В поисках сюжета

№ 2011 / 10, 23.02.2015

Нач­ну с ба­наль­но­го, хо­тя, ско­рее все­го, для мно­гих всё-та­ки спор­но­го.
На мой взгляд, на­ша ли­те­ра­ту­ра на подъ­ё­ме, ин­те­рес к ней рас­тёт, всё боль­ше по­яв­ля­ет­ся книг по­нят­ных, чи­та­бель­ных, под­ни­ма­ю­щих те про­бле­мы, что вол­ну­ют и от­дель­но­го че­ло­ве­ка, и об­ще­ст­во.

Начну с банального, хотя, скорее всего, для многих всё-таки спорного.


На мой взгляд, наша литература на подъёме, интерес к ней растёт, всё больше появляется книг понятных, читабельных, поднимающих те проблемы, что волнуют и отдельного человека, и общество. Литература не стала кружком для немногих, как предрекала немалая часть критиков ещё лет семь назад, она по-прежнему востребована. Книг современной русской прозы становится всё больше, тиражи медленно, но растут – если в 2001-м три тысячи экземпляров считалось очень неплохо, то сегодня уже нормой является пять-семь тысяч. И, что отрадно, эти тысячи, как правило, раскупаются.






Роман СЕНЧИН
Роман СЕНЧИН

Но неудовлетворённость современными произведениями остаётся. Правда, неудовлетворённость эта уже иного рода, нежели лет десять назад. Тогда произведений (именно современных о современном) было очень мало, сегодня ассортимент, так сказать, несравненно больший, но текстов, которые можно было бы назвать настоящей литературой, по-прежнему недостаёт.


С одной стороны, шедевров ни в какие времена не бывало в избытке, и с этим вроде бы стоит смириться, но с другой, сама литература, кажется, пришла к некоему тупику, в котором создать что-либо грандиозное уже и невозможно. Надежда лично у меня сохраняется (грандиозное появится и разрушит запросто этот тупик), а вот реальных предпосылок что-то найти не могу.


По моим наблюдениям, перед современными писателями остро встали вопросы: о чём писать? как писать?


Это, наверное, лишь ребёнка можно убедить, что к писателю снисходит нечто, прилетает муза, и он творит, точнее – записывает диктуемое. Нет, может быть, такое и случается, и вдохновение – не пустой звук, но всё же вдохновением очень легко управлять. Гасить неправильное (скажем, вдохновение создать драматическое произведение в форме трагедии, которая сто пятьдесят лет уже никому не нужна), стимулировать правильное (например, написать более или менее оригинальную антиутопию, которую стопроцентно купят в одном из крупных издательств, так как антиутопии востребованы).


Писатели, особенно те, что предпочитают крупную форму, не могут быть в чистом виде божьими (или какими-либо ещё) дудками. Тут уж точно на первый план выходит не вдохновение, а расчёт и ремесло. И кому захочется тратить два-три года (а то и десять-двадцать лет, как некоторые русские классики), создавая роман, который, не исключено, мало кто заметит… Большинство писателей стараются взять количеством, выпуская в год по роману-другому (или относительно связанные между собой рассказы, которые можно выдать за роман), меньшинство же всё-таки тратят годы, отделывая свои объёмные тексты, пытаясь вложить в них побольше мысли, красот, искусства.


Не стану судить, чья тактика правильней и плодотворней. В литературе часты неожиданности – тщательно написанная книга может пройти совершенно незамеченной, а какая-нибудь почеркушка превратиться в шедевр… Хочу поразмышлять о темах современной прозы.


Уже больше десяти лет мы живём вроде бы в состоянии стабильности. А вернее, стагнации. Нет великих потрясений, нет великих достижений, а если что-то и происходит, то в стороне от большинства, за рубежами отечества. Мы ощущаем некие процессы, причём довольно тревожные, но лишь ощущаем, не в силах в них разобраться. И информационная разноголосица (десятки ТВ-каналов, радиостанций, газет, интернет-сайтов и т.п.) не помогают, а мешают понять суть происходящего. Да и присмотреться к своей собственной жизни, к жизни окружающих людей тоже очень сложно – мы попросту устали и от себя, и от окружающих. Необходимо чем-то отвлечься. Творческим людям отвлечься, – творя некую нереальную реальность, потребителям творчества – потреблением её, этой нереальной реальности…


Современная русская литература (в целом) это отлично демонстрирует. Особенно, конечно, проза, именно та проза, что должна, по сути, быть художественной летописью происходящего. О ней я и веду речь.


