Актуален ли сегодня Белинский?
№ 2011 / 23, 23.02.2015
Это всё равно, что спросить: актуальна ли сегодня совесть? Для неё, матушки, надобно ясное сердце и отчётливое время на дворе, в котором на месте и «звёздное небо над головой, и нравственный закон внутри». Тогда есть на чём строить миропонимание
 |
Валентин КУРБАТОВ
Это всё равно, что спросить: актуальна ли сегодня совесть? Для неё, матушки, надобно ясное сердце и отчётливое время на дворе, в котором на месте и «звёздное небо над головой, и нравственный закон внутри». Тогда есть на чём строить миропонимание и держать литературный процесс и быть слышимым из края в край, ибо есть общая система координат. А сегодня какая же система и какая совесть? Каждый сам себе закон, государство и национальная идея.
Прощайте, Виссарион Григорьевич!
г. ПСКОВ
Евгений ЕРМОЛИН
 |
Хороший русский опыт – это всегда опыт одиночек, таких как Белинский. Чтобы говорить о нём, нужно забыть о шлейфе его прижизненной и посмертной славы и об его сиюминутной идейной конъюнктуре. Хотя отдельные суждения Белинского удивляют точностью. Скажем, неелейное наблюдение о низкой религиозности русского народа. Оно вполне себя оправдало и в ХХ веке, и сегодня. Крещение Руси так и не завершилось, а Русь тем временем ушла в песок.
Он интересен как личность, а как личность лучше всего раскрылся в своих письмах – Боткину, Герцену, Гоголю. Там – крайний идеализм немецкого стиля и русское фанатическое горение духа, острое неприятие социальной неправды, беззаветное служение родине и литературе.
Нужно помнить, что Белинский может научить только одному: как не надо жить, если хочешь орден на шею и дом на Рублёвке. Белинский – это катастрофа. Он категорически невосприимчив к удобствам бытия: гол как сокол. Стоять над бездной, терять и находить веру, страдать и верить, мучительно надеяться и страдальчески любить, во всём и всегда ошибаться, разлюбить разумную действительность и ненавидеть свинцовые прелести расейской жизни и власти, думать о народе с восторгом и презрением, с жалостью и отвращеньем.
Он писал легко, бесстрашно и много. Ему казалось, что он стоит при начале чего-то неизбежно великого. Рождалась литература, и вместе с нею Россия, а он был акушером. И это сбылось. Россия как литература состоялась. Случились Достоевский и Толстой, Чехов, случился личностный опыт следующих ста лет – одна из главных вершин человечества.
Но тема надежд и ожиданий давно закрыта, белые страницы изржавели и почернели. И хилиастический мираж пропал с горизонта. Нет уже ни той родины, ни той литературы; постсоветский новорусский послед – это совсем таки другое. Темы Белинского – почти все – ушли в историю, и вся русская культура в своих главных словах и делах перестала уже быть актуальной и всё меньше востребована, всё прочнее забыта. А социальная неправда осталась. Может, только она и осталась. И совсем не пишется. Кому ж охота быть гробовщиком?
 |
Дарья МАРКОВА
Неожиданно для себя отвечу: да, актуален. Неожиданно, потому что когда-то не вовремя прочитанные километры статей Белинского с ходу вызывают в памяти унылое раздражение: как же он растекается мыслью по древу! Но актуальна не сама конкретная мысль (мысли), а древо, которое она взращивала; не столько содержание, взгляды, оценки, сколько роль автора этих статей, который взял на себя обязанность выстраивать единый литературный процесс, анализировать, сопоставлять, судить. Своим запальчивым «у нас нет литературы» он, как никто другой, утверждал её существование, самой запальчивостью – неравнодушие. Если, поняв это, вернуться к содержанию, окажется, что и здесь немало своевременного для нас. Скажем, сейчас наше общество дальше от «своего окончательного образования», чем было в 1834 году, когда Белинский писал свои «Литературные мечтания», взыскуя просвещения и прояснения «умственной физиономии народа», а значит, автор «Мечтаний» по-прежнему актуален. В частности, как инструмент формирования этого общества.
