Ленин в 2014-м году

№ 2014 / 16, 23.02.2015

Юрий Арабов – личность достаточно известная. Для кого-то он сценарист, для меня же, не слишком большого любителя кинематографа, прежде всего автор нечастых статей в «Новой газете».

Юрий Арабов. Столкновение с бабочкой. – Октябрь, № 1–2, 2014

Юрий Арабов – личность достаточно известная. Для кого-то он сценарист, для меня же, не слишком большого любителя кинематографа, прежде всего автор нечастых статей в «Новой газете». Многое из того, что он там пишет, вызывает желание подискутировать, потому что это всегда приглашение к размышлению, к осмыслению фундаментальных проблем общества и культуры, без упрощений и с выходом за существующие стереотипы.

Тем удивительнее отход от этой фирменной манеры Арабова-публициста у Арабова-прозаика.

Читая его роман «Столкновение с бабочкой», опубликованный в первых номерах журнала «Октябрь» за этот год, начинаешь сомневаться: «Это, в самом деле, тот самый Арабов?»

Худ.Питер Теюниссен
Худ.Питер Теюниссен

Сомнение вполне закономерное, потому что сама книга тематически развивает общую проблематику его публицистических выступлений: судьба России, народ и интеллигенция, выбор оптимального исторического пути, размышления над историей и её причудливыми поворотами.

Формально, в «Столкновении с бабочкой» перед нами классическая альтернативная история России эпохи революций 17 года и последующих нескольких лет, вплоть до наступления времён индустриализации и коллективизации.

Завязка сюжета не отличается особой замысловатостью, да здесь и невозможно, а может и не нужно, изобретать что-то принципиально новое. Всё то же хорошо знакомое читателям фантастических романов и романов для интеллектуальной публики – «трамвай, не поехал, будильник не зазвенел», и тысячелетняя Россия, вместе с большевиками, с царём-батюшкой Николаем II неожиданно пролетела развилку истории, «проспала» акт отречения от престола.

Благодаря этому событию вся известная нам по книгам, фильмам, историческим исследованиям эпоха послереволюционной России причудливо преображается, и мы получаем вместо триумфального шествия советской власти совершенно фантасмагоричную картину мирного сосуществования самодержавной монархии и Советской России, гражданина Романова и товарища Ленина.

Общее впечатление от книги – ошеломление. Нет, не мастерством и не художественной выдумкой автора, а той простотой и откровенностью с какой Арабов не то из интеллектуального озорства, не то из интеллектуальной прихоти, совершает надругательство над историей и здравым смыслом.

Безусловно, альтернативная история есть альтернативная история. В ней возможно всякое. Но вся загадка и прелесть её для читателя в том, чтобы иметь возможность созерцать поведение уже известных нам исторических персон в новых общественных условиях. Но при этом она потому и остаётся историей, что, несмотря на альтернативность, хоть в какой-то степени придерживается объективной канвы развития событий. Аккуратный альтернативщик, ещё со времён Рэя Брэдбери знает, что «гром грянет» даже из-за незначительного смещения исторических событий. Поэтому его интересует логика и последовательность последующих отклонений в событийной канве, его интересует именно как будет всё по-другому, совсем по-другому.

У Арабова всё наоборот, всё иначе. «Столкновение с бабочкой» не отменяет строгой, неизменной, почти фаталистической по характеру, хорошо знакомой нам цепи исторических событий (речь с броневика, выстрел «Авроры», покушение Фани Каплан, Ипатьевский дом, Горки и НЭП). Оно лишь изменяет, извращает их с точки внутреннего содержания, смысла.

Нет никакого сомнения в том, что художник имеет право на вымысел. Это право тем более укрепляется, когда он вступает в сферу фантастического, в сферу «а что, если бы?». Но имеет ли право художник, писатель на откровенное пренебрежение логикой и здравым смыслом? Имеет ли он право на простое, мелочное сведение счётов, замаскированное под игру в альтернативную историю?

В конце концов, зачем нужна сама эта маскировка, если под неё не подводится никаких веских оснований кроме желания провести на всю книгу в несколько сот страниц пару-тройку собственных идей? Зачем нужен весь этот псевдоисторический маскарад с куклами-марионетками Лениным, Николаем II, если вся историософия автора крутится вокруг мысли «не Боги горшки обжигают», а вся сложность политической и социальной жизни сведена к личным отношениям между немногочисленными историческими личностями и к особенностям их характера?