Действительно реалистических произведений мы за последние три-четыре года встретим очень немного. Был момент (2003–2006), когда реализм, причём наиболее радикальный, вроде бы затмил остальные жанры и направления серьёзной литературы (боялись даже, что фикшн, человеческий документ вовсе погубят художественность), но вскоре он снова оказался где-то на дальней периферии литпроцесса. И это при том, что у нас почти нет ни талантливой фантастики, ни даже фэнтези (хотя книг выходят сотни и сотни), ни умных детективов, ни исторической художественной литературы, ни любовных романов, которые бы трогали душу, а не смешили.


А что есть?


Основную массу составляют произведения вроде бы о близком нам, знакомом, но в то же время ином и неизвестном. Причём это иное и неизвестное не является действительным открытием для читателя новых знаний о жизни, – это иное и неизвестное берётся не из жизни, а из головы автора. Получается такой реализм – с фантастическим допущением, по выражению Ирины Роднянской.


Кстати сказать, Ирина Бенционовна, наверное, первый критик, которая не только всерьёз обратила внимание на этот начавшийся уже давно, ещё в строгом советском времени, процесс капитального перерождения реализма в нечто другое, но и внимательно его прослеживает на протяжении уже полувека. Начиная со статьи «О беллетристике и «строгом» искусстве» (1962 года), а затем, всё пристальнее, в «Незнакомых знакомцах», «Гипсовом ветре», «Конце занимательности», «Расслоении романа» и многих других статьях и рецензиях. И постепенно Ирина Бенционовна превратилась в одного из главных аналитиков нового жанра в нашей прозе…


Меня удивляло в 1990-е, чем же так нравится Роднянской творчество Виктора Пелевина, когда все другие серьёзные критики единодушно не воспринимают его всерьёз, я недоумевал, почему она так высоко ставит придуманные произведения Владимира Маканина, а от романа «2017» Ольги Славниковой чуть ли не в восторге. Ответы я в статьях Ирины Бенционовны находил, но они меня не вполне удовлетворяли. Не до конца.


Во многом из-за желания понять, что называется, сердцем, я попросил критика дать мне интервью. Оно состоялось в конце мая 2006 года и было опубликовано в «Литературной России» от 16 июня. Мы разговаривали довольно долго, и я приведу здесь несколько высказываний Ирины Бенционовны, не сопровождая их своими вопросами.


«Я думаю, что ведущим в прозе будет синкретическое направление, потому что абсолютно все идейные литературные лагеря, от Бондаренко до его оппонентов, сейчас признали, что то, что считалось постмодернизмом или внереалистической литературой, уже ассимилировано писателями серьёзными и достаточно консервативными. Поэтому наступает эпоха нового синтеза, новых художественных приёмов, импульсов»; «Я не берусь судить, появятся ли ещё гении масштаба Сервантеса или Пушкина, для этого нужно что-то ещё, кроме дара Божьего при рождении. В этом смысле я не очень большой оптимист»; «Нет, мне не кажется это (заимствование приёмов внереалистических направлений реалистами. – Р.С.) чем-то тревожным и драматичным. Наоборот – это путь для дальнейшего существования реализма. Я сужу об этом хотя бы по роману, который мне действительно понравился, – «2017» Ольги Славниковой… Это стоит читать, это очень хорошая вещь. <…> Роман «2017», в целом, пример определённой перспективы для реализма. Славникова реалист, таковой она и была в прошлых романах, но в «2017» произошло усвоение приёмов, взятых у маргинальных жанров, вроде фэнтези, философского памфлета, антиутопии, и эти заимствования пошли во благо. Если человек имеет реалистический фундамент, то заимствования из иных направлений ему не помешают»; «Этот синтез (в «2017». – Р.С.) в итоге дал настоящий роман, который читаешь и удивляешься, насколько всё входит в свои пазы, насколько всё сочленено, насколько сюжет работает, и перед глазами разворачивается совершенно реалистическая картина»; «Найдена новая точка сборки для существования романа, и об этом должна сигнализировать критика, которая обозревает с высоты птичьего полёта процессы, происходящие в литературе».