Марта АНТОНИЧЕВА
 |
Виссарион Белинский был довольно чувствительным человеком, для нашего времени подобное отношение к реальности непростительно. Сегодня трудно представить себе литературного критика, о котором можно было бы сказать «он живёт литературой». И даже Виктор Топоров, единственное имя, которое вспоминается в этой связи, кажется лишь бледной копией классика.
Тем не менее, Белинский как нельзя актуален именно сегодня. Ведь невозможно не пытаться вытащить себя за волосы, подобно Мюнхгаузену, из этого литературного болота, куда погружается современная критика. Для этого действительно необходим человек, «болеющий душой за литературу», живущий в этом постоянно меняющемся контексте. Другой вопрос, что это иллюзия, и человек, подобный Белинскому, в современном литературном процессе просто не сможет существовать. Хотя бы потому, что под него, как под любой проект, будет необходимо создать и раскрутить отдельный интернет-ресурс. Тогда в нашей стране может появиться независимый голос, способный расшевелить не только литературное сообщество, но, возможно, и читателей.
Ни один из современных обозревателей, журналистов, да и любимый многими всеядный Лев Данилкин, таких задач себе просто не ставит. В ситуации же, когда преимущественно критика свелась к обслуживанию литературного процесса, а не формированию его, независимый критик необходим, чтобы выйти за пределы утилитарности. Не говоря уже о роли социальной критики, которой сегодня просто не существует. И это смотрится довольно смешно со стороны: выражаясь словами того же Белинского, «окружающая действительность вопиёт» по понятным причинам о необходимости социальной критики, но её нет и нет желающих ей заняться по тоже во многом понятным причинам – всем хочется нормально жить, как-то вкусно питаться и меньше думать, а тем более – говорить.
Мне кажется, формулировка «время Белинского прошло» не совсем корректна по той причине, что время его, возможно, и прошло, но задачи, которые ставил перед собой критик, актуальны и сегодня. Другой вопрос, что под эти задачи необходимо разработать современные формы воплощения и, главное, должны появиться желающие, готовые ими заняться.
г. САРАТОВ
Алексей КОРОВАШКО
 |
Последним человеком, для которого Белинский сохранял подлинную актуальность, был, наверное, Виктор Борисович Шкловский. Разумеется, Белинский создавал помехи на жизненном пути и многим другим людям (например, школьникам, вынужденным из-за капризов министерства Просвещения СССР читать статьи «великого» критика об Онегине и Печорине), но только у автора «Сентиментального путешествия» этот «неудачный убийца» русской литературы вызывал по-настоящему горячую ненависть. В большинстве же случаев отношение к Белинскому не выходило за рамки дежурного поклонения мертвым и никому не нужным идолам. Если, например, крестьяне в дореволюционной России, желая предотвратить скотский падеж, клали во дворе кости из человеческих могил, то абитуриенты самых различных вузов, стремившиеся обезопасить себя во время вступительных сочинений, не менее охотно эксгумировали Белинского на предмет извлечения из его «тела» спасительных цитат и эпиграфов.
Кроме того, надо признать, что сегодняшние массовые представления о Белинском не выходят за пределы довольно скудной мифологии. Во-первых, многие россияне, смущенные именем Виссарион, по наивности считают Белинского отцом Иосифа Сталина. Во-вторых, поскольку к Белинскому прочно приклеился ярлык «неистового», воображение изрядного количества людей рисует его в образе могучего берсерка в рогатом шлеме, что не совсем соответствует исторической действительности.
На вопрос, дает ли что-нибудь чтение Белинского будущему литературному критику, тоже следует ответить отрицательно: из творений Белинского не выжмешь ничего, кроме тошнотворных банальностей об искусстве как о «мышлении образами» и лозунгов, призывающих к отмене крепостного права. В конце концов нужно помнить, что Витгенштейн, создавший собственную философскую систему, ни разу не раскрыл Аристотеля, которого, казалось бы, ни на какой кобыле, путешествуя по метафизическим далям, не объедешь.
