Вечный спутник

№ 2011 / 15, 23.02.2015

Мне 60 лет, и из них я знал Юрия На­ги­би­на лет 45, на­вер­ное, а мо­жет быть, и боль­ше… Пер­вый раз в до­ме На­ги­би­на я ока­зал­ся, – он дру­жил с мо­им от­цом, – где-то го­ду, на­вер­ное, в 63-м, то есть чёрт-те зна­ет ког­да. И этот че­ло­век про­из­вёл на ме­ня ог­ром­ное впе­чат­ле­ние.

Мне 60 лет, и из них я знал Юрия Нагибина лет 45, наверное, а может быть, и больше… Первый раз в доме Нагибина я оказался, – он дружил с моим отцом, – где-то году, наверное, в 63-м, то есть чёрт-те знает когда. И этот человек произвёл на меня огромное впечатление. Прежде всего, человеческое, потому что он был обаятелен, мил, приятен и всё такое. Но обаятельных людей не так мало, на самом деле. Ещё гораздо большее впечатление на меня произвели книги Нагибина. Мне было очень приятно читать его и чувствовать, что он живёт рядом, – буквально наискосок через дорогу в нашем дачном посёлке, – и можно его увидеть и с ним поговорить. Пульс, который бьётся в его прозе, он существует и в нём самом, так сказать, вживую. Нагибин был очень (в жизни, как я его запомнил) добрым, весёлым, отчасти наивным, очень элегантным человеком с огромным вкусом. У него был очень красивый дачный дом, где всегда приятно было находиться. Я был маленький, что называется, болтался под ногами у взрослых. И когда немножко подрастал, всё это мне становилось ещё интереснее… Но самое интересное, – это, конечно, то, как Нагибин менялся как писатель. Это был человек безумно талантливый с первых своих произведений. Сначала «Чистые пруды» – замечательный сборник рассказов, поразительно нежный, точный. В этих рассказах он был подчёркнуто аполитичен, он был совершенно сам по себе, такой русский писатель вообще. Хотя там ощущается советско-пионерская атмосфера, но она абсолютно не является самоцелью.


Мне очень нравится рассказ Нагибина «Торпедный катер». Он на меня производил странное впечатление какой-то безнадёжности. Дети, пионеры собирают перед войной деньги на торпедный катер. Устраивают агитбригаду, ходят по домам, по дворам, выступают в разных квартирах. Какие-то копейки им дают рабочие, политкаторжане, пенсионеры, инвалиды и просто состоятельные люди. И кончается вся эта история тем, что деньги, которые они собрали, пропил и прокутил их любимый пионервожатый. Дикая трагедия! Ребята говорят о том, что «ничего, мы всё равно изготовим новые подписные листы, пойдём по новым дворам…». Но мне почему-то было ужасно больно. Я понял, что здесь ненатужно, без политического пафоса изображены трагические взаимоотношения народа и власти. Люди собираются, стараются, что-то делают, а кто-то эти деньги, средства – хлоп! – и все труды, что называется, мимо! И, главное, что случилось с этим пионервожатым? Какой-то комсомольский деятель просто заперся с ним в пионерской комнате и набил ему морду. То есть он не наказан, на самом деле! Ну, в морду дали, пойдёт в другой пионерский отряд, там кого-нибудь ещё ограбит, изнасилует, убьёт и т.д. Вот вам – власть и народ! И это всё рассказано просто, без лишних слов.


Потом, я помню, какое огромное на меня произвели впечатление нагибинские маленькие рассказы, повести из серии «Вечные спутники». И, конечно, дневник Нагибина – поразительная вещь. Там он перешёл ещё на следующий уровень писательства, мне кажется. Я очень люблю прозу Нагибина, такую несколько тягучую, прустианскую, действительно (не напрасно он любил Пруста), с длинными периодами, с длинными фразами, с некоторыми даже красивостями, вполне необходимыми для прозы. Но в дневнике и вот в этой повести об отце он вышел уже на уровень писателя, которого не видно. Это высший пилотаж писательский, когда ты читаешь книжку и видишь перед собой то, что там, но совершенно не видишь слов, фраз и всяких таких штучек. Я помню, как Юрий Трифонов говорил мне когда-то, замечательный тоже писатель: «Вот Юра мало работает над фразой. Он не растёт как прозаик». Ну, что скажешь Трифонову?! «Да, да, да. Конечно…» А потом, когда я прочитал дневник, я подумал: «Ой-ё-ёй, как растёт!» Понимаете? Потому что он стал просто выдающимся прозаиком в своих последних, посмертно опубликованных вещах. Особенно в дневнике. Потому что это и есть настоящая проза, тот уровень, до которого доходил Чехов, Достоевский в некоторых местах. Когда ты смотришь сквозь страницу, писатель исчезает и наступает диалог, так сказать, читателя с сущностью. В этом он был очень хорош. И мне особенно было приятно читать дневник, потому что все говорили: «Вот, там всех поругал, помазал, всячески проехидничал, насмехался!..» А про моего папу про единственного он написал только хорошее, я ему за это очень благодарен. Они действительно были в очень добрых отношениях. Мне Юрий Маркович уже после смерти моего отца говорил, что «Виктор был мне не просто приятелем, а был моим литературным другом. Ты, наверное, не понимаешь, что это такое…». Я не понимал, что это такое, и сейчас даже с трудом понимаю, но, наверное, это какое-то особое единомышленничество, что ли…


И мне очень приятно, что эти книги издаются, и они будут издаваться ещё, и их будут читать. Я всегда рекомендую всем своим молодым знакомым и ровесникам: «Читайте Нагибина. Не пожалеете!»

Денис ДРАГУНСКИЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.