Это было сказано в тот момент, когда происходил очередной расцвет российской антиутопии. Почти одновременно вышли «Маскавская Мекка» Андрея Волоса, «Американская дырка» Павла Крусанова, «2008» Сергея Доренко, «ЖД» Дмитрия Быкова, «2017» Ольги Славниковой, «День опричника» Владимира Сорокина… Да и прилепинского «Саньку», благодаря финалу, можно отнести или к антиутопии, или к утопии (в зависимости от взглядов читателей на реальную действительность).


Спустя несколько лет после написания того блока антиутопий, действие большинства из которых происходит совсем-совсем вчера (как в романе Доренко), сегодня или завтра, можно сказать, что прогнозы авторов буквально не сбылись, хотя по-прежнему кажутся достаточно правдоподобными. Но процессы происходят медленно, деградация общества, распад страны почти не заметен глазу, как движение часовой стрелки. Глаз писателей не выдерживает следить за этим микроскопическим, но упорным движением к гибели. По большому счёту, может быть, лишь Борис Екимов, не моргая, год за годом, десятилетие за десятилетием следит и запечатлевает, но в его прозе, как и в жизни, взрывы и вспышки страстей очень редки, а читателю нужны именно взрывы, вспышки, яркость, интрига, и потому Екимова очень мало читают…


Сегодня антиутопии и утопии почти не выходят (без усилий могу вспомнить лишь «Хлорофилию» и её продолжение Андрея Рубанова, «Поход на Кремль» Алексея Слаповского), их сменили произведения именно той сборки, о какой говорила Ирина Роднянская в 2006 году. Точка этой сборки была, по-моему, найдена сравнительно давно, но массово применяться стала года три-четыре назад.


Одним из первых – на заре 00-х – романов этого типа стал «Господин Гексоген» Александра Проханова (после которого автор обрёл вторую молодость), в то же время активно публиковались произведения Алексея Слаповского, Юлии Латыниной, рассказы Владимира Маканина, позднее составившие роман «Испуг»; чуть позже вышел «Аниматор» Андрея Волоса… Всё это реализм, но какой-то нереалистический. С допущениями. Где-то допущения минимальны, где-то обильны…


Остановлюсь на нескольких произведениях, вышедших в конце прошлого года: сборнике «Ананасная вода для прекрасной дамы» Виктора Пелевина, романах «Лёгкая голова» Ольги Славниковой, «Сектант» Михаила Земскова, повести «Роисся вперде» Олега Кашина.


Вполне реалистические вещи. В них нет ничего принципиально невероятного, действие происходит в сегодняшней России, герои – хоть и выдающиеся из общего ряда фигуры, но живые, которые если и не существуют на самом деле, то вполне могли бы существовать.


Начну с романа Ольги Славниковой.





«Лёгкая голова» вызвала пусть и не ожесточённые споры среди критиков, но всё же некоторое оживление в литературной среде. Мнения разделились – одним роман очень понравился, причём тем, кому раньше проза Славниковой была неблизка, другие же назвали «Лёгкую голову» худшим произведением писательницы.


На мой взгляд, это не худший и не лучший, а просто другой роман автора «Стрекозы, увеличенной до размеров собаки», «Одного в зеркале», «Бессмертного», «2017», сборника рассказов «Любовь в седьмом вагоне»… Новый роман Славниковой – это действительно остросюжетная, живая, увлекательная проза. Проза для читателя.


