БЕЗ ПЫЛИ И ЛИШНЕГО ШУМА

№ 2015 / 4, 23.02.2015

или Как готовилась масштабная перестройка «Литгазеты»

                                                             2. Тайны нового назначения

В верхах – прежде всего Михаил Суслов, Леонид Ильичёв, Алексей Романов и Дмитрий Поликарпов – понимали, что «Литературная газета» давно нуждалась в масштабных преобразованиях. Следовало разработать новую концепцию главного литературного издания страны. Но непосредственно с писателями разве можно было о чём-либо договориться?! Ведь почти все в литературной среде мнили себя гениями. Это первое.

Несостоявшийся главный редактор “Литературной газеты” Валентин Катаев

Вторая помеха – деление писателей на кланы и группы. Каждая группа всегда стремилась к укреплению своего влияния, порой забывая об интересах страны. Поэтому изначально было ясно, что любое широкое обсуждение планов по реорганизации «Литгазеты» неминуемо привело бы лишь к новым дрязгам, но не к решению общегосударственных проблем. Вот почему на начальных этапах реформа главного писательского издания готовилась втайне от общественности. А для отвода глаз была раздута шумиха с реорганизацией газеты «Литература и жизнь».

Правда, иногда кое-какая информация всё же просачивалась к писателям. Так, весь 1961 год литературную Москву периодически будоражили слухи о возможном назначении в «Литгазету» Сергея Баруздина. Но, кажется, это было всего лишь зондирование общественного мнения. Власть хотела понять, насколько писательское сообщество было готово к переменам и кто мог бы устроить писателей. Как выяснилось, «Литгазета» уже давно многих не устраивала, писательский мир, как и читательский, заждался преобразований, но конкретно Баруздина в роли главного редактора «Литгазеты» мало кто видел. И не потому, что личность была мелковата. Косолапов тоже не был большой литературной фигурой. Баруздина никто всерьёз не воспринимал как реформатора. Существовала опасность, что с его приходом в газете поменялись бы любимчики, и на этом вся реорганизация закончилась бы. Концепция издания наверняка бы осталась прежней.

В общем, поиски реформатора затягивались. Катализатором процесса выступил новый любимчик Хрущёва и по совместительству секретарь ЦК КПСС Леонид Ильичёв. Это он 17 декабря во время встречи Хрущёва с деятелями культуры и литературы на Ленинских горах зачитал вслух записку скульптора Евгения Вучетича о том, что редакция «Литгазеты», увлечённая поддержкой авангардистов, якобы всячески противится публикации статьи в поддержку его грандиозного монумента в Волгограде на Мамаевом кургане. Реакция советского лидера была вполне предсказуема: прислать в газету другого редактора.

Буквально через три дня после этой встречи, 20 декабря в секретариат ЦК КПСС поступило на эту тему официальное предложение. Надо отметить, что обычно такого рода документы первоначально готовились в профильном отделе ЦК. Потом они за подписью заведующего отделом или в крайнем случае заместителя заведующего отделом поступали секретарю ЦК, который курировал данное направление. И только после этого вопрос вносился на рассмотрение секретариата ЦК. Но в случае с Косолаповым было сделано исключение. Его делом занялся не доживавший последние дни отдел пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам и не отдел культуры ЦК, а лично Ильичёв.

Похоже, Ильичёв, затеяв пертурбацию в «Литгазете», хотел продемонстрировать партаппарату свои новые возможности. Не удовлетворённый ролью простого секретаря ЦК партии, он замахнулся на полномочия Суслова и захотел стать главным идеологом в стране. В своём письме на имя ЦК КПСС Ильичёв отметил:

«Считаю необходимым доложить о следующем.

За последние полтора года, после утверждения главным редактором «Литературной газеты» т. Косолапова В.А. газета допустила ряд серьёзных ошибок, опубликовала статьи и материалы, подвергнутые резкой критике общественностью.

По инициативе т. Косолапова в газете было напечатано стихотворение Е.Евтушенко «Бабий Яр», которое способствовало оживлению нездоровых настроений вокруг еврейского вопроса у нас и было широко использовано буржуазной пропагандой в клеветнических целях против нашей страны. Опубликовано также несколько фельетонов сенсационного характера («Сапогом в душу» А.Каплера, «Гербарий» В.Аксёнова и др.).

Газета нередко сбивается с последовательных позиций по основным вопросам литературной жизни. В ней публикуются статьи, в которых даются односторонние субъективистские оценки произведений литературы, допускается либерализм и попустительство неверным, незрелым тенденциям. С другой стороны, не печатаются или задерживаются материалы, написанные с принципиальных партийных позиций. Так было со статьёй скульптора тов. Вучетича, которая опубликована только после обращения автора в Президиум ЦК КПСС.

Тов. Косолапову неоднократно указывалось в аппарате ЦК КПСС на ошибочные выступления газеты, но он не сделал необходимых выводов. Всё это говорит о том, что т. Косолапов не сможет обеспечить руководство газетой.

Вношу предложение освободить т. Косолапова от обязанностей главного редактора «Литгазеты», как не справившегося с работой.

Проект постановления ЦК КПСС прилагается».

(РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 279, л. 47).

Что тут сказать? Это Косолапов-то либерал? Ну не смешите народ. Подчеркну ещё раз: Косолапов по своим взглядам принадлежал скорее к охранителям. Но у него был мягкий характер. Он в каких-то случаях мог пойти и на поводу у либералов. А вообще Косолапов слыл весьма гибким человеком, он, как и многие другие его соратники по партии, часто держал нос по ветру и колебался вместе с линией партии. Потом не стоит забывать, что Косолапов и Ильичёв в конце 40-х годов вместе служили в Агитпропе ЦК. Косолапов официально находился тогда в прямом подчинении Ильичёва, но все знали, что по некоторым вопросам он имел другую точку зрения, нежели Ильичёв, и в каких-то случаях выходил напрямую на Суслова. Ильичёву это не нравилось, но одёрнуть своего подчинённого у него получалось далеко не всегда. А поскольку Ильичёв по натуре был очень мстительным человеком, то он ничего не забыл и лишь ждал момента, когда можно было своему коллеге всё припомнить.