Книга Арабова оставляет впечатление откровенного пренебрежения всякой исторической логикой, то скрытого, то явного издевательства не только над нашими историческими штампами и стереотипами, но и над самой идеей связности и логичности исторического процесса, над признанием наличия у истории собственной объективной логики развития, выходящей за очерченные авторской тоталитарной волей пределы авантюризма Ленина или добрых намерений и поступков царя Николая.

Весь роман – это какая-то постоянная игра на понижение. Кажется, будто автор намеренно хочет убедить нас, читателей, не столько в том, что могло бы быть «если бы», сколько в том, что в истории не было и никогда не могло быть так, как мы привыкли думать. Вполне возможно Арабов искренне полагает, что он сбивает с истории образовавшийся на ней хрестоматийный глянец, но на самом деле он упраздняет её как таковую. В его истории нет ничего великого и нет никакой логики, хотя бы потому, что в ней действуют чудаки и проходимцы. Фраза Ницше о том, что маленький человек делает всё вокруг себя маленьким, так и крутится в голове, когда переворачиваешь одну страницу арабовского романа за другой.

Если марксистско-ленинская история была историей крупных социальных движений, крупных социальных масс, то в истории, которую предлагает читателю Арабов слишком много простого, тривиального, маленького человеческого. Но не такого умилительного простого, к которому мы привыкли из обычной литературы. Здесь – ничего подобного. Берёшь жулика – и вот тебе человеческое, слишком человеческое.

Вся поздняя советская литература билась над загадкой простоты и человечности Ленина, над разистуканиванием его образа перед лицом народных масс, превращением из великого вождя в большого друга детей, и вообще в человека со всеми его сомнениями и тревогами. Билась, и превращала вольно или невольно всё это в новый стереотип: «Ленин и печник» «Ленин с деревенскими ребятишками», «Ленин на прогулке», «Ленин играет в лапту», «Ленин на ёлке» и т.д.

Арабов, не ставя цель представить Ленина в позитивном смысле, добивается таких же результатов, только уже в негативных тонах. Его Ленин стереотипен, это не живой человек, это схема живого человека, таким, каким «живой человек» видится нынешнему интеллектуалу. Арабов остаётся верен гроссмановской традиции, привычному нам уже перестроечно-либеральному стандарту, гласящему, что живость и человечность может быть связана только с бытовым и низменным. В итоге Ленин – становится с одной стороны классическим персонажем плутовского романа, с другой – классическим завершением череды отрицательных героев русской литературы. Теперь этот отрицательный ряд должен выглядеть примерно так: Хлестаков-Чичиков-Опискин-Смердяков-Передонов-Ленин. На смену Ленину рыбачащему и Ленину, играющему в лапту, приходит Ленин, втихаря поедающий пирожные, Ленин – прохвост и прощелыга, Ленин – плут, не стесняющийся перехватить чужую идейку, Ленин – мещанин, любитель комфорта при всей внешней мишуре антибуржуазных и антимещанских разглагольствований, Ленин – трус, ну и, конечно же, Ленин – взяточник.

Как ни странно, именно этот падший образ близок и понятен автор, именно он мил ему и, похоже, желателен. Именно он норма и идеал, правда, не в высшем смысле этого слова, а в смысле объекта терпимости, допустимого и достойного снисхождения, в смысле рационального поведения, буржуазно-протестантского целерационального действия. «Ильич начал брать взятки. И это была самая добрая весть». С этим должен согласиться читатель, проникаясь тем, что это единственно возможная альтернатива «кровавому тирану», или несчастному, умирающему в Горках именно тогда, когда дело всей его жизни обретает плоть и кровь. Горькая насмешка над жюльверновскими, знакомыми нам с советских времён высокими идеалами: «Ты берёшь взятки? Значит, ты стал человеком».

Однако, справедливости ради, следует признать, что подлинным идеалом для Арабова скорее является Николай II. Он, в отличие от выписанного в хлестаковско-опискиных тонах Ленина, смотрится в качестве классического русского интеллигента – такого своего рода Нехлюдова эпохи 1917 -го года, который оступился было, но вдруг осознал свою ошибку, поднялся над собой, и спас, благодаря своей природной простоте и интеллигентности себя, семью и Россию. «Я желаю возвышенности, благородных чувств, светлых устремлений».

Однако, при всех заверениях данного положