.

Я смотрю вокруг и не могу разглядеть в атомизированном, разваливающемся на куски обществе то, ради чего нас всех позвали за собой. Разве этого хотели, разве за это боролись? Разве для того, чтоб по-звериному рвать друг у друга куски из глотки всё это было затеяно?

Разве это Рай? Если мы это потеряли в 17 году, то слава Богу! Все 75 лет могут быть оправданы уже одним только тем, что мы избавлены были от необходимости душить, травить и ненавидеть друг друга.

Ныне принято много писать о советских палачах. Но, видимо, подлинное завоевание нашей нынешней «демократии» в том и состоит, что теперь каждый из нас может всласть поглумиться над ближним, лишить его счастья и надежды. Теперь всякий может быть садистом и палачом, сломать другому жизнь в лёгкую и с наслаждением.

Разве мы такие – русские, разве садисты и мазохисты, разве на это получили благословение? Разве в этом был замысел о нас?

Я нынче часто вспоминаю СССР. Не потому, что рьяный коммунист, или поклонник всего советского. Напротив, в своё время, как и все, был отмену «шестой статьи», читал и собирал книжки эпохи Серебряного века, верил в «Россию, которую мы потеряли». А вот последние годы жизни всё более и более подталкивают в объятия Маркса, делают почти убеждённым, идейным марксистом, почище чем уроки обществоведения с обязательным конспектированием ленинских статей. СССР для меня, как и для многих сорокалетних, единственный доступный и живой, сохранившийся в памяти образчик общества с чётко работающими социальными институтами. Можно ругать эти институты за содержательную направленность, можно возмущаться скрипом, с которым вращались колёса их механизма, но уже сам этот скрип свидетельствует – они работали.

Что работает у нас ныне? Школа, ученики которой уже с первого класса бегают к репетитору? Вуз, который деградировал до уровня училища с той разницей, что в училище учили ремеслу и профессии, а теперь ничему не учат, потому что не могут, да и потому, что цели такой нет. Упразднённая наука, которая для власти вся замкнулась на сиюминутных достижениях, а для народа и вовсе уже не существует? Больница, искать лечения в которой уже и за деньги становится бесполезно? Все разбежались, а тот, кто остался, уже не способен исправить изъяны не работающей системы. Суд? Мы хорошо знаем, как часто арбитр свистит в нём в определённую сторону, и, как правило, это сторона не гражданина, не наша. Государство? Но оно ведь только для внешней политики. А внутри всё будет так, как местный князёк рассудит, в какую сторону административный восторг поведёт.

Где, в каком месте у нас Россия? Где эта земля обетованная? Я бы стал там жить и работать. Я был бы полезен и нужен. Я бы изо всех сил старался для родимой земли. Готов. Куда собираться, куда ехать?

Где соборность, которой нас манили из якобы потёмков советского коллективизма и уравниловки? Где помощь и взаимовыручка?

И не надо мне показывать все эти сопливые клипы, про то, как бабушек переводят через дорогу. Эти же добрые люди на машинах, закончив перевод бабушек, приезжают в офисы и кабинеты, где всласть давят и душат своих подчинённых, рассматривая их как компост для собственной прибыли.

В позднесоветское время много кричали о манкуртах, «Иванах, не помнящих родства», но нынешнее поколение и вовсе не знает никакой традиции. Русские слова вызывают у него смех, русская литература неизвестна, русская история вызывает недоумение: кто все эти люди, неужели так всё было, мужик, ты меня не дуришь?

Нынешняя перебранка по поводу Украины – показательный пример нашего болезненного мировосприятия. Это что, русское? Либо имперские амбиции, либо политкорректность без границ? Но политкорректность – это вовсе не консерватизм, а империализм – не традиция, тем более русская.

Где моя Родина, где мать? Где забота? Где ласка? Почему иностранные граждане ей милее своих собственных? Почему для них есть работа и места для учёбы? Почему их ждут, а своих, российских граждан, никогда? Отчего она как кукушка выпихивает своё потомство из гнезда?