Не буду пересказывать содержание, тем более что в «Литературной России» о нём уже выходила и рецензия, и дискуссия возникала. Да и сам сюжет хоть и острый, но не такой уж оригинальный: главный герой – Максим Ермаков – неожиданно для самого себя оказывается не таким, как остальные, и становится интересен спецслужбам, диссидентам, обывателям (почему-то лишь террористы и иностранные разведки на него не кладут глаз, хотя он для них самое мощное оружие). В общем, герой «Лёгкой головы» способен даже бессознательно порождать катастрофы, а что будет, если он сознательно станет их вызывать…


Подобную фабулу – маленький человек с необыкновенными способностями и государство, точнее, органы госбезопасности – можно найти во многих произведениях 2000-х. И востребованность этой темы закономерна, но не думаю, что она питается реальной действительностью, хотя мы всё чаще слышим о вторжении в частную жизнь людей разнообразных спецслужб, а некой тоской писателей (а писатели, так или иначе, составляют общность активных граждан) по вовлечённости в большие процессы. У нас уже давно государство (а вернее – власть) существует отдельно от народа. Что-то делается, куда-то всё движется, но народу не объясняют, что именно, куда, зачем. Иногда из телевизоров звучат грандиозные проекты, но они тут же осыпаются мёртвой трухой. Граждане по-прежнему остаются в стороне, от этого томятся и фантазируют, как бы они вели себя, если бы стали важны государству.


Герой «Лёгкой головы» – обычный человечек, живущий для себя, пытающийся уютно устроиться в Москве – стал важен. Представители спецслужб убедительно просят его покончить с собой, чтобы прекратилась цепь взрывов, цунами, землетрясений и прочих катастроф. Поначалу ждёшь подвоха – то ли героя, а заодно и читателя разыгрывают, то ли самоубийство героя нужно фээсбэшникам для каких-то других целей. Но, кажется, они честны, бескорыстны, и вообще выглядят положительными, хотя и бесцветными людьми. И даже если совершают зло (например, взрыв в метро, который убивает жену героя), то ради того, чтобы не совершилось зло ещё большее.


Кончать жизнь самоубийством герой не хочет, даже поверив, что он эпицентр сотрясающих планету катаклизмов. И, в принципе, он абсолютно прав, цепляясь за свою личную жизнь, пытаясь создать свой островок благополучия. Но если бы, например, роман с подобной идеей был написан в 20–50-е годы, то герой наверняка без долгих размышлений выстрелил бы себе в висок. И это, скорее всего, воспринялось бы органично.


Довольно странное совпадение: во время чтения романа Славникой я услышал о нескольких резонансных самоубийствах. То высокопоставленный милицейский начальник задохнулся в гараже, то сотрудница аппарата Госдумы выпрыгнула из окна… Что их побудило свести счёты с жизнью? Вряд ли только личные проблемы… И здесь открывается широкое поле для фантазии.


«Лёгкая голова» ставит серьёзную проблему – может ли современный человек в современной России принести себя в жертву ради благополучия других людей, или нет. Но вот детали сюжета рождают массу вопросов (часть из тех, к которым я присоединяюсь, содержится в рецензии Алёны Бондаревой – «ЛР», 2011, № 5), многое надумано или недодумано автором. Это оттого, что сюжет возник в голове автора, сконструирован, а не взят из реальности. Тема романа предельно реалистична, но её развитие фантастично. Ольга Славникова описала «удивительные и странные события», и потому в это удивительное и странное не совсем верится.


Впрочем, в жанре сюжетной прозы Славникова новичок. Думаю, если она продолжит работать в том же ключе, то мы увидим и настоящие удачи. Достоевский, к примеру, написал «Преступление и наказание» после многочисленных и не совсем удачных попыток создать такого героя, живущего в такой обстановке.





Добролюбов, анализируя роман «Униженные и оскорблённые» (явившийся своего рода генеральной репетицией создания «Преступления и наказания»), заметил: «Г. Достоевский (как весьма многие, впрочем, из наших литераторов) любит возвращаться к одним и тем же лицам по нескольку раз и пробовать с разных сторон те же характеры и положения».


