Стояние за Никиту

№ 2011 / 23, 23.02.2015

В май­ские дни со­сто­я­лась пре­мье­ра филь­ма Ни­ки­ты Ми­хал­ко­ва «Ци­та­дель» («Утом­лён­ные солн­цем» – 3). На­до ска­зать, что фильм «Пред­сто­я­ние» мы по­смо­т­ре­ли с боль­шим ду­шев­ным вол­не­ни­ем, не со­гла­сив­шись с хо­ром кри­ти­ков

В майские дни состоялась премьера фильма Никиты Михалкова «Цитадель» («Утомлённые солнцем» – 3). Надо сказать, что фильм «Предстояние» мы посмотрели с большим душевным волнением, не согласившись с хором критиков, что это – провал и неудача режиссёра. Именно потому рецензия Александра Кондрашова на «Предстояние», опубликованная в «Литературной газете», запомнилась тогда как умное, глубокое, тонкое суждение о фильме. И прежде всего замечанием о том, что секуляризированным, то есть обмирщённым, погрязшим в житейском умом понять этот фильм невозможно, потому что он – цепь евангельских притч на фоне огромной и страшной войны. Потому и помнился Александр Кондрашов единомышленником в жёстком идеологическом противостоянии, в центре которого – фильмы Никиты Михалкова и сам режиссёр. Писали ведь о фильме много, но что?.. Вот Дмитрий Быков в «Новой газете» снисходительно похлопал по плечу: «Поздний Никита Михалков – осознав, вероятно, свой эстетический потолок, хотя и не признаваясь в этом себе самому, – обставляет собственное творчество разнообразными внеэстетическими обстоятельствами, которые позволили бы проигнорировать художественную слабость»… Вот Роман Сенчин в «Литературной России», и кстати, не он один, возмутился финальной сценой «Предстояния», когда юный умирающий танкист просит медсестричку раздеться перед ним, увидев тут чуть ли не пошлость. А ведь это так ясно свидетельствует о чистоте парня, которую девушка, тоже чистая, почувствовала и, сострадая, страдая сама, разделась. Стоит в глазах эта выразительная картина: посреди поля боя, хаоса смерти – обнажённая женская фигура как бы в преодолении смерти, мёртвый мальчик-танкист и только она – живая…

Рис. А. Шабунова

Но вернёмся к новой статье Кондрашова о «Цитадели». В ней телекритик обвиняет режиссёра в желании угодить либералам: и война в фильме не такая, и Сталин не такой, и немцы симпатичные, и народ-победитель изображён быдлом…

Считать ли Никиту Михалкова БОЛЬШИМ ХУДОЖНИКОМ? Думается, вопрос это – риторический. И в своих запоминающихся фильмах, и в своей общественной деятельности, и даже в том, какой резонанс вызывает то и другое – от ожесточённого неприятия до восторга – Никита был и есть крупный ЧЕЛОВЕК и БОЛЬШОЙ ХУДОЖНИК. Внутри себя нужно всё время помнить об этом и ещё надо помнить слова Пушкина: да, грешен и поэт, но «не так, как вы»! И если веришь Михалкову в «Пьесе для механического пианино» или «Обломове», если веришь ему в «Предстоянии», веришь, что он искренен в общественной деятельности, в частности в «Бесогоне», то почему следует предполагать, что именно в «Цитадели», в третьей части фильма, он взялся осуществлять либеральный заказ, дабы потрафить обхаивателям Родины и войны?

Никита – большой художник, не те он задачи решает, не будет он врать – ни в творчестве, ни лично. Каков мотив должен быть? Ещё больше славы? Мелко это, скучно. Жизни на это жаль, таланта. Ошибаться, конечно, может. Оступаться. Быть подверженным какой-то неправомерной позиции. Но вульгарно врать? Неприложимо это к его личности, уже достаточно раскрывшейся для всех нас. И понятно, что в столь масштабном полотне лично для себя Михалков выясняет принципиально важные жизненные вопросы. В своей человеческой и профессиональной зрелости Никита разбирается с самим собой, с искусством, с пониманием Родины и народа.

