Этого – оставить

№ 2011 / 27, 23.02.2015

Юрий Куз­не­цов, ма­с­тер на­ше­го се­ми­на­ра, был лич­но­с­тью не­од­но­знач­ной, про­ти­во­ре­чи­вой, как в твор­че­ст­ве, так и в жиз­ни.
На­при­мер, он не­од­но­крат­но го­во­рил об ущерб­но­с­ти, не­пол­но­цен­но­с­ти

Юрий Кузнецов, мастер нашего семинара, был личностью неоднозначной, противоречивой, как в творчестве, так и в жизни.

Например, он неоднократно говорил об ущербности, неполноценности женской поэзии как таковой. При этом высоко ценил творчество Светланы Кузнецовой. Видимо, по инициативе Юрия Поликарповича был проведён вечер в ЦДЛ, посвящённый десятилетию её ухода. Запомнилось, как в конце вечера кто-то из родственников поэтессы посетовал, как немного собралось людей в зале. На что Юрий Поликарпович ответил: «Ничего, ничего, отметим и двадцать лет, и сто».

Алексей ПОЛУБОТА

Как-то на семинаре он сказал очень характерную для себя фразу: «Вы должны оценить, что я так пропагандирую Кузнецову, несмотря на то, что мы однофамильцы». Сейчас, когда я вспоминаю эти слова, мне приходят на ум строки: «Звать меня Кузнецов. Я один./ Остальные – обман и подделка». Вот это его горделиво-презрительное отношение к окружающим чувствовалось во многих словах и поступках поэта, и не могло не отталкивать нас, молодых, жаждущих признания и понимания.

Из современниц Кузнецов выделял Светлану Сырневу и однажды целиком посвятил занятие её творчеству.

Вообще, как мне казалось, женщины были слабым местом Кузнецова-поэта и Кузнецова-человека. Ему зачем-то надо было не раз намекать нам на свои многочисленные победы над прекрасной половиной человечества. Как-то он посоветовал кому-то из семинара (кажется, Вадиму Оноприюку): «Пытайтесь как можно лучше узнать женщин. Влюбляйтесь, заводите много романов. Или уж изучите одну, но – полностью».

Характерно и то, что Юрий Кузнецов считал, что в нынешней Москве не может родиться настоящий, «нутряной» поэт. «Поэт без природы – ничто», – как-то обронил он. Поэтому, наверно, на его семинаре было так много нас, провинциалов, родившихся на дальних окраинах России. И лично мне импонировало, что зачастую на обсуждениях он обращался к нам примерно так: «А что скажет Мурманск? А что на это ответит Камчатка? Слово за Усть-Каменогорском». При таком обращении я чувствовал, что говорю не только за себя, но и как бы за свою малую родину.

Юрий Поликарпович был жёстким критиком и редко кого хвалил на семинарах. Исходя из его устных отзывов, я имел все основания считать, что он невысокого мнения о моих стихах. Но однажды во время разбора моего не слишком идеального поведения ректор института Сергей Есин заглянул в папку с моим личным делом, где были отзывы мастера, и резкий тон его стал более сдержанным.

В другой раз на так называемой аттестации, которую устраивали после сдачи экзаменов в конце каждого курса, на меня уж очень активно наседали несколько членов комиссии. Дело попахивало отчислением. Я знал, что некоторых сокурсников уже «отлучили от института» за «поведенческие провинности». А у меня и с экзаменами было не так гладко.

И вот в самый критический момент Кузнецов безапелляционно произнёс: «При той тонкости поэтического слова, к которой он тянется, сразу не получается. Но надежд я не теряю. Этого – оставить».

Надо ли говорить, что после этого буря критики в мой адрес начала стихать. Всё-таки авторитет Юрия Поликарповича в институте был велик.

Сегодня мне жаль, что из-за напускного высокомерия, которым окружал себя поэт, и нашего молодого максимализма мы не могли тогда в должной мере оценить масштаб его личности, не взяли от него многое, что взять стоило.

Алексей ПОЛУБОТА