Весьма многие современные писатели боятся самоповторов, стараясь в каждой новой вещи показать новые характеры, новые положения. Быть оригинальными, одним словом. (Хотя и здесь есть исключения, рассказы того же Екимова, роман «Йод» Андрея Рубанова, вернувшего нам героя «Сажайте, и вырастет».) Наверное, честнее для писателя, да и плодотворнее, бить в одну точку. Тогда есть шанс, что до чего-то настоящего добьёшься.


Вот Виктор Пелевин уже двадцать лет в эту точку бьёт. Правда, как истинный буддист, он, видимо, сам не знает, где эта точка, и бьёт ли он в неё вообще. Но тем не менее книги Пелевина стабильно издаются, и каждая последующая напоминает предыдущую. Это как выстраивание в ряд разноцветных, но одинаковых по величине кубиков.


В книге «Ананасная вода для прекрасной дамы» меньше псевдофилософии, чем в предыдущей, почти нет социальности, как, например, в «Empire V», зато есть политика, которая стабильно очень занимает российского читателя. Пелевин играет с противостоянием СССР/России и США, отправляет героя одной из повестей в Афганистан сбивать американские беспилотники… Читается книга с увлечением (как обычно происходит с книгами Пелевина), но затем возникает вопрос: «И что?» – и долго держится ощущение, что тебя облапошили, – тоже обычное послевкусие пелевинской прозы.


В общем-то, в нашей современной литературе немало увлекательных, но пустых книг, но Пелевин всё-таки необыкновенный писатель – он обладает магией заражать своими текстами читателя. Искушённый проглотит «Ананасную воду…» с удовольствием, потом привычно поморщится: «И что?», и станет ждать следующий продукт от Пелевина. А если «Ананасная вода…» попадётся неискушённому, серьёзно относящемуся к книге, то он, стараясь понять, что, как и почему происходит в повестях «Операция «Burning Bush» или «Зенитные кодексы Аль-Эфесби», вполне может попасть в психбольницу.


Пелевин умудряется упрощать и одновременно усложнять скрытые от большинства процессы. Например, судя по повести «Операция…», Советский Союз развалился вот каким образом.


В 1949 году Сталин ознакомился с набросками «Розы Мира» Даниила Андреева, в которой есть мысль, что вождь общается с сатаной и тот даёт ему советы убивать, карать и т.д. Сталин берёт эту мысль на вооружение, приказывает оборудовать специальную комнату, и в ней вызывает сатану. Готовый услужить хозяину, Берия находит офицера спецслужб Лаптева, обладающего демоническим голосом, и этот Лаптев наговаривает Сталину советы, составленные Берией. После смерти вождя и расстрела Берии Лаптев убегает в американское посольство вместе со специальным телефоном и остаток жизни проводит там, ведя подрывную деятельность против СССР, так как и Хрущёв, и Брежнев, и последующие лидеры не прочь посетить комнату и пообщаться с сатаной. Оказывается, Карибский кризис, Чехословакия, Афганистан были надиктованы американцами при помощи Лаптева; «Советский Союз низвергался всё ниже» и в итоге распался. И лишь совсем недавно российским спецслужбам удалось выведать этот секрет, но непонятно, как они воспользуются этой информацией. Во благо Родины или для личной выгоды.


Меня заинтересовал в этой повести герой. Как и у Славниковой, это совершенно (вроде бы) обыкновенный человек. Знает английский язык (что сегодня не редкость), который за копейки и преподаёт. Единственная особенность – голос, точнее, умение говорить голосом диктора Левитана. Этим он становится интересен спецслужбам, которые вовлекают его в свои, так сказать, радиоигры. Но в отличие от героя Славниковой, который всячески отбрыкивается от притязаний фээсбэшников на свою жизнь, герой Пелевина спокойно воспринимает и своё практическое похищение, и довольно неприятные опыты, и реальную угрозу быть ликвидированным после окончания операции, хотя человеком, преданным своей стране, защищающим её интересы, его назвать никак нельзя. Впрочем, автор наверняка и не ставил перед собой задачи достоверно передать психологические тонкости попавшего в такой переплёт человека. Главное – увлекательность и пусть внешняя, но многозначительность.


