Обыкновенный приспособленец

№ 2011 / 27, 23.02.2015

В 70–80-е го­ды про­шло­го ве­ка имя Алек­сан­д­ра Ов­ча­рен­ко в ли­те­ра­тур­но-кри­ти­че­с­ком це­ху и в ака­де­ми­че­с­ких кру­гах бы­ло на слу­ху. За этим про­фес­со­ром чис­ли­лись ра­бо­ты по Горь­ко­му, Ле­о­но­ву и Рас­пу­ти­ну.

В 70–80-е годы прошлого века имя Александра Овчаренко в литературно-критическом цеху и в академических кругах было на слуху. За этим профессором числились работы по Горькому, Леонову и Распутину. Его то и дело прочили в академики. Но сменилась эпоха, и теперь даже не все историки литературы помнят этого критика. Как оказалось, никаких серьёзных трудов Овчаренко после себя не оставил. Он был обыкновенным приспособленцем, начисто лишённым художественного дара и научной интуиции.

Александр ОВЧАРЕНКО

Александр Иванович Овчаренко родился 28 января 1922 года в Семиреченской области в селе Григорьевка. После школы он остался на своей малой родине и преподавал землякам русский язык. А уже через год его приняли в Московский областной пединститут.

Потом началась война. Буквально на второй день, 23 июня сорок первого года Овчаренко был мобилизован и отправлен на строительство военных рубежей, входивших в зону ответственности Западного фронта. Вплоть до начала сорок второго года он находился в распоряжении Главоборонстроя. Но затем его демобилизовали, и недоучившийся студент был зачислен преподавателем в одну из подмосковным школ. Позже он учительствовал также на Иссык-Куле в Пржевальске.

Осенью 1944 года Овчаренко вернулся в Москву и поступил в аспирантуру. Однако зацепиться за столицу ему поначалу не удалось. Сразу после аспирантуры молодому филологу, только что вступившему в партию, предложили отправиться в Горький. Поскольку в провинции никаких перспектив учёный для себя не видел, он в 1949 году всё сделал для того, чтобы его забрали назад в Москву. Так Овчаренко оказался в должности младшего научного сотрудника в Институте мировой литературы им. А.М. Горького. А дальше всё было делом техники. В 1953 году его зачислили в докторантуру. Ещё через пять лет он вышел на защиту.

И в институте, и в писательских кругах к Овчаренко поначалу относились как к обычному карьеристу, не имевшему никаких перспектив. Он сразу сделал ставку на партийное и академическое начальство. И вроде не ошибся. Во всяком случае, в начале 60-х годов три видных функционера – Мстислав Козьмин, Георгий Ломидзе и Г.Шторм дали ему рекомендации в Союз писателей. Но вдруг взбунтовалось бюро секции критики. Половина членов бюро 19 апреля 1962 года решительно выступили против Овчаренко. Такого провала никто не ожидал.

Вновь в Союз писателей Овчаренко постучался лишь через три года. На этот раз заседание бюро обошлось без сюрпризов. Безоговорочную поддержку критику обеспечили В.Панков, В.Чалмаев и М.Козьмин. Но теперь раскол произошёл в приёмной комиссии. Все карты команде Овчаренко испортил Феликс Кузнецов, который тогда тяготел в основном к либералам и был не прочь стать идеологом «молодых исповедников». Он категорично отводить кандидатуру Овчаренко не стал, но заметил: «Единственное, что меня царапнуло, – это язык. Овчаренко ещё не может избавиться от каких-то литературоведческих штампов». Эта вроде бы невинная ремарка стоила критику сразу семи чёрных шаров. Если б не нажим литературных генералов, Овчаренко и в 1965 году в Союз так бы и не попал.

Однако милость верхов бесплатной не бывает. Час расплаты пробил в начале 1970 года. 9 февраля 1970 года секретариат Союза писателей СССР, выполняя волю двух отделов ЦК КПСС – культуры и пропаганды, вопреки мнению Твардовского продавил кандидатуру Овчаренко в новую редколлегию «Нового мира». Это было уже слишком.

Овчаренко в той ситуации повёл себя как мерзавец. Во-первых, он, зная о готовившихся кадровых перестановках и своём скором вхождении в состав редколлегии «Нового мира», ещё 4 февраля публично в Союзе писателей России на пленуме совета по критике заявил, что опубликованная за рубежом поэма Твардовского «По праву памяти» – откровенно кулацкая вещь и поэт якобы сам отдал её на Запад. Свой бред этот горе-специалист повторил 23 мая 1970 года в журнале. Эта история стала известна Твардовскому. Спустя три дня, 26 мая поэт записал в своём дневнике: «Хитров мне рассказал о «пятнице» – той редколлегии, где выступал Овчаренко, назвавший моё имя с Синявским. Был шум невообразимый. Женщины раскудахтались возмущённо. Косолапов потом сказал, что действительно Овчаренко допустил бестактность».

Однако партийное начальство было довольно. В 1972 году критику на его 50-летие даже подкинули с барского плеча орден «Знак Почёта». Потом дело дошло до лауреатства: в 1983 году ему за книгу совершенно безликих статей «От Горького до Шукшина» присудили Госпремию России. Затем коллекция профессора пополнилась орденом Дружбы народов. Но ему этого было мало. Он очень хотел стать академиком или, на худой конец, член-корреспондентом Академии наук СССР.

Александра Овчаренко в академию выдвигали, кажется, раза четыре. В последний раз – в 1985 году. Но ему так ничего и не обломилось. После очередной неудачи он с женой зашёл поплакаться к своему покровителю из числа небожителей – Леониду Леонову. «Были с О.М. у Леонова, – записал Овчаренко 12 августа 1985 года в своём дневнике. – Он стал сухоньким и меленьким старичком. Правый глаз почти прикрыт, и правая сторона рта будто припухшая, чуть перекошенная. Говорит затруднительно. В связи с очередными академическими выборами, где меня опять прокатили, он обращается не ко мне, а к О.М.

– Сердитесь, О.М.? Поверьте, я делал всё, что мог… Но со мной ведь никто и нигде не считается. Не обижайтесь. И простите, ради Бога.

– Л.М., – сказала О.М., – разве дело в вас? В Отделение литературы и языка проходят не учёные, а должностные лица и угодники. Бывают редкие исключения, допускаю, но это только для прикрытия. А кто у власти – в ЦК и в отделении – ведает культурой? Пропустят они русского учёного, если даже семи пядей во лбу? Никогда! Эти выборы существуют только для убийства настоящих учёных. Я категорически против участия в них Александра Ивановича.

– Будем на этом считать инцидент исчерпанным, – сказал я. – О.М. произнесла свою речь: «Доколе, о Катилина?»

Тем не менее осадок остался. Овчаренко признался в своём дневнике, что в реальности Леонов для его избрания в академию ничего не сделал. Он ещё посетовал на плохую организованность русской элиты, не способной проталкивать своих представителей на командные высоты. Мол, если Леонов хотя бы чуточку подсуетился, то место в академии ему точно было бы обеспечено. Но обижаться следовало не на старого мастера, а на себя. Ведь ничего толкового Овчаренко в науке так и не создал. Не за словоблудие же его стоило «толкать» в академию. Кстати, когда Леонов действительно чего-нибудь хотел, он ни перед чем не останавливался и шёл до последнего, продвигая близкие ему идеи. Значит, он не ценил Овчаренко как выдающегося учёного. Леонову этот незадачливый профессор скорее нужен был для каких-то мелких поручений, и не более того.

Несмотря на свой низкий профессорский уровень, Овчаренко оставался в редколлегии «Нового мира» не только при Косолапове, но и Наровчатове и Карпове. Все понимали, какие силы стояли за критиком. Поэтому никто связываться с этим беспринципным и невежественным критиком не хотел. Вывел его 13 января 1987 года лишь Залыгин. Для Овчаренко это оказалось большим ударом. Он ведь до последнего служил команде Бондарева. Буквально за два года до этого критик напечатал подобострастный до неприличия отклик о слабеньком романе Бондарева «Игра». Не сдержавшись, коллега Овчаренко из Костромы – Игорь Дедков в своём дневнике заметил, что статьи Овчаренко «кажутся своего рода пределом, до которого может дойти потерявшая себя, погрязшая в словоговорении, в подлаживании к «сильным мира сего» мысль. Но группа Бондарева отстоять своего певца перед Залыгиным оказалась уже не в состоянии. Как только власть литгенералов рухнула, все сразу прозрели и увидели нищету научного багажа партийного борзописца.

Умер Овчаренко 20 июля 1988 года в Москве.

Вячеслав ОГРЫЗКО