Кстати, Суслов слишком обидеть Косолапова не позволил. Хоть он и согласился с его отставкой, но без работы не оставил. Буквально через несколько дней после снятия с поста главного редактора «Литгазеты» Косолапов по решению ЦК возглавил одно из крупнейших в стране издательств – «Художественная литература». О чём это говорило? Что Косолапов по-прежнему оставался в обойме. Он был Суслову крайне необходим. И не случайно, когда через семь лет партаппарат вынудил уйти с работы уже Твардовского, в «Новый мир» прислали не кого-нибудь, а именно Косолапова. Но не для продолжения же либеральной политики. Так что ещё раз отмечу, никаким либералом Косолапов не был.

Вернусь теперь к записке Ильичёва. По неписанным правилам партийные функционеры, когда вносили предложение о чьей-либо отставке, тут же вторым пунктом вписывали имя заранее согласованного кандидата на освободившуюся должность или в крайнем случае оговаривали, кому и в какие сроки поручалось подобрать преемника. Но в записке Ильичёва о новом главном редакторе «Литгазеты» ничего не говорилось. Похоже, на тот момент с кандидатурой возможного руководителя газеты амбициозный секретарь ЦК КПСС ещё не определился.

По некоторым косвенным данным, старший (по возрасту и по полномочиям) коллега Ильичёва – Михаил Суслов хотел продвинуть в редакторы «Литгазеты» Валентина Катаева. В пользу этого писателя было несколько аргументов. Во-первых, Катаев имел в литературном мире серьёзный вес. Он был крупным писателем. С его именем считались как в нашей стране, так и в Европе. Это не какой-то Баруздин, которого никто не читал. Во-вторых, Катаев обладал неплохими организаторскими способностями. Он с нуля сделал незаурядный журнал «Юность», ввёл в литературу с десяток новых имён, о которых сразу стал судачить весь читающий мир. Кто ещё мог этим похвастать? И, в-третьих, Катаев был вполне договороспособен. Он мог найти подходы и к левым, и к правым. Правда, кое-кто в высшем партийном руководстве считал, что Катаев перегнул в «Юности» палку, допустив крен в сторону исповедальной прозы. Но таким ли это было страшным грехом? В конце концов исповедальщики «Юности», как и охранители, ратовали за коммунизм и против советского строя не выступали.

Я долго искал в различных архивах материалы, которые подтверждали бы заинтересованность Суслова в назначении Катаева главным редактором «Литгазеты». Но нашёл только один документ, в котором Катаев фигурировал в качестве главного редактора «ЛГ» – это протокол заседания секретариата правления Союза писателей России от 29 декабря 1962 года.

Интересно, что на этом секретариате вообще-то утверждалась редколлегия созданного на базе газеты «Литература и жизнь» еженедельника «Литературная Россия». Представители либерального лагеря – и прежде всего Константин Симонов – не скрывали своего недовольства. Они считали, что охранители использовали нечестные приёмы и в ущерб писательскому сообществу протолкнули в руководство нового издания в основном своих людей. Соратники Леонида Соболева с обвинениями не соглашались. Они утверждали, что это право любого главного редактора – самому набирать свою команду. При этом охранители ссылались как раз на Катаева: мол, он-то формировал редколлегию «Литгазеты» только под себя, так почему то же самое непозволительно Поздняеву.

Я приведу фрагмент из стенограммы состоявшегося 29 декабря 1962 года секретариата Союза писателей России.

«В.М. Кожевников:

Когда обсуждалась кандидатура В.Катаева на пост главного редактора газеты, он поставил условие, чтобы иметь право самому выбирать редколлегию в том духе, в котором он сочтёт возможным для своей работы. Мы такое условие приняли, оставив право за главным редактором самому сформировать редколлегию по своему усмотрению, с последующим утверждением её секретариатом.

В данном случае редколлегия была утверждена, а когда речь идёт о 5 человеках, представленных дополнительно редактором, считаю, что мы должны считаться с желанием главного редактора. Редколлегия формируется заново и не оказать доверия работающим людям было бы неправильно. Если мы предоставили какие-то права В.Катаеву, как главному редактору, считаю, что неправильно ставить под сомнение предложение К.И. Поздняева <…>

Е.Мальцев:

В части реплики В.Кожевникова, что если мы доверяли определять состав редколлегии В.Катаеву, то должны доверять и представлению К.Поздняева – должен сказать, что никто не говорил Катаеву, что ты, мол, набери редколлегию, а мы механически её утвердим. С какими-то кандидатурами мы могли бы не соглашаться.< …>

К.М. Симонов:

Должен сказать, что при всём моём уважении к В.П. Катаеву, я бы не пошёл к нему в редколлегию, а к Поздняеву пойду и постараюсь ему помогать».

(РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 184, лл. 187–188).

Получается, что перед тем, как решился вопрос с главным редактором и редколлегией еженедельника «Литературная Россия», состоялось назначение главного редактора «Литгазеты». Но когда именно? И на каком уровне: ЦК партии или Союза писателей СССР?

Я перерыл в РГАЛИ протоколы всех заседаний секретариата Союза писателей СССР за 1962 год. Но в них Катаев как возможный руководитель «Литгазеты» ни разу не фигурировал. Пересмотрел я и все рассекреченные к осени 2014 года материалы к заседаниям секретариата ЦК КПСС в 1962 году. Катаев и в них как кандидат на должность главреда «Литгазеты» нигде не упоминался.

Так что – Кожевников или Мальцев с Симоновым – всё выдумали про условия Катаева? Вряд ли. Скорее вот что случилось. Кандидатура Катаева, видимо, действительно предварительно проговаривалась в отделе культуры ЦК КПСС (а может быть, и в кабинетах повыше). Вероятно, руководство Союза писателей СССР получило указание внести официальное представление на Катаева. Наверное, для этого собирался узкий круг писательских начальников. Скорей всего в этом узком кругу Катаев поставил ряд условий. Потом началось техническое оформление обговорённых решений. Но не исключено, что на каком-то этапе кто-то из секретарей ЦК или ближнего окружения Хрущёва высказал по поводу Катаева свои сомнения, и документы о назначении именно этого писателя были отозваны. А литературные генералы, решавшие 29 декабря судьбу еженедельника «Литературная Россия», похоже, ничего этого ещё не знали и продолжали считать Катаева новым главредом «Литгазеты».