Впрочем, служители ордена «неистового Виссариона», чудом дожившие до наших дней, могут утешаться тем, что специалистам по истории русской литературы XIX века без Белинского по-прежнему не обойтись. Человек, читающий лекции, посвященные указанному периоду, может Белинского не любить и презирать, но умолчать о влиянии чахоточного петербургского Зоила на тогдашний литературный процесс он, безусловно, не может. Правда, выводить из этого обстоятельства теорию перманентной необходимости Белинского для всех пишущих и читающих вряд ли возможно: ведь и без Фриче с Коганом прочный фундамент истории ранней советской литературы, конечно же, не построишь.
Как ни странно, очевидная неактуальность наследия Белинского удивительным образом сочетается с потрясающей живучестью того социально-психологического типа, который он собой воплощал. Анализируя биографию Белинского, неизбежно приходишь к заключению, что манерой поведения он походил не столько на человека с холерическим темпераментом, сколько на китовую вошь. Подобно веслоногому рачку-паразиту, свободно меняющему одного хозяина на другого, Белинский на протяжении своей относительно недолгой жизни попеременно «присасывался» то к Шеллингу, то к Гегелю, то к Фейербаху. Эта склонность к идеологической всеядности и интеллектуальному «номадизму» является родовой чертой целого ряда отечественных критиков и литературоведов, привыкших питаться объедками чужеродных и чаще всего просроченных концепций. Ничего не стоит, например, представить Белинского в роли сотрудника «Октября» или «Знамени», кропающего в эпоху «застоя» пламенные статьи о недостаточном следовании того или иного писателя партийной линии, а после перестройки ставшего беззаветным адептом «разумной» рыночной действительности и страстным поклонником постмодернистских изысков и кульбитов.
Таким образом, людей, всерьез и смертельно больных Белинским, сейчас до чрезвычайности мало, а вот литераторов, имеющих статус БЕЛИНфицированных, до неприличия много. И методы их «лечения» современной науке пока, к сожалению, неизвестны.
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД
Валерия ПУСТОВАЯ
 |
Вопрос об актуальности Белинского меня остро интересует, потому что он один из истории русской критики остался безусловным ориентиром для всех поколений, своего рода олицетворением профессии. Другой вопрос – что именно в сегодняшней критике можно мерить Белинским? Ясно, что его положение в культуре было уникально – он видел зарю современного литературного мира, он оглядывал его, как собственный сад, и судьбой призван был для того, чтобы осмыслять и художественные, и философские, и этические, и социальные аспекты литературы.
Белинского слишком много: его тексты по сути дробятся на отвлечённую болтологию, крепкие отзывы, желчные заметки о русском обществе, предписания о литературном этикете, сравнительные обзоры, литературоведческие упражнения. Современному критику не выдержать такой масштаб, он рассыплется, как рассыпалась и стала гораздо менее обозримой сама литература.
То есть – Белинский как актуальная модель критики невозможен, быть Белинским дано было только одному человеку и только в те уникальные дни творения. Если современные критики обращаются к примеру Белинского, они берут какой-то один аспект его деятельности: 1. масштаб влияния на литературу, 2. социальную интерпретацию литературы. В первом случае «Белинским» называют новых критиков, которые пытаются единолично «создать» её, навязать своих любимых писателей как безусловно лучших. Во втором случае имя «Белинский» выступает как синоним вульгарного социологизма, ангажированности критического мышления. И в том, и в другом случае первый русский критик становится фигурой иронической (что неудивительно – такая судьба постигла все фигуры первой величины, нависавшие непререкаемым авторитетом над литературой эпохи СССР; но, заметим, они в том мало виноваты).
Мне не кажется продуктивным ни представление о Белинском как о «нашем всем» в критике, ни отсылка к его усечённому образу как одному из выдающихся казусов русской культуры. Белинский хорош в своей чистоте и полноте – как многогранная, воодушевлённая, влюблённая в литературу, остро чувствующая и много думающая личность: в этом смысле его до сих пор можно с упоением читать. Белинский показателен как критик, целиком соответствующий своему времени: в этом смысле на него можно ориентироваться.
