За сорок рублей
№ 2009 / 10, 23.02.2015
В последнее время я часто останавливаюсь возле палаток, где продают книги по 10, 20, 40 рублей, и именно там нахожу что почитать не для дела, не для работы, а для души.
 |
В последнее время я часто останавливаюсь возле палаток, где продают книги по 10, 20, 40 рублей, и именно там нахожу что почитать не для дела, не для работы, а для души. Недавно в одной из таких палаток я купил за сорок рублей книгу рассказов Бориса Екимова «Набег», вышедшую в 2001 году в издательстве «Современник».
С прозой Бориса Екимова я знаком давно, но его книгу открыл впервые – до этого читал рассказы и повести в журналах, в «Литературной России». Многое вызывало то радостное чувство, какое появляется, когда читаешь настоящую прозу, правда, сами произведения чаще всего были о тяжёлом, грустном.
Екимов – писатель негромкий, критики о нём вспоминают нечасто. Во многом эта негромкость объясняется тем, что пишет Екимов в основном рассказы, а о них критики отзываются редко и не очень охотно, предпочитая романы.
Последний год оказался для писателя щедрым на интервью, статьи. Ему была вручена премия Александра Солженицына, в «Новом мире» вышла большая повесть «Предполагаем жить», а в издательстве «Вагриус» – книга рассказов; в ноябре 2008 года газеты и журналы отметили семидесятилетний юбилей писателя статьями…
Но несмотря на это, Борис Екимов продолжает оставаться в нашей литературе фигурой не центральной, нет к его прозе того внимания, что сопровождает каждую новую вещь многих других современных авторов… К моде можно относиться по-разному, но мода на того или иного писателя – дело не совсем пустое: она увеличивает армию читателей. И хорошо, когда модным становится писатель, действительно достойный широкого читательского внимания. Модными были когда-то Достоевский, Горький, Зощенко, Шукшин, Распутин, сегодня моден Захар Прилепин, и слава богу, что его книги переиздаются снова и снова. Мода на писателей нужна, нужен шум вокруг них. «Шум, конечно, не всегда одно и то же со славою, – заметил Белинский, – но без шуму нет славы». Читая книгу «Набег», я пожалел, что шум вокруг произведений Бориса Екимова никогда не возникал.
Произведения художественной литературы в большинстве своём продукты скоропортящиеся. Мало что из того, что ещё лет десять–пятнадцать назад обсуждалось критиками, рекомендовалось читателям, получало премии, сегодня можно читать без огромного усилия, и вряд ли произведения эти в будущем обретут вторую жизнь, заинтересуют кого-то, кроме историков литературы.
Со многими вещами Екимова, на мой взгляд, дело обстоит совсем иначе. Он пишет зачастую о современной ему жизни: в 70-х писал о 70-х, в 80-х – о 80-х и так далее. И когда читаешь произведения в журналах, газетах, то есть вскоре после написания, относишься к ним, как к пусть талантливой, но фиксации тех или иных действительных событий. Недаром некоторые критики видят в прозе Екимова очерковую основу. По прошествии же времени, собранные в книгу, рассказы оказываются действительно настоящей, художественной литературой, которая продолжает жить уже вне контекста породившей её действительности. Так живут рассказы Чехова, Шукшина, Казакова… Немного ещё найду рассказчиков, чтобы продолжить ряд.
В книгу «Набег» вошло около сорока рассказов Бориса Екимова 1975 – 2001 годов. Далеко не всё, что написал автор за это время, но составлен сборник таким образом, что представляет собой практически единое произведение – действие происходит, по большей части, на придонских хуторах, есть сквозные герои – тракторист Тарасов, скотник Николай, управляющий Арсентьич… И видно, как шло к краху наше сельское хозяйство, становится ясно, почему не прижились у нас фермеры… Говорю сейчас о так сказать социальных мотивах, потому что всё-таки они – основа прозы Екимова, да и вообще русской прозы хоть позапрошлого, хоть прошлого, хоть наступившего века. И герои екимовских рассказов – хотят они того или нет, частицы общественного устройства.
«Ныне, например, с утра в саду поработал, – признаётся управляющий Чапурин спивающемуся парню Юрке, – деревья окапывал, с клубникой занимался. Утро прям дорогое, так бы никуда и не ходил. В контору идти неохота, там собачиться, – засмеялся он, – а всё же пошёл. А ведь мог бы не ходить. Правильно? Но пошёл. Надо». («Чапурин и Юрка»)
В статье, посвящённой прозе Бориса Екимова «Спокойная жизнь» («Литературная Россия», 25 апреля 2008), Лидия Сычёва пишет: «Именно «спокойная жизнь» отражена в большинстве екимовских вещей (несмотря на внешние приметы острой социальности). <…> …во всех этих произведениях есть чувство меры, прекрасное знание материала, наработанная интонация, пластика, и всё это вместе умело маскирует «спокойствие» писательской души. <…> Но во дни потрясений, когда родина наша рушится, разве чувство меры спасало и спасёт народ?! Нет! Спасают родину, на обывательский взгляд, безумцы – герои, подвижники, святые. Словом и делом, молитвой и подвигом. А писатель – каждодневным духовным трудом».
