Необходимость реформы речи

№ 2011 / 9, 23.02.2015

Ког­да сту­ден­там-пер­во­курс­ни­кам фи­ло­ло­ги­че­с­ко­го фа­куль­те­та за­да­ёшь во­прос о том, на­сколь­ко бо­гат се­го­дня рус­ский язык, то боль­шин­ст­во от­ве­ча­ет, что язык на­хо­дит­ся в ка­та­ст­ро­фи­че­с­ком со­сто­я­нии, и толь­ко не­ко­то­рые сту­ден­ты осо­зна­ют, что он по-преж­не­му ве­лик и мо­гуч, а обед­не­ли в дей­ст­ви­тель­но­с­ти его но­си­те­ли.

или Золотая унция молчания



Когда студентам-первокурсникам филологического факультета задаёшь вопрос о том, насколько богат сегодня русский язык, то большинство отвечает, что язык находится в катастрофическом состоянии, и только некоторые студенты осознают, что он по-прежнему велик и могуч, а обеднели в действительности его носители.


За свою историю русский литературный язык реформировался неоднократно: пересмотру подвергались лексические, стилистические, орфоэпические, графические и орфографические нормы. Подобные реформы можно считать удачными, если они не стремятся к упрощению языка, а фиксируют результаты его развития как самоорганизующейся системы.


Но теперь, пожалуй, впервые назрела острая необходимость реформы речи: в персональной коммуникативной реальности мы разучились реализовывать потенциал языка. Нашей речи явно не хватает двоеточий и однородных членов, мы отвыкли укладывать мысли в конструкции сложных предложений.


Но если вспомнить, что, по Фердинанду де Соссюру, язык социален, а речь индивидуальна, то предложение подобной реформы покажется абсурдным, потому как, на первый взгляд, к каждому говорящему необходимо будет приставить контролёра. Но реформировать речь можно, лишь распознав причины наметившегося регресса, обратив внимание на характерные для всех в ораторском искусстве диссипативные структуры и указав способы предотвращения энтропии русского языка в его речевой реализации.


Главным диверсантом в этом смысле нельзя назвать пресловутый «олбанский язык» и подобные формы современного анархического изъяснения. Во-первых, они локализованы преимущественно в интернет-пространстве и использует их определённый социально-возрастной сегмент; во-вторых, возможность нарушения правила, как всякий запретный плод, ставший доступным, очень быстро пресыщает; в-третьих, умение нарочито допустить ошибку в том месте, где она возможна, в большинстве случаев говорит как раз о знании правила.


Помимо очевидных для всех потери интереса к чтению и отсутствия в современности эталонного оратора нужно обратить внимание на такой парадоксальный момент: снижение общего уровня носителей языка связано с обилием речевой практики. СМС, ICQ, социальные сети определили наше время как одно из самых болтливых, они повысили интенсивность общения, но снизили его смысловую концентрацию. Информативная и эстетическая составляющие диалога отошли на второй план, уступив место простой репрезентации: стремлению обозначить себя в бытийном поле собеседника, «пощупать пульс» на предмет расположенности к разговору – при этом всякий диалог лишается необходимой монологичности.


Когда временная дистанция между репликами виртуального общения измеряется минутами, а не неделями, как при «бумажной» переписке, нет желания обстоятельно и «литературно» отвечать адресату. В итоге, несмотря на все нынешние попытки создания художественного текста на основе СМС-сообщений, приходится признать, что эпистолярный жанр литература утрачивает.


А между тем в русской культуре всегда очень ценилось немногословие, неслучайно обет молчания воспринимался как один из самых высоких духовных подвигов. Это не значит, что все мы дружно теперь должны набрать в рот воды, но обрести сокровенную унцию молчания полезно будет каждому, чтобы любому высказыванию в сознании человека предшествовала концентрация мысли и сил языка.

Михаил КИЛЬДЯШОВ,
г. ОРЕНБУРГ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.