Если эта версия верна, осталось выяснить, в какие дни с Катаевым велись переговоры: в преддверии встречи Хрущёва с интеллигенцией на Ленинских горах или сразу после встречи. Пока, исходя из рассекреченных материалов Российского госархива новейшей истории, напрашивается один вывод: 20 декабря Ильичёв ещё не имел своего кандидата на должность главного редактора «ЛГ».

Но вот осенью 2013 года в печати появился фрагмент из неизданных мемуаров Александра Чаковского. Этот писатель рассказал о том, как через несколько дней после правительственного приёма на Ленинских горах его вызвал к себе заведующий отделом культуры ЦК КПСС Поликарпов и, сославшись на мнение Ильичёва, предложил ему возглавить «Литгазету». Чаковский, по его словам, от этой идеи отказался сначала устно, а затем и письменно. В воспоминаниях приведён текст отказа.

«Тов. Поликарпову Д.А.

Дорогой Дмитрий Алексеевич!

Наш вчерашний разговор застал меня «врасплох», и поэтому я, может быть, высказал своё суждение о нецелесообразности назначения меня в «Литгазету» несколько косноязычно. Так вот.

Я более шести лет жизни отдал журналу. Я люблю его, что естественно для человека, который этот журнал создавал. Однако работа в нём (и одновременное писание книг) потребовала от меня огромного напряжения. Достаточно упомянуть то обстоятельство, что я, полагая, что редактору «Иностранной литературы» стыдно не знать хотя бы один иностранный язык, выучил английский уже в более чем зрелом возрасте. У меня нет никаких оснований переоценивать свои знания и опыт в сфере международных культурных связей, – очевидно, за шесть лет их приобрёл бы каждый на моём месте. Но в данном случае таким человеком оказался я. Подумайте, так ли уж много в нашей литературной среде людей, которые знали бы это сложное и ответственное дело «не с налёта», не по пересказам и выборочным информациям, а, так сказать, из первоисточника?

Далее. Газета не журнал, тем более уже налаженный журнал. Работа в «Иностранной литературе» теперь даёт мне возможность с несколько меньшим напряжением сил делать главное дело моей жизни: писать.

Вспомните, одновременно с работой в журнале я написал три книги. Я утешал себя мыслью, что теперь (в будущем году мне стукнет 50), когда работа журнала уже вошла в своё русло, я смогу писать уже не за счёт того перенапряжения сил, как прежде, – это дело меня порядком уже измотало.

У меня есть журнальный опыт, но нет газетного. Смог бы я даже мечтать о продолжении литературной работы, если бы был принуждён взяться за новое для меня газетное дело, требующее каждодневного, изнурительного труда?

Дмитрий Алексеевич! Вы знаете меня не первый год. Очевидно, в памяти Вашей не сохранилось случая, когда я проявил бы недисциплинированность, «сманеврировал» бы, ушёл бы от трудного дела. Я хочу верить, что это обстоятельство побудит Вас всерьёз отнестись к моим аргументам. Прошу Вас, если сочтёте нужным, доложить о них тов. Ильичёву.

А. Чаковский.

20 декабря 1962 г.»

(«Литгазета», 2013, № 33/34).

Александр Чаковский
Александр Чаковский

По прочтении этого письма сразу возникло несколько вопросов. Первый вопрос: дошёл ли до адресата этот текст и где теперь хранится оригинал? В фондах РГАНИ я письмо Чаковского не обнаружил.

Второй момент. Если Чаковский ничего не напутал, вопрос о его назначении в «Литгазету» обсуждался в отделе культуры ЦК КПСС ещё 19 декабря. Но писатель ответил отказом. Поэтому Ильичёв, когда на следующий день вносил в секретариат ЦК КПСС свою записку, ограничился только предложением о снятии Косолапова.

Третий момент. Раз Чаковский письменно (подчёркиваю: письменно) отказался от сделанного ему предложения, значит, соответствующему отделу ЦК следовало немедленно заняться подбором других кандидатов на освобождавшееся место. Уговаривать «отказников» было не в правилах партаппарата. Исключения делались только для очень авторитетных (а точнее – для абсолютно незаменимых) специалистов. А был ли Чаковский таким уж асом в газетном деле? Конечно же, нет.

Идём дальше. В конце 1962 года Ильичёв имел в секретариате ЦК КПСС очень серьёзный вес и вряд ли бы кто-то посмел отложить рассмотрение его записки в долгий ящик. Разве что только Хрущёв. Но Хрущёв уже давно текущей деятельностью секретариата ЦК не занимался. В конце 1962 года работой секретариата поочерёдно руководили Фрол Козлов и Михаил Суслов. А ближайшее заседание секретариата ЦК по регламенту должно было состояться 25 декабря 1962 года.

Если рассуждать логически, у Ильичёва и его подчинённых оставалось четыре, максимум пять дней для внесения в ЦК нового кандидата на должность главного редактора «Литгазеты». Вот когда вновь теоретически могло бы всплыть имя Катаева. Но оно не всплыло. Как не всплыли и другие имена. А это совсем не понятно.

Смотрите, что получилось. Как известно, перед любым назначением в ЦК заранее готовился пакет документов: инструктор профильного отдела заполнял по установленному образцу на соискателя номенклатурной должности справку-объективку, а руководитель отдела вносил представление и, кроме того, составлял проект соответствующего решения. Но я пролистал всё дело за номером 279 из 18-й описи 4-го фонда РГАНИ, где подшиты все материалы к состоявшемуся 25 декабря 1962 года заседанию секретариата ЦК КПСС, и никаких документов с предложениями о новом редакторе «Литгазеты» не обнаружил.