 |
| Борис Екимов |
В чём-чём, а в спокойствии Бориса Екимова я бы никогда не обвинил. Трудно в современной русской литературе найти прозу столь кровоточивую. Да, Екимов не кричит, не безумствует, но спокойствие его интонации, это с трудом сдерживаемый крик. И трудно не закричать, пиша рассказы, подобные «Путёвке на юг», «Чапурину и Юрке», «Врагу народа», «Набегу», «Деду Фёдору». «Эмоциональная бедность» героев Екимова, на которую указывают некоторые критики, тоже обманчива. Да, они редко выплёскивают эмоции, но внутреннее их кипение автор показывает на редкость пронзительно. Взять того же тракториста Тарасова, героя нескольких рассказов, с усилием связывающего несколько слов, но с болью переживающего гибель родного хутора, колхоза, в котором трудился всю жизнь (хотя сам из семьи «кулаков», чудом выживший ребёнком где-то на Севере, куда была сослана в 30-е их семья) и, главное, в меру сил пытающийся колхоз, хутор спасти, или вот дед Фёдор – герой одноимённого, последнего в книге, рассказа. Рассказ датирован 2001 годом: позади перестройка, переходный период, эксперимент с фермерскими хозяйствами. Колхоза нет, люди кормятся каждый своим хозяйством. Дед Фёдор, всю жизнь проработавший на тракторе, остался «сиротой» – тракторов на хуторе почти нет, колхозную технику сдали на металлолом, а копаться в огороде, возиться со скотиной дед Фёдор не умеет и не хочет. С утра до ночи он неприкаянно бродит по хутору, словно чего-то ищет – ищет прежнюю жизнь с её тракторами, работой, полеводческими бригадами… Дед Фёдор не любитель разговаривать, но его молчание, его каждодневное брожение по хутору красноречивее самых громких и отчаянных криков…
В русской литературе последних двадцати с лишним лет (начиная, пожалуй, с распутинского «Пожара») появилось много экспрессивных, громких произведений. Но эта громкость их и обесценила, оставила в прошлом. Трудно долго слышать набат, а шёпот заклинания – завораживает. Борис Екимов в своих рассказах заклинает землю от опустошения, людей – от очерствения. Он год за годом осматривает тот кусочек земли, что знает с раннего детства, перебирает людей, ищет среди них праведников. И – находит. Хотя они у него – живые люди, со своими слабостями, недостатками, и всё же на них – на деде Фёдоре, на Тарасове, Чапурине, Раисе, фельдшере Мишке, ершистом парне Артуре, «обиженном умом» Кыле ещё держится жизнь, не превращается в звериное существование…
Интересно, что Борис Екимов один из немногих, кто описывает крестьянский труд. Даже те, кого мы называем «деревенщиками», почти не оставили нам сцен ухода за скотиной, вспашки полей, вообще устройства, будней крестьянской жизни. Деревенщиков интересовали другие проблемы. Екимов же делает упор именно на ежедневный, тяжёлый, однообразный, но и благодатный труд. Впрочем, благодатный, если трудиться с умом, понимать природу, животину. И в отличие от тех же деревенщиков у Екимова нет идеализации крестьянского мира – достаточно прочитать первый большой екимовский рассказ «Переезд», чтобы увидеть, что мир этот сложный, жестокий даже. За навильник сена могут зашибить.
…Ещё лет сто назад, когда кинематограф из циркового фокуса стал превращаться в искусство, появилось мнение, что теперь литература станет иной – повествовательная функция её становится не главной. То же самое прочили и живописи после изобретения фотографии… Но история показывает, что реальное отображение жизни остаётся самым ценным и в литературе, и в живописи. Разнообразные течения, направления оказываются лишь экспериментами, в итоге поглощаемыми реализмом, реализм обогащающими.
В обилии информации публицистического, аналитического, научного, сюрреалистического и прочих планов главное всё же сохраняется в литературе. Кто-то из французских писателей XIX века сказал: «Эпоха, которая не оставила романов, нам неизвестна». Так и есть. Борис Екимов всю жизнь пишет огромный роман о том времени, в котором живёт. Отсюда и интонационная близость его рассказов, неспешный, размеренный стиль, который входит в душу читателя острее и глубже самого экспрессивного потока… В общем-то, так же неспешно и размеренно писали и Чехов, и Казаков, и Шукшин.
Может быть, люди далёкого будущего, заинтересовавшись, что переживали, как выживали люди в 90-е, 00-е, перебрав горы дисков с фильмами, выпусками новостей, груды книг, найдут ответ в рассказах Екимова. Конечно, будут удивлены, зачем воровать колхозную солому, чтобы накормить колхозную же скотину («Тарасов»), скорее всего, будут негодовать, узнав, что можно было сначала упросить человека взять на откорм бычков, обещая ему золотые горы, подписав с ним договор, а потом этих откормленных бычков взять и отобрать («Набег»), недоумённо почешут затылок, прочитав, что люди были готовы голодать, чем допустить, чтобы один из них взял клок земли в аренду и выращивал на нём хлеб («Враг народа»)… Да, уверен эмоциональный отклик у читателей будущего на «спокойно» рассказанные истории Екимова возникнет. Жаль, что сегодня у него с читателями не густо. Толстые журналы читают сотни людей, и в основном специалисты, книги же выходят редко, тиражом 4500 («Набег»), 3000 (последняя, «Не надо плакать…») экземпляров. Да и то вот оказываются на развале удешевлённых изданий.
…Прочитав «Набег», я подошёл к той палатке, где эту книгу купил. Решил приобрести ещё несколько штук, чтобы отправить на родину – родителям, в деревенскую и районную библиотеки. Такая проза нужна там, читать её полезно, может, целительно даже. Но книги в палатке не оказалось. Продавщица сказала: «Раскупили. Она быстро ушла». С одной стороны, жаль, что не получилось послать, но хорошо, что «быстро ушла» – значит, кто-то читает. Ведь, несмотря на дешевизну, книги в таких палатках не покупают абы какие – лишь те, которые действительно нужны.
 |
Роман Сенчин
Добавить комментарий