Понять, какой путь прошла и как изменилась современная критика, можно, сопоставив её с Белинским. Сопоставлению «первого» критика с критиками «последними» мы в «Октябре» посвятили значительную аналитическую подборку – выйдет в июне. Мы предложили молодым критикам (многие из них дебютировали совсем недавно) рассказать о некоторых признанных критиках новейшего поколения. Причём в герои выбирались критики, заметные своим новаторством, тем, что они стали таким же точным выражением своего времени в литературе, каким был для своей эпохи Белинский.
В результате такого сравнения мы увидели, увы, как навредили современной критике консервация и стилистическое сужение советского времени. Критику постсоветского времени пришлось изжить в себе бронзового Белинского, чтобы заново оценить талант и своеобразие этого патриарха русской критики, умершего молодым, как поэт или рок-кумир. Когда стала возможной естественная преемственность, оказалось, что различие между Белинским и новейшими критиками лежит скорее в области техники и коммуникации, а не в сути дела. Белинский пахал за всех: рецензентов и блогеров, обозревателей и социологов, экспертов и интеллигентов. Подражать сегодня ему не надо, но понимать органичную связь современной критики и старых добрых «взглядов на русскую литературу 18.. года» – справедливо.
Юлия КАЧАЛКИНА
 |
Много лет назад, ещё в пору студенчества, я – сейчас уже и не вспомнить, зачем, – в районной библиотеке нашла старую, в липком от древности дерматиновом переплёте, биографию Виссариона Белинского. Того самого, «неистового», прославившегося не только своими критическими статьями, но и своей «универсальностью», в лучшем смысле этого слова. Белинский – разумеется, от нехватки денег в том числе, – брался писать о любой литературе, о любых книгах. Мог отрецензировать – по его собственным словам – даже учебник географии, и при этом остаться верным самому себе. Не считая себя ни униженным, ни оскорблённым, но относясь ко всему с юмором и иронией.
Он был человеком чудесного ума – то, что англичане называют beautiful-minded person. Крайне застенчивым (от смущения при знакомстве с Жуковским облил его белые парадные панталоны красным вином, эта история стала очень знаменитой и о ней вспоминают до сих пор), своим заработком кормил семью и, будучи не особенно крепким физически, сносил все тяготы с поразительным мужеством.
Для меня Белинский был и остаётся одним из самых любимых и достойных подражания личностей – конечно, времена меняются, и сегодня невозможно себе представить творческий метод Белинского в применении к, допустим, творчеству Захара Прилепина или Андрея Геласимова. Но если бы кто-нибудь из современных критиков смог написать о ком-нибудь из современных авторов так, как писал Белинский о Пушкине и Гоголе – это был бы очень интересный эксперимент. Невозможно представить себе Белинского старым. Для меня он вечно молодой, с холерическим румянцем на щеках и горящим взглядом. Наверное, сегодня он был бы смешон. Но и прекрасен несомненно.
Андрей РУДАЛЁВ
 |
Как бы ни хотелось ответить утвердительно на этот вопрос, но по поводу актуальности много сомнений. Его статьи, не читая, конспектируют студенты, они попадают в различные хрестоматии, их цитируют в тех или иных научных работах. Для широкой публики он безвозвратно уходит в область топонимики, в которой его имя довольно щедро использовалось.
Для литкругов важно, что в том числе и с Белинского шло в России утверждение реализма, который так удачно выстрелил в ХIХ-м веке. Вот это и актуально сейчас. Но с этим реализмом шлейфом шло утверждение социализма и атеизма, что выстрелило в веке XX-м, и по этому поводу уже можно спорить.
Неистовый, страстный, искренний, самозабвенный, но, естественно, не бесспорный, как в случае спора с Гоголем, Белинский абсолютизировал литературу, которая вытеснила у него и веру. Здесь он тоже был искренен и неистов. До сих пор за ним многие повторяют, например, что русский мужик молится, почёсывая свой зад…
Важно ещё и то, что он был не просто фиксатором, не просто организатором литпроцесса, а практически его вождём, стратегом. Такие деятели крайне нужны и сейчас, но… всё это «литературные мечтания». Может быть, позже появится. Возможно, во многом он будет походить на математика Перельмана, человека не от мира сего.
г.СЕВЕРОДВИНСК
Добавить комментарий