Как это трактовать? Не исключено, что просто два секретаря ЦК, ведавшие идеологией, – Суслов и Ильичёв – какое-то время не могли достичь меж собой компромисса. Один двигал Катаева, лишь бы насолить бывшему шефу, второй настаивал на других именах. И поскольку ни одна кандидатура не приходила предварительное согласование, устраивавшее обе стороны, технические сотрудники не спешили вносимые профильными отделами ЦК документы приобщать к официальному делу. Все, видимо, ждали, когда два секретаря наконец придут к общему согласию.

Меж тем в своих мемуарах Чаковский утверждал, что с отправкой Поликарпову письма с отказом от нового назначения история не закончилась. «Дня через три меня вновь вызвал Поликарпов, – вспоминал писатель, – и показал выписку из решения секретариата ЦК о назначении главным редактором «Литгазеты». Напомню, свой отказ Чаковский направил в ЦК 20 декабря. Значит, вторичный вызов к Поликарпову последовал 23 или 24 декабря. А секретариат ЦК состоялся 25 декабря.

Я нашёл протокол секретариата ЦК за 25 декабря. Он сохранился в РГАНИ (фонд 4, оп. 17, д. 305). Его порядковый номер 52. Судя по протоколу, на заседании председательствовал Суслов, а из других секретарей присутствовали Андропов, Демичев, Ильичёв, Поляков, Пономарёв, Рудаков, Титов и Шелепин. В повестке дня значилось 29 вопросов. Однако, «Литгазета» нигде не фигурировала. Но, как оказалось, ряд вопросов, внесённых на рассмотрение Секретариата ЦК, были решены в другие дни. В частности, о Косолапове и его преемнике вопрос решился за день до Секретариата – 24 декабря (РГАНИ, ф. 4, оп. 17, д. 305, л. 15).

Вообще-то подобная практика назначения некоторых людей на номенклатурные должности существовала и раньше. Далеко не все кандидатуры обсуждались непосредственно на заседаниях секретариата ЦК. Какие-то назначения решались опросным путём, высокопоставленные функционеры оставляли на специальных бланках свои автографы, подтверждали «за» они или «против». А кто решал судьбу руководства «Литгазеты»? Один Суслов? Или в компании с Ильичёвым? Но Ильичёв вряд ли 24 декабря мог составить Суслову компанию. Он в тот день проводил заседание Идеологической комиссии ЦК.

Похоже, что принятое 24 декабря решение по «Литгазете» какое-то время сохранялось в тайне. Возможно, в партаппарате долго не могли решить, как объяснить руководству Союза писателей, что прошла кандидатура не Катаева, а Чаковского. Кто-то, не исключаю, боялся, как бы назначение Чаковского не было воспринято как ослабление позиций Суслова и, наоборот, как аппаратная победа Ильичёва. Хотя опасения были напрасны. Суслов и здесь всех перехитрил. Ведь Чаковский ещё с конца 40-х годов был его верным человеком.

Окончательно раскрылась тайна, надо полагать, лишь 30 декабря. Косвенно эту версию подтверждает наличие двух протоколов секретариата Союза писателей СССР о назначении Чаковского.

Оба протокола сохранились в Российском госархиве литературы и искусства. У обоих документов один и тот же номер – тридцать восьмой. В обоих протоколах вопрос о «Литгазете» значится под 20-м пунктом. Докладчиком в обоих протоколах указан один и тот же человек – оргсекретарь Союза Константин Воронков. Постановление в обоих случаях состоит из двух параграфов. В первом сообщается об отставке Косолапова, а во втором – об утверждении в новой должности Чаковского. Отличаются эти протоколы лишь датами и списками присутствовавших секретарей и участников голосований. Один документ датирован 26 декабря 1962 года (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 954, л. 54). Другой – 30 декабря 1962 года (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 954, л. 6).

Потом в одном протоколе указаны восемь присутствовавших секретарей: Бровка, Воронков, Марков, Г.Мусрепов, Смуул, Сурков, Федин и Яшен. А в другом перечислены те, кто голосовал за Чаковского: Федин, Воронков, Кожевников, Марков, Соболев и Бровка. Но Кожевников и Соболев вроде на секретариате не были. С другой стороны, не отмечено, как проголосовали участвовавшие в заседании секретариата Мусрепов, Смуул, Сурков и Яшен.

Я почему так подробно останавливаюсь на всех этих нестыковках? Эти нестыковки подтверждают, что назначение нового руководителя «Литгазеты» происходило на фоне острых столкновений разных кланов в партаппарате и в страшней спешке. Видимо, действительно сначала на роль главного редактора рассматривался Катаев. Но в последний момент кто-то на самом верху всё переиграл и предложил Чаковского. Скорей всего, секретари Союза писателей СССР были поставлены перед свершившимся фактом. А чтобы сохранить хоть какую-то видимость демократии, пришлось провести опрос литературных генералов. Но опрос состоялся не в день заседания секретариата 26 декабря, а, видимо, позже – 30 декабря, то есть на следующий день после того, как секретариат другого союза – Союза писателей России утвердил редколлегию еженедельника «Литературная Россия». Поэтому Вадим Кожевников 29 декабря ещё ничего не знал о том, что «Литгазетой» будет управлять не Катаев, а его давний друг Александр Чаковский.

Почему же окончательный выбор партийной верхушки пал на Чаковского? Кто всё-таки настоял на этом назначении? И что в конце концов представлял из себя Чаковский?

                                                3. Хотел и умел властвовать: Александр Чаковский

В обильной мемуарной литературе можно найти десятки портретов Александра Чаковского. Но я в первую очередь привёл бы зарисовку, сделанную дочерью его приятеля Вадима Кожевникова – Надеждой. По её словам, Чаковский «подавлял, хотел и умел властвовать. Некрасивый, сутулый, а покорял, пленял. Помню, девчонкой, когда он вдруг меня замечал, я робела. От него исходил мощный заряд мужского эгоизма, ему самому неподвластный, и даже если бы вдруг захотел себя тут укоротить, вряд ли бы удалось. Лощёный, барственный, от дорогих ботинок до сигары, свисающей с брюзгливой губы.< …> Чаковский смешным быть не мог. Ни в чём – ни в жизни, ни в творчестве. И это природное его свойство – одновременно и плюс, и минус. И броня, и ущербность характера, личности. Сам над собой поиздеваться всласть, озорно не умел и другим никогда бы не позволил» (Н.В. Кожевникова. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие. М., 2007).

Александр Борисович Чаковский родился 13 (по новому стилю 26) августа 1913 года в Петербурге. Его дед был купцом. Отец стал врачом, но в 1924 году оказался лишён избирательных прав «за участие в аренде бани». Мать занималась домашним хозяйством.

Девять классов Чаковский окончил в Куйбышеве. Потом он переехал к матери в Москву. Получив аттестат зрелости, парень устроился сначала электромонтёром на один из московских электрозаводов, а затем стал на том же заводе помощником начальника планово-экономического отдела.

В 1934 году Чаковский поступил в Московский институт советского права, на втором курсе он учился в институте советского строительства при ВЦИКе, а в 1936 году его приняли в третий вуз – в Литинститут. В том же 1936 году этот студент возглавил отдел прозы в журнале «Октябрь». Спустя два года он, получив диплом, поступил в аспирантуру МИФЛИ, которую, правда, в 1940 году оставил.

Ещё аспирантом Чаковский получил повышение по службе, став заместителем редактора «Октября». Но по первости он наделал немало ошибок. Главный его прокол заключался в том, что он отдал предпочтение истории, а не современности. Из-за этого ему сильно досталось от руководителей Агитпропа ЦК ВКП(б) Андрея Жданова, Георгия Александрова и Петра Поспелова. 4 августа 1939 года Оргбюро ЦК ВКП(б) даже приняло специальное постановление по «Октябрю». Правда, Оргбюро главную вину возложило на члена редколлегии журнала В.Ильенкова и руководителей Главлита. Это не совсем устроило Поспелова. Тот спустя две недели, 19 августа в своей справке отметил, что недопустимо, когда «все дела «крупнейшего журнала «Октябрь» ведёт т. Чаковский, который лишь недавно подал заявление о вступлении в партию». Кроме того, Поспелову не понравилось, как Чаковский готовил № 5/6. Он «мобилизовал всё для воздействия на работников Главлита», поехав вместе с Сельвинским в Главлит, чтобы добиться разрешения на публикацию в журнале «вредных и пошлых стихотворений» (имелись в виду «Лирика» и «Монолог диверсанта»).

Накануне войны Чаковский стал начальником сценарного отдела на киностудии «Мосфильм». Но в начале 1942 года его направили в качестве специального корреспондента во фронтовую печать. Он оказался в блокадном Ленинграде. Едва освоившись на новом месте, писатель поспешил напомнить о себе Союзу писателей. 7 февраля 1942 года Чаковский написал:

«Дорогие товарищи!

Шлю приветы и наилучшие пожелания. Очень хотелось бы получить от Вас весточку, – как дела в Союзе и что вообще нового.

Не знаю, в М<оск>ве ли тов. Карцев, – если да, очень прошу его сообщить мне, что удалось сделать для моей жены. Очень неприятно чувствовать, что у тебя нет дома в М<оск>ве и некуда будет вернуться. Дел здесь масса и весьма интересных. Фронт наш трудный и важный и товарищи работают с сознанием этого.

Жму руки Ваши. Привет Фадееву.

А.Чаковский

Действ<ующая> Армия, ППС 337, редакция «Фронт<овой> Правды», старш. политруку А.Чаковскому». (РГАЛИ, ф. 631, оп. 16, д. 542, л. 1).

Ответил Чаковскому Карцев. Он сообщил:

«Ув. тов. Чаковский,

в ответ на Ваше письмо сообщаем, что ещё 17/I с.т. Военной Комиссией была выдана справка Вашей жене тов. Худак Л.И. – для устройства её жилищных дел, и с этого времени от тов. Худак в Военную Комиссию не поступало никаких заявлений ни письменно, ни устно.

Получив Ваше письмо, мы 13/III с.г. пригласили тов. Худак Л.И. зайти в Военную Комиссию, но ответа на это приглашение не имеем.

Одновременно сообщаем, что в Военную Комиссию неоднократно обращалась тов. Флаксман Розалия Соломоновна – Ваша бабушка – с просьбой содействовать ей в получении от Вас материальной помощи (ввиду того, что никого из близких, кроме Вас, у неё нет).

О тяжёлом материалом положении Вашей бабушки мы сообщили Вашей жене, но Р.С. Флаксман по-прежнему никакой помощи не получает.

Теперь – о Вас лично: просим присылать в Военную Комиссию (как мы уговорились) все Ваши произведения в армейской газете (в вырезках), а также и всё, что напишете, для передачи в центральную печать.

Привет – и пожелания успеха, здоровья» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 16, д. 542, л. 2).

Чуть позднее Чаковский, отталкиваясь от своих военных впечатлений, написал повести «Это было в Ленинграде» и «Лида», которые в 1944–45 годах были напечатаны в журнале «Октябрь».

В начале января 1945 года Чаковский получил новое назначение в Харьков. Но это его не обрадовало. За помощью он обратился в Союз писателей к Дмитрию Поликарпову. Чаковский писал:

«Уважаемый Дмитрий Алексеевич!

Я очень стремился к встрече с Вами, но, к сожалению, сложившиеся обстоятельства помешали этому.

Я прослужил в армии три года, находился на фронте без дня отпуска. Был в Ленинграде всё время блокады. Теперь, после контузии, сотрясения мозга и последствия этого я отправлен Главпуркка на работу в газету Харьковского военного округа, где я не смогу ни писать, ни лечиться. Моё состояние таково, что каждодневно работать в газете мне не по силам. Надежды, что после беспорочной службы на фронте и тяжёлой контузии, я смогу вернуться к писательской работе и создать вторую часть книги «Это было в Ленинграде» – теперь рассыпались.