Фраза Кирика (актёр Владимир Ильин), к которому ушла Маруся, ключевая и остро актуальная, является чрезвычайно важной для автора квинтэссенцией. Обращаясь к Котову, Кирик говорит: «Вы – большой человек, но наступит время маленьких людей. И тогда большие пожалеют о том, что они – большие!..» Вот оно и пришло это время. И то, что ЖЕНЩИНА выбирает маленького человека, по замыслу Михалкова, глубоко оправдано, потому что с большим ей беспокойно и не по себе, и судьба её может тоже в трагичность оступиться с большим. Это важно для понимания современной ситуации далеко не только в искусстве. Мы говорим: время менеджеров. Нет, не менеджеров, а маленьких людей, живущих под низкими потолками, у которых громадным вырастает только их ЭГО.

Александр Кондрашов отмечает, что сцена встречи с дочерью в финале – «не могла не тронуть. Это лучшая сцена Михалкова-актёра, и если бы его герой, отослав на безопасное расстояние дочь, подорвался бы на мине, я многое простил бы фильму…»

Но ведь так и есть! В этом фильме, далёком от реализма и в то же время реальном иначе – чувствами, мыслями, ДВОЙНАЯ КОНЦОВКА. Это существующий художественный приём. Реальная судьба Котова завершается взрывом. Главный герой погибает, и в этом – правда. Экран гаснет. И вдруг снова действие возобновляется, и мы как зрители утешены этим, потому что главный герой мифа не может погибнуть. Эта другая, вторая, концовка – представляет собой завершение притчи о людях не только на войне, но и вообще – в переломных, обнажающих суть, экстремальных для личности ситуациях. Вторая концовка эта совершенно притчевая. Видеть в ней просто довесок, «проникнутый европейскими ценностями», неумно. «Немчик в финале вызывает сострадание», – пишет в рецензии Кондрашов. Немчик этот, больной, чуть не юродивый, в равной мере и отвращение вызывает как искалеченное в самой своей природе существо, пусть и звучит это неполиткорректно. И ещё по поводу «европейских ценностей» в этой сцене. Виктор Астафьев, человек и писатель довольно жёсткий, бывший детдомовец и фронтовик, известный своими нелицеприятными высказываниями о народе, в своей повести «Весёлый солдат» рассказывает, как и он, и его жена подавали милостыню пленным немцам. Картошку и хлеб, хотя сами жили впроголодь, и подавали, буквально на свою ненависть и ожесточение наступая… Просто бывает, что НЕЛЬЗЯ НЕ ПОДАТЬ. Нельзя не сострадать. Перестаёшь быть человеком, если не сострадаешь. Пусть своё огнём жжёт и болит. И это не по «европейски», а по-новозаветному!.. И художник может дать этот взгляд. Именно как бы – после жизни, после смерти, после всех катастроф, личных и общественных… А всё же финал – наши танки, идущие «На Берлин!» И в этом нет поражения и расплывчатости, а есть жизнеутверждение и сила.

Говорит А.Кондрашов, что народ в фильме изображён быдлом. «…Женитьба безногого героя Павла Деревянко на какой-то золотушной дурочке с веселящейся поперёк войны толпой, безудержно быдловатая радость «а-ля-рюс», и братание Котова с народом, дарение часов и поцелуев…»

Сцена свадьбы в этом фильме – особенная, она – из главных, из переломных. Тема же «народа» неотделима от темы «Котова» – человека из народа. Кто такой Котов? Военачальник, высоко вознёсшийся и живущий отделённо, особость свою осознавая, культивирующий в себе не лучшие народные черты. Кость от кости своих братьев-реформаторов, переустроителей народной жизни, революционеров. Восстания крестьян подавлял, монашка убил, много чего понаделал, за что – по высшему счёту – и получил расплату. Так вот это ПОНЯТЬ О СЕБЕ – трудно, почти невозможно. Сюжет это – христианский, сквозной, на который все прочие притчи – нанизаны. Котову Михалков даёт это понять, ведя его по пути потерь и страданий. Кондрашов иронически заявляет, что «Котов, как Моисей, ведёт народ к спасению, и воды отверзаются…» Вообразил себя, короче, Моисеем, избранным вождём. Нет! Котов идёт по пути понимания себя – внутрь, и как раз понимает о себе, что ТАКОЙ ЖЕ, как прочие, так же страдает телесно и душевно, в тюрьме – унижался и боялся и не хочет попасть туда снова, и вообще – просто человек, и вот тут рождается желание со своим народом РАЗДЕЛИТЬ СУДЬБУ ( Ахматова: «И была я со своим народом там, где мой народ, к несчастью, был…»), тем самым искупить своё, потому и идёт с палкой впереди других. Безоружным почувствовал себя легендарный комдив перед Богом, голым, уязвимым, обыкновенным. Многое он узнал и вспомнил о себе, и здесь – начало покаяния.