Скотенков, герой другой повести – «Зенитные кодексы Аль-Эфесби», напротив, философ, решивший опробовать свою философию в действии. Для этого он отправляется в Афганистан, где при помощи написанных на земле высказываний, противоречащих устоям американцев, сбивает их беспилотные самолёты… Но здесь фантазии автора уводят его так далеко, что анализ текста лично мне не представляется возможным. Скажу лишь, что государство (Россия) отрекается от своего бойца, не желая портить отношений с американцами…


Но так или иначе, и у Пелевина возникают два героя – люди из толпы – которые способны если и не управлять судьбами мира, то здорово на них влиять…





Герой романа Михаила Земскова «Сектант», тридцатилетний парень, влиять на судьбы мира не способен. Но он, по сути, и не герой, а рассказчик, герой же – Давид, глава некой секты, – влиять вполне может. По крайней мере, это необыкновенный человек. И, видимо, поэтому герой так спокойно становится одним из его учеников (хотя и не признаётся ни себе, ни нам, читателям, в этом), соглашается поехать из Москвы в сомнительную экспедицию в Казахстан на поиски ещё одного Евангелия.


По сути, «Сектант» – роман приключенческий, не претендующий ни на глубину, ни на серьёзность. Интересно только, что и в нём на обычной вроде бы земле, в обычное и пресное время (по Пелевину: «ни мира, ни войны») происходят процессы, могущие изменить мир. Если всерьёз задуматься, то открытие нового Евангелия (в данном случае от Иоанна) может потрясти всю христианскую религию, да и не только её. И Давид со своими учениками Евангелие находят. Их тут же накрывают фээсбэшники (куда без них?), работающие на церковь, отбирают рукопись и тут же сжигают.


Такой финал, со всеми оговорками, не лишён логики. Артефакт найден, но он вреден для церкви с её канонами, и потому уничтожается… К сожалению, автора понесло дальше, и подручная Давида Ольга зачем-то убивает одного из членов экспедиции (друга героя-рассказчика), прилетает вертолёт, одних арестовывают, других спасают. В финале оказывается, что Евангелие не уничтожено (Давид подсунул фээсбэшникам муляж), продано коллекционеру; герой убивает Давида, мстя за друга, и начинает совсем другую жизнь.


Формально «Сектант» написан вполне реалистично, допущений практически нет, но в происходящее не верится. Сюжетом управляет автор (и это видно на каждой странице) – когда ему нужно, герой встречает девушку, в образ которой влюблён с детства, когда нужно, находит пистолет (чтоб через две сотни страниц убить из него Давида), когда нужно, лишается работы и отправляется в экспедицию. И так далее. Сконструированность сюжета очевидна, и это очень сильно обесценивает неплохую, в общем-то, задумку написать одновременно и приключенческий, и философский, интеллектуальный роман.


Пожалуй, наиболее удачным произведением, прочитанным мной в последние месяцы, стала повесть Олега Кашина «Роисся вперде».


Сюжет выдуман, но вторичен, хотя и злободневен. Больше всего он напоминает «Роковые яйца» и «Собачье сердце» Булгакова и «Пищу богов» Уэллса. Коротко, учёный Карпов изобретает сыворотку, позволяющую за несколько дней превращать ребёнка, котёнка, крысёнка во взрослую особь, а при повышенных дозах и в монстра.





Карпов испытывает сыворотку на лилипуте из цирка, и тот достигает среднего роста мужчины. Благодаря выступлению бывшего лилипута на телевидении, о сыворотке узнают разные люди, в том числе и фээсбэшники. В итоге этой сывороткой колют детдомовских детей. Дети приобретают облик взрослых, и из них пытаются создать новую породу граждан – «модернизированное большинство». Эти эксперименты становятся достоянием прессы, и их приходится прекратить, следы замести… В общем, очередной проект терпит неудачу, и вместо порученного вчерашним дошколятам лозунга «Россия, вперёд», у них получается написать «Роисся вперде».