Мне кажется неправильным направление писателей, честно прослуживших Родине на фронте во время войны, в тыловые газеты, где со всех точек зрения они неприменимы. Это вопрос не только мой личный. Мне кажется, что интересы литературного дела диктуют другой принцип использования писателей, потерявших здоровье на войне.

Я беседовал с Николаем Семёновичем [Тихоновым. – В.О.] и надеюсь, что и Вы окажете мне поддержку в изменении моей судьбы к лучшему.

Жму Вашу руку

А.Чаковский».

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 16, д. 542, л. 5).

Демобилизовался Чаковский в звании майора по болезни весной 1945 года и потом три года нигде не работал, сообщая в анкетах, что с 1945 по 1948 год был поглощён только творчеством. Не занимая после Победы в течение трёх лет никакого официального поста, он тем не менее сразу стал в системе Союза писателей очень влиятельным человеком. Ему нередко поручались самые ответственные доклады. Именно его весной 1946 года кремлёвское начальство обязало инициировать партийное собрание против оргсекретаря Союза писателей Дмитрия Поликарпова.

Формально Поликарпов был обвинён в невнимании к проблемам литературной критики и излишнем административном давлении на журнал «Знамя». Но в кругах, близких к руководству Союза писателей и Агитпропу ЦК, понимали, что всё было сложней. Многих насторожило, что жалобы на давление исходили не от редактора «Знамени» Всеволода Вишневского, а от критика Анатолия Тарасенкова. В подобных случаях все дела рассматривались, как правило, на уровне инструктора ЦК ВКП(б). До секретарей ЦК такие истории доходили крайне редко. А тут скандалом заинтересовался один из руководителей страны – Георгий Маленков. Спроста ли?

Как оказалось, Поликарпов стал жертвой разборок в высшем руководстве. Маленков давно не мог поделить сферы влияния с Ждановым. Каждый искал компромат на оппонента. А Поликарпов считался человеком Жданова. Вот Маленков и воспользовался жалобой Тарасенкова, чтобы побольней ужалить своего оппонента.

Развенчать Поликарпова должен был Чаковский. 2 апреля 1946 года заведующий сектором Агитпропа ЦК Николай Маслин доложил Маленкову:

«На днях проходило закрытое собрание парторганизации Союза советских писателей, посвящённое ходу выполнения решения ЦК ВКП(б) о литературной критике 1940 года. Доклад сделал писатель т. Чаковский. В прениях (27 марта и 1 апреля) выступило 17 критиков и писателей. Окончание собрания намечено на 8 апреля.

В докладе сделаны правильные выводы о низком идейном уровне литературной критики, не ставшей до сих пор серьёзным орудием пропаганды и коммунистического воспитания, как этого требует решение ЦК ВКП(б). Однако докладчик не вскрыл и не проанализировал причины, определяющие неудовлетворительное состояние критики. Бесспорный по своим выводам, но скудный по материалу «цитатный» доклад не мог явиться основой широкого обсуждения наболевших вопросов современной литературной критики. Выступавшие в прениях говорили, главным образом, по поводу недостатков доклада, а не по существу работы критиков. На втором заседании (1 апреля) этот недостаток был частично восполнен в выступлениях критиков и писателей – Лежнева, Чарного, Шагинян, Суббоцкого и др. Были отмечены вредные тенденции ряда критических работ: вульгаризация ленинского понимания творчества Л.Толстого (в работах Мейлаха), эстетство и формализм (в статьях о поэзии и театре Зелинского и Юзовского).

На собрании подверглась острой критике работа Правления Союза советских писателей за административные методы руководства литературой и критикой. Практика администрирования связывалась докладчиком и выступавшими с именем секретаря Союза писателей т. Поликарпова» («Сталин и космополитизм. Документы Агитпропа ЦК КПСС. 1945–1953. М., 2005. С. 42).

После этого некоторые знатоки закулисной жизни причислили Чаковского к людям Маленкова. Но, похоже, не всё так было просто. Я не думаю, что писатель вёл самостоятельную игру. Но и к маленковцам он никогда не относился. Видимо, управляли им после войны совсем другие люди, не любившие афишировать свои имена.

В это время в Союзе писателей началась борьба с антипатриотами и травля космополитов. Но Чаковский в разгар кампании оказался на Дальнем Востоке. Случайно ли это? Вряд ли. Похоже, кто-то очень берёг этого литератора, имевшего еврейское происхождение, от возможных обвинений (а желающие напомнить, как еврей Чаковский изничтожал в 1946 году русского патриота Поликарпова, были). Кто? Жданов был уже мёртв. Маленков? Но ему Чаковский после смерти Жданова был уже не нужен. Более того, он мог представлять для него опасность. Получается, Суслов. Но это только версия.

Осенью 1947 года Чаковский опубликовал в журнале «Знамя» заключительную часть своей военной трилогии – повесть «Мирные дни». Лев Субоцкий потом выдвинул от Союза писателей эту трилогию на соискание Сталинской премии.

«Чаковский, – подчеркнул в представлении Субоцкий, – сумел правдиво передать романтику борьбы ленинградцев. Он нарисовал образ Ленинграда-борца и ленинградцев-победителей. В основе фабульного развития повести лежит тема торжествующей любви: герой в осаждённом Ленинграде ищет и находит любимую женщину. Тема любви не становится узко личной темой. Автор показывает чувство любви, одухотворяющее советского человека, поднимающего его на подвиги» (РГАЛИ, ф. 631. оп. 40, д. 1384, л. 139). Но в Кремле ходатайство Субоцкого не поддержали.

В феврале 1948 года Чаковский был взят на работу в аппарат Союза писателей, где вместо Поликарпова вскоре очень многими делами стал заправлять Анатолий Софронов. Его назначили ответственным секретарём секции прозы. А вскоре ему дали творческую командировку на Южный Сахалин и Курилы.

По возвращении в Москву лихой литературный функционер по горячим следам написал роман «У нас уже утро». И уже в марте 1950 года он получил за него с подачи, видимо, Суслова Сталинскую премию третьей степени.