А свадьба – это та сцена, где Котов впервые видит народ в радости и поражается этой твёрдости духа, и учится душевно, и жаждет. Ведь Котов в этот миг – опустошён, оставлен женщиной; дом его, по сути – прошлое, разорено и его больше нет; он только что его вновь обрёл и снова потерял, он бесприютен навсегда, здесь и отчаяние возможно, и тут видит – безногого солдата с невестой, которые бесхитростно рады продолженью жизни в них самих, и окружающие захвачены этим чувством-стихией – осознанием ЖИЗНИ вопреки войне вокруг.

Кстати, это одно из главных чувствований фильма. Ведь и начальная сцена о рождении младенца – о том же, о жизни вопреки войне. В этом понимании, которым проникается Котов, есть как раз христианский взгляд на мир. Автор приводит своего героя к покаянию, которое, происходит, может, только потому, что в сердце его живёт удивительно тёплая любовь к дочери. И вот через эту любовь, через этот живой кусок сердца и происходит оттаивание, преображение души жестокосердого Котова. Пусть и пишет А.Кондрашов, что «православных мотивов уже нет, как корова языком слизнула…», это не так! Фильм Михалкова (вся трилогия) это по-настоящему христианское искусство. А как хорош сам Михалков в сцене свадьбы, где ему удаётся это упоение стихией чувства! Вообще актёры замечательны многие: и Маковецкий, и Анна Михалкова, и Надя, и Меньшиков, и Мадянов с его тяжким персонажем, и Чурикова… Да практически все!

Ещё Кондрашов считает, что режиссёр не рванул «к горним высям эпоса», не оправдал надежд. Однако ПРИТЧА считается самым высоким жанром в искусстве, она обобщает, ставит акценты и тем близка к народному мифу. Но всё же фильм-трилогию «Утомлённые солнцем» – 3, конечно, следует считать эпическим, масштабным, панорамным произведением. Это многосложное произведение, с большим потенциалом мыслей, чувств, художественных образов и находок, с великолепной операторской работой, и говорить о нём – интересно. Это ли не признак таланта?..

«Сталин. Если в «Предстоянии» это – воплощение чего-то сказочно пугающего, – пишет рецензент, – то в «Цитадели» это, извините, дурак… Сталин у Михалкова говорит кровожадные глупости…»

Да, тему Сталина обойти в военных фильмах и книгах невозможно. Но, напомним, фильм Михалкова далёк от примитивного реализма (и это заявлено), это не документальное произведение, и художник свободен дать свой взгляд на проблему вождя и народа, дав образ абстрактного тирана. Почему вообще идёт такая борьба за Сталина? Понятно – всё, что касается войны и Победы – дорого и драгоценно и кровью полито, и всуе прикасаться нельзя. Но Михалков – не всуе. Однако кто запретил наконец спросить о том, почему для русских надо считать единственно возможной формой правления и лучшей к тому же – тоталитаризм. Ведь, как ни крути, против нашего народа в первую голову были направлены репрессии уничтожения. Выбиты духовенство, офицерство, пассионарное крестьянство, – основа основ народа. Да, в такой огромной стране власть должна быть единой, мощной, державной, но – отеческой для народа. И обожествлять Сталина, и приравнивать его имя к самой Победе – невозможно. Да, и кстати, он нам – не родной. А если попробовать отстранённо взглянуть? Сколько уж измываются киношники над известными историческими фигурами: и Ивана Грозного не побоялись, и Есенина с Достоевским затрогали… И их ли одних! И ничего! Творческая свобода! Отчего Никите отказывать? Хотя, повторимся, у него Сталин скорее олицетворяет судьбу, играет роль языческого божества, направляя потоки, сталкивая лбами, заваривая кровавую кашу. Историческую достоверность надо искать у Солженицына, а не у Михалкова. У Михалкова правда иного рода, и это тоже правда!..

И ещё цитата: «…кинорежиссёру… странно выступать в роли бесогона – со своими бы чертями разобраться». Странно делать такие замечания! Ведь Михалков весь – общественная фигура и что бы он ни сделал – обсуждается с пеной у рта.

Анна и Константин СМОРОДИНЫ,
г. САРАНСК