Наверное, Кашин не ставил задачу создать высокохудожественное произведение – перед нами слегка замаскированный под научную фантастику политический памфлет, – но высокохудожественное произведение у него чуть было не получилось. Особенно хорошо и убедительно начало, в котором Карпов с женой приезжают в его родной посёлок (бывший научный центр) из Москвы, чтобы там не спеша проводить свои опыты в сарае возле дома.


Заваливание начинается с простой психологической неточности: когда Карпов рассказывает далёкой от его занятий жене, что изобрёл сыворотку, «которая, будучи вколота живому существу, во много раз увеличивает его способность к росту, и крысы… выросли до размеров больших овчарок, и Карпову стоило серьёзных усилий убить этих крыс электрическим током… <…> Убитых крыс Карпов сжигает в специальной бочке, но шкуру с них сдирает…», жена не испытывает ни омерзения, ни удивления. Воспринимает этот рассказ вполне спокойно, что вряд ли бы произошло с 99% женщин.


Дальше в повести встречается ещё несколько несуразностей, в том числе и путаница автора в терминах «модернизация» и «мобилизация» (это можно расценить как опечатку, но и опечатка в этом случае символична). И эти несуразности очень досадны, так как сама повесть, повторюсь, удачна, в ней много очень точных примет времени, верных и узнаваемых типажей. Но сюжет хоть и неоригинален, но придуман автором, и с деталями выдумки автор не совладал. И в этой повести мы, к сожалению, натыкаемся на нелады со здравым смыслом, которые недопустимы даже в самой отвязной фантастике.


Кто-то может сказать, что Олегу Кашину простительно, так как он не писатель, а журналист. Но, во-первых, Кашин начинал с очень напоминающих прозу очерков, а во-вторых, почти все наши писатели работают в той или иной форме журналистики. Чистых писателей, или писателей-врачей, писателей-почтальонов, а уж тем более писателей-трактористов у нас единицы. Абсолютное большинство – писатели-журналисты.


Может, поэтому у нас так скудна реалистическая проза? Ведь в журналистике необходима фактическая точность и строгость – статью пишешь о действительно случившемся, о действительно живущих людях. Нафантазируешь в статье, и можно легко на судебный иск нарваться. И вот писатель, работающий журналистом, приходит вечером домой и часа три-четыре до сна отрывается, пиша роман или повесть с фантастическими допущениями, мало заботясь о постылой достоверности, уходя от копирования реальности. И получаются в основе своей очень важные, глубокие, а по изложению вызывающие досаду и недоумение тексты. Самые яркие примеры – журналистская/публицистическая и писательская деятельность Дмитрия Быкова, Юлии Латыниной и Александра Проханова. Читаешь их статьи – и мурашки бегут по коже, скулы сводит от эмоций, а читаешь романы и лишь плечами пожимаешь. Словно разные люди написали…


Сегодняшняя действительность не дарит писателям достойных сюжетов. Вроде бы всё, что можно сказать о происходящем, говорится, например, в программе «Справедливость» или в «Пусть говорят», в газетах и Интернете. Иллюзия, что серьёзная литература должна заниматься чем-то другим, крепнет… На мой взгляд, это ошибка. Действительность богаче и разнообразнее воображения даже самого талантливого писателя, только она способна подарить настоящие сюжеты.


Да, писательская жизнь небогата событиями. Ещё Юрий Казаков страдал от того, что нужно или жить, или писать. Большинство писателей выбирают второе. Но о чём писать, если ты сидишь в кабинете с задёрнутым шторами окном?


Судьбу Достоевского невозможно назвать скучной. Но и ему его каторжного опыта не хватило на всю последующую творческую жизнь. Сюжеты нескольких произведений он нашёл в газетах. Развернул заметки в романы и рассказы. Любил фантастические допущения. У него получалось. Конечно, не каждый писатель потенциальный Достоевский, хотя тот, кто не хочет встать вровень с Достоевским, а то и заслонить его или ещё какого великана, не может считать себя писателем. Наверное.

Роман СЕНЧИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.