Роман «У нас уже утро» потом много раз переиздавался. На Сахалине одно из переизданий готовил Анатолий Ткаченко. Он выяснил всю подноготную создания этой книги и отыскал первые отклики. Уже в 2002 году Ткаченко рассказывал:

«История появления на свет этого сочинения такова. После изгнания японцев из южной части Сахалина и с Курильских островов, началось спешное заселение освободившихся земель советскими людьми. Сталин лично следил, что и как делается. Однажды он обмолвился: мол, пора бы нам иметь, кроме газетных статей, художественное произведение о наших людях, в трудных условиях обживающих отбитое у врага. Это, конечно же, стало известно творческой общественности Москвы, и Чаковский немедленно отправился на Сахалин. Там он пробыл несколько месяцев, навестил Курилы, и вернулся в столицу с готовой рукописью романа «У нас уже утро». Книга без промедления была издана, проворный автор её получил Сталинскую премию. Понятно, о чём рассказывалось в том романе с прозрачно-символическим названием – о рыбаках, пограничниках, строителях, происках побеждённого коварного соседа… Но, как говорится, убей меня, я не вспомню имён героев, даже заглавных, сколько-нибудь ярких сцен. Была эта вещь обычной для того времени заказной поделкой. Сделал удачный ход – угодил в дамки. Вот что писал своей жене, оказавшись на Сахалине в 50-м, Вертинский: «В магазинах одни консервы и спирт «Сучок» из древесины, кругом ужасная бедность, а какой-то псих написал роман «У нас уже утро», в котором всё прекрасно, и даже сады цветут, и сбежал в Москву. Но несмотря на это удостоился Сталинской премии». Нет, Александр Борисович не был психом, просто недавний эмигрант Вертинский мало смыслил в нашем соцреализме» (А.Ткаченко. Переделкинские прогулки. М., 2002).

Летом 1950 года в верхах созрела идея направить Чаковского в Северную Корею. Константин Симонов предложил оформить писателя специальным корреспондентом «Литгазеты». Но тогда без ведома Сталина это не делалось. 14 июля 1950 года секретарь ЦК ВКП(б) Михаил Суслов лично обратился к вождю. Он писал:

«Товарищу СТАЛИНУ

Главный редактор «Литературной газеты» т. Симонов просит разрешить командировать писателя т. Чаковского А.Б. специальным корреспондентом «Литературной газеты» в Корейскую народно-демократическую республику сроком на 2 месяца.

Тов. Чаковский Александр Борисович 1913 года рождения, еврей, член ВКП(б) с 1941 года, окончил литературный институт им. Горького. Его роман «У нас уже утро» в 1950 году отмечен Сталинской премией третьей степени. В настоящее время т. Чаковский работает ответственным секретарём секции прозы Союза советских писателей СССР.

Полагал бы возможным принять предложение т. Симонова о направлении т. Чаковского А.Б. специальным корреспондентом «Литературной газеты» в Корейскую народно-демократическую республику на двухмесячный срок» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 103).

Окончательно вопрос с командировкой Чаковского был решён 18 июля 1950 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Потом выяснилось, что писателя послали в Корею не только для написания репортажей о борьбе корейского народа с американскими интервентами.

Чаковский уже давно состоял в негласной партийной разведке. Должность специального корреспондента «ЛГ» являлась для него всего лишь «крышей». Главными обязанностями были анализ политической ситуации на Корейском полуострове, изучение общественного мнения во взрывоопасном районе мира и поиск нужных людей, способных формировать позицию зарубежных СМИ в нашу пользу.

Ещё одна деталь. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило решение о направлении Чаковского в качестве спецкора «ЛГ» в Корею 18 июля 1950 года. И в тот же день вышел приказ Главлита об изъятии из библиотек и магазинов повести писателя «Это было в Ленинграде».

«Формальным мотивом изъятия, – полагал книговед Арлен Блюм, – послужила сцена встречи автора с Попковым, возглавлявшим тогда Ленинградскую партийную организацию, в Смольном, где он выступил с докладом. Рассказав о положении в городе, Попков сказал, в частности: «Сейчас главная задача доставить в город продукты и организовать борьбу с ворами и мародёрами» (с.96). Однако, как во многих других случаях (см. например, ранее Берггольц О.Ф.), запрету подвергалось изображение страданий ленинградцев, повальных смертей, голода. Чаковский, посетив Ленинград, «…видит какие-то высохшие скелетообразные существа», умирающих от стужи и голода людей. В книге публикуется один из самых страшных документов – дневник блокадницы» (А.В. Блюм. Запрещённые книги русских писателей и литературоведов. 1917–1991: Индекс советской цензуры с комментариями. СПб., 2003. С. 183).

Но на карьере Чаковского запрет цензуры никак не сказался. Кстати, приказ Главлита распространялся на книгу писателя пять лет. Отменили его лишь 26 октября 1956 года.

В Корее двух месяцев Чаковскому не хватило. Ему потом продлили командировку ещё на несколько месяцев. В Москву писатель вернулся с повестью «Хван Чер стоит на посту». Но вскоре конъюнктура изменилась, и Чаковский никаких политических дивидендов от своей корейской книги не получил. Единственный плюс был в том, что писатель тогда сдружился с первым публикатором корейской повести Вадимом Кожевниковым (тот даже включил Чаковского в редколлегию журнала «Знамя»).

Отличительной чертой Чаковского было умение подстраиваться под любую власть. Как он в конце 40-х годов старался угодить руководителю Союза писателей Фадееву. Но после смерти Сталина Фадеев оказался у новых советских лидеров в немилости. И Чаковский сразу перестроился, начав лавировать между Алексеем Сурковым и Анатолием Софроновым, которые не прочь были сами возгласить писательское сообщество. Правда, Фадеев долго не сдавался. Когда он понял, что ближайшее окружение несколько лет им, по сути, манипулировало, то тут же задумался о немедленном обновлении всех структур в Союзе писателей. Однако более других осуществлению его планов стал противиться как раз Чаковский. Поражённый цинизмом коллег, Фадеев в конце сентября 1953 года пожаловался в Московский горком партии.

