Завещание Кайсына

№ 2008 / 9, 23.02.2015


Я не люблю величальных слов, мне они кажутся оскорбительными для посвящённых, для Богом одарённых людей. В своё время я написал статью о Кайсыне Кулиеве, которую так и назвал: «Нищета величальной песни». Оговорюсь, что я не против величания вообще. Но, на мой взгляд, величает великого поэта знание его поэзии, понимание его поисков – нравственных, творческих, житейских.
Судьба Кайсына Кулиева – особая судьба; особая судьба была и у его народа. Не случайно Кулиев говорил, что он не поэт, а «чегемский стихотворец». Потому что, оторвавшись от Чегема, уйдя в какие-то глобальные проблемы, он мог бы оторваться от своих корней. Живыми, образными слова поэта бывают тогда, когда корни этих слов питаются соками родной земли. Кайсын Кулиев всегда чувствовал эти соки, эти корни. Он каким-то мистическим чувством ощущал их. Мне иногда кажется, что он даже видел рост, трепет этих корней. Во всём живом он находил новизну: новую мысль, новый человеческий поступок, новую любовь, разочарование. Недаром он любил повторять: «Всё ново под луной, стара только смерть».
Кулиев и сам не любил возвышенных слов. Одну из последних книг он назвал «Живу среди людей». Для него высшая мудрость – достойно жить среди людей. Это чувство связано с осознанием самоценности родных корней.
У Кайсына Кулиева есть стихотворение «В городе Констанция дождь идёт», посвящённое Овидию. Он там глубоко понимает боль поэта, потому что сам был ссыльный. Кулиев на собственном опыте познал эту боль, нанесённую ему несправедливо. Кайсыну нанесли рану за то, что он иначе думал в тридцатые годы, а в сороковые – за то, что он воевал за родину. Большей раны человеку в своём отечестве нанести нельзя. Его боль без прикрас переходила в слово. Вспомните стихотворения «Играют Шопена», «Чёрный конь умирает на белом снегу», «Полководец и поэт». В них воплощён человек в разных проявлениях, ситуациях, в разных сферах жизни, но вот удивительно – нам кажется, что всё это происходит с нами. Когда мы читаем его творение о раненом камне, мы забываем, что это говорит поэт, мы сразу входим в атмосферу боли самого камня. Эта боль как бы переходит к нам. Или возьмём стихотворение о музыке. Какое ощущение рождения музыки! Музыка превращается во Вселенную, в которой человек ищет свой вчерашний день и день сегодняшний. Ищет для того, чтобы обрести свою человеческую сущность, сохранить её и передать дальше. У Кайсына Кулиева был великий дар, святой дар перевоплощения. Я хочу особо это подчеркнуть.
В последние годы я был внутренне близок с Кайсыном Кулиевым. Много общался с ним, и во время этих бесед он часто делился сокровенным. В моей жизни он существовал, можно сказать, с самого рождения. Хорошо помню сильное впечатление от первой встречи с ним. Это было в Киргизии, когда он с несколькими своими сородичами ходил по аулам, занимался судьбами детей-сирот, оставшихся без присмотра (устраивал в детские дома, школы). Ему было тогда лет двадцать пять. Он был элегантный, красивый человек. Измождённые, убитые горем женщины, старики окружали его, спрашивали о чём-то. Его стихотворение о чёрном коне я впервые услышал, когда он выступал в ауле. И я видел, как люди плакали. Я смотрел на него тогда как на сказку. Эта была встреча, можно сказать, неосознанная. Я был слишком мал, чтобы знать, что это Кайсын Кулиев, что это – поэт. С годами пришло осознание того, что он писал стихи, чтобы сберечь, сохранить народ, находящийся в изгнании. Все стихи, написанные им в Киргизии, – романтические. Романтикой, описаниями родной природы он стремился сохранить память. Своим творчеством он давал надежду на скорое возвращение домой.
Когда я учился в Литинституте, он мне всячески помогал. Часто приходил ко мне, интересовался моими успехами. Я всегда ощущал его поддержку.
В последние годы жизни Кулиев очень много говорил мне о нашем классике Кязиме Мечиеве. Здесь я хочу рассказать об одном гражданском подвиге Кайсына Кулиева. Мало кто знает, что после возвращения балкарского народа на родину, Кулиев несколько лет занимался Кязимом Мечиевым. Дело в том, что при жизни Мечиева издали только один его сборник, причём в сильно искажённом виде. Подлинный Мечиев долгое время в общесоюзном масштабе оставался неизвестным. Так вот, Кулиев поставил перед собой цель восстановить память о своём учителе. В 1938 – 1939 годах он был секретарём Мечиева. Общение с Мечиевым осталось в памяти Кулиева как самый добрый, самый священный знак в его жизни. Он записал из уст Мечиева несколько тетрадей поэзии. Но, к сожалению, в 1942 году все рукописи сгорели. Кулиев восстанавливал их по памяти и по оставшимся спискам (которые как суры Корана запоминались народом). За короткое время Кулиев собрал, отредактировал и издал в 1959 году мечиевский сборник. Но на этом он не остановился. Он сделал подстрочники. Он не пропускал ни одной возможности рассказать людям о Мечиеве. И он в конце концов восстановил имя Кязима Мечиева в первом ряду советских национальных поэтов. Он говорил, что самое святое для балкарцев – это отношение к Кязиму. Меня он попросил завершить свой труд по Мечиеву. «Даже если посвятишь этому всю жизнь, – сказал он, – ты об этом не пожалеешь». Я принял это как завещание и почти пятнадцать лет отдал собиранию творчества Мечиева. Из всего этого получилось двухтомное академическое собрание сочинений Кязима Мечиева. Кулиев успел прочитать его в рукописи. Он был безмерно счастлив и благодарен. Благодарен не только мне, а прежде всего тем людям, которые сохранили бесценные шедевры мечиевской поэзии. Я тоже был безмерно счастлив, что доставил ему эту радость.
К большому сожалению, на сегодняшний день обобщающего труда о Кайсыне Кулиеве нет. Почти все работы о нём сводятся к тому, что Кулиев – великий, величайший, планетарный поэт. Всё это, на мой взгляд, не является увековечением памяти поэта. Такого рода величание лишает поэта его индивидуальности, самобытности, его корней. Всё меньше и меньше мы читаем Кулиева на родном языке. Чёткое осознание того, что заставляет нас называть Кулиева великим поэтом, как мне кажется, отсутствует у многих людей. Вообще, на мой взгляд, великим может быть царь, полководец, а поэт может быть самобытным, пророческим. Помню, когда на доме Кулиева собирались вешать мемориальную доску, на ней хотели написать: «В этом доме жил великий балкарский поэт, лауреат Государственной премии, депутат Верховного Совета СССР» и т.д. Я добился, чтобы оставили только: «В этом доме жил балкарский поэт Кайсын Кулиев».
Чтобы не заканчивать на грустной ноте, скажу, что в нашем Кабардино-Балкарском институте гуманитарных исследований идёт подготовка академического собрания сочинений Кулиева. Надеюсь, что оно поможет обрести читателям подлинного Кайсына Кулиева.Записал Илья КОЛОДЯЖНЫЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.