Сколько нам твердили про чёрные воронки. Да, воронков нет. Но разве не более настойчив и реален стук судебных приставов в соседские двери? Здесь с самого начала некому заступиться. И кричать не о чем и звать «на помощь!» не к кому. И придут почти за всеми рано или поздно. Неотвратимо, не то, что за коммунистами, либералами, или социал-демократами. За должниками по кредитам, за должниками по ЖКХ, за неправильными родителями. За всеми нами, потому что у нас лишь одна дорога – вниз.

СССР кончился безалкогольной кампанией и водкой по талонам. Ныне всё общество пьяно. Одни и впрямь пьяны от водки, другие заливают бессмысленную жизнь сериалами. Одни пьяны от собственной жадности и тупости, другие не стоят на ногах от страха, потому, что каждый день на работе для тебя может быть последним.

Скрытность, ложь и страх. Это не Россия.

Я не слышу русскую речь. Красивую, богатую, раздольную. Речь состоит из одних матерков и междометий, и в лаконизме своём достигла высот, которые и не снились Эллочке-людоедке.

Где русские люди? Где эти самые расправившие плечи от тоталитарного рабства дорогие россияне? Глядя на лица окружающих, слушая бесконечный шансон в маршрутках, можно подумать, что вся страна – одна большая зона.

Где Россия? Куда дели? Обещали? Давайте.

Кто бы мог подумать, что есенинские строки «не надо рая, дайте Родину мою» ныне будут звучать так тоскливо и безнадёжно.

Сергей МОРОЗОВ,

г. НОВОКУЗНЕЦК

№ 2014/23, 23.02.2015

КРЕСТ

Смотрите: мукою христовой

Искажены мои уста!

Я думал: слово – это слово,

А слово – это взлёт креста…

Шептать слова и – быть распятым,

Терновый вытерпеть венок

И белым светом, белым платом

Не удержать кровавый ток.

РУССКИЕ

Никто – ни бог, ни царь такой-сякой –

На русские вопросы не ответит,

Пока нам солнце аховое светит,

И тучи ходят хмуро над рекой.

Спросить героя?.. Но сменился строй –

Героем не становится любой;

Последний бог и царь: кому – рябой,

Кому – последний, может быть, герой.

Мы – русские и больше ничего.

Разделят нас на две неравных части:

Одним сибирское привалит счастье,

Другим – Европа… Только и всего!

Ты этого хотел, Иван-дурак,

Ужель про «больше ничего» не слышал?

Чего же ты с котомкой в поле вышел

И стал?.. Зачем стоишь?

– А просто так!

***

Ни крика, ни плача, ни стона, ни звука,

А их продолжение – тишь, немота.

И даже не воет соседская сука,

Чьих малых детей побросали с моста.

Змеится текучее пламя позёмки,

И сбитая птица летит в буерак.

Душа пропадает, не выдержав ломки:

Я думал – сиянье, а это был мрак.

Хлобыстну последний стакан без остатка

За то, чтобы не окочурился свет!

Длиннее раздумья кирпичная кладка –

Запретная зона: кого только нет...

Я тоже там был, хотя всё-таки не был.

Я знаю такое, что лучше не знать.

И хляби разверзлись, и падало небо,

И время приспело, мой друг, умирать.

Куда ни посмотришь, глаза б не глядели,

Слезится до рези фонарь на ветру.

Дойду к неуступчивой той цитадели

И там на сей раз, может быть, не совру.

А что остаётся, когда не осталось

Уже ничего, что хотел и просил…

Откуда теперь на груди моей впалость,

Где билось и выбилось сердце из сил?

БОЛЕВОЙ ПОРОГ

Сибирь колесовали поезда -

Вела их паровозная звезда.

Стонал, стенал столыпинский вагон:

Паду на рельсы – неизбывный стон.

Этапами гоняли русский люд,

А хлад сибирский по-медвежьи лют.

И выдержать его не каждый мог,

Но где у русских болевой порог?

Ты можешь, может он, и я могу

Замёрзнуть и воскреснуть на снегу.

А после встать и превратиться в даль,

Что объясняет русскую печаль.

Кривить звериным криком мёртвый рот,

Но распрямить к обрыву поворот.

И лишь простёртую оплакав мать,

Шагнуть вперёд – и вражью рать ломать.

Виктор ПЕТРОВ,

г. РОСТОВ-на-ДОНУ