 

«Мои попытки, – подчеркнул он, – улучшить состав намечаемого партийного бюро секции прозы за счёт творчески ценных кадров вызвало грубые окрики по моему адресу председательствовавшего на собрании члена партийного комитета т. Чаковского» (РГАНИ, ф. 5, оп. 5, д. 437, л. 83).

Когда началась хрущёвская оттепель, некоторые писатели стали на разных собраниях говорить о вреде партийного (и прочего другого) руководства литературой и высказываться за отмену цензуры. Дальше других в своих требованиях предоставить художникам полную свободу зашёл Степан Злобин. Как он неистовствовал в начале декабря 1954 года на собрании московских писателей. И ведь возразить по существу ему было нечего. Открыто в атаку против Злобина пошёл один Чаковский. Но писатель, вступив в жёсткий спор со Злобиным, отстаивал не идеи. Он таким образом хотел в очередной раз выслужиться перед своими покровителями. Народ это понял, кто-то даже не выдержал и назвал его подлецом.

Об этом случае потом сообщили в своей записке руководители отдела науки и культуры ЦК КПСС А.Румянцев и П.Тарасов.

«Следует отметить, – подчеркнули партийные функционеры, – что одному из молодых писателей (т. Чаковскому), выступившему с критикой порочных взглядов Злобина, была послана в президиум собрания анонимная записка с угрозами расправиться и «выгнать» из литературы» («Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. Документы. М., 2001. С. 327).

Видимо, за проявленный героизм Чаковский в конце 1954 года был выдвинут на должность главного редактора создаваемого журнала «Иностранная литература». Представление на писателя внесли заведующий отделом науки и культуры ЦК А.Румянцев и завотделом пропаганды ЦК В.Кружков. Кроме того, одну записку по этому поводу на трёх листах прислал в ЦК Борис Полевой и другую – на четырёх листах – Константин Симонов. Все эти документы были упомянуты в материалах к заседанию секретариата ЦК КПСС, которое планировалось провести 16 декабря 1954 года (РГАНИ, ф. 4, оп. 9, д. 1202, л. 99). Но самих записок в деле 1202 не оказалось. Сохранилось только постановление самого секретариата ЦК от 16 декабря 1954 года. В нём говорилось:

«1. Принять предложение Секретариата Правления Союза советских писателей СССР об издании с июля 1955 года ежемесячного литературно-художественного и общественно-политического журнала «Иностранная литература» – органа ССП СССР – объёмом 18 печатных листов, тиражом 40 тысяч экземпляров.

2. Утвердить главным редактором журнала «Иностранная литература» т.Чаковского А.Б.

3. Возложить выпуск журнала «Иностранная литература» на Издательство иностранной литературы Министерства культурны СССР.

4. Утвердить штаты и ставки заработной платы работников редакции журнала «Иностранная литература», согласно приложению.

5. Разрешить редакции журнала «Иностранная литература» производить выплату гонорара зарубежным авторам за опубликованные в журнале оригинальные произведения в иностранной или советской валюте (по желанию авторов).

6. Пункты 1, 2 и 5 внести на утверждение Президиума».

(РГАНИ, ф. 4, оп. 9, д. 146, л. 194).

Под текстом постановления в графе результаты голосования в левом углу указано, что «за» проголосовали П.Поспелов, М.Суслов и Н.Шаталин. В правом нижнем углу остались автографы Маленкова, Молотова, Микояна, Сабурова, Первухина, Аристова и неразборчивая подпись кого-то ещё из высшего советского руководства. Кроме того, на документе сохранился штампик: «Утверждено Президиумом [ЦК КПСС] пр. № 99, п. 8 от 16.XII.1954 г.».

К слову: я надеялся в материалах к заседанию Президиума ЦК КПСС найти записки партфункционеров и литературных генералов, связанных с назначением Чаковского. Для этого перерыл кучу документов, хранящихся в РГАНИ в фонде Политбюро ЦК (ф. 3, оп. 8, д. 174–176). Но безрезультатно. Видимо, эти записки следует искать в других фондах. Или они до сих пор не рассекречены.

Любопытно, что приход Чаковского в новый журнал совпал с новым возвышением Поликарпова. Сначала Поспелов и Суслов возвратили этого функционера на руководящую должность в Союзе писателей, а потом добились назначения его заведующим отделом культуры ЦК. Неужели кто-то из них забыл о роли Чаковского в удалении из Союза весной 1946 года? Вряд ли. память и у Поспелова, и у Суслова была отменная. Тогда чего они хотели: столкнуть жертву и палача? Если это так, Поликарпов, желая отомстить, должен был, получив под своё начало отдел культуры ЦК, держать Чаковского с его журналами в ежовых рукавицах. А этого не произошло. По свидетельству очевидцев, Поликарпов и Чаковский общались в то время не как начальник и подчинённый. Они зачастую вели себя как закадычные друзья. Может, Поликарпов забыл старые обиды? На него это не было похоже. Он ведь до смертной доски в завуалированной форме продолжал мстить Вере Пановой. Получалось, что Поликарпов знал о Чаковском такое, что перевешивало все возможные обиды и даже вызывало чувство благодарности.

Спустя три недели после своего назначения Чаковский внёс в Союз писателей свои предложения по составу редколлегии журнала «Иностранная литература». По его мнению, в редколлегию следовало пригласить директора ИМЛИ И.Анисимова, представителя Иностранной комиссии Союза писателей М.Аплетина, казахского классика Мухтара Ауэзова, очень партийную критикессу Т.Мотылеву, известного своими доносами писателя Л.Никулина, основателя кукольного театра С.Образцова и популярного на Западе автора «Оттепели» И.Эренбурга. Вопрос был рассмотрен на секретариате Союза писателей 11 января 1955 года. Список Чаковского начальство приняло без каких-либо оговорок, о чём свидетельствовало постановление № 3 (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 494, л. 1). Но что интересно, в подготовленной для рассылки выписке из этого же постановления появились две новые фамилии: кинорежиссёра Сергея Герасимова и поэта Степана Щипачёва. Кто уже после состоявшегося голосования включил этих людей в редколлегию, неясно.

 

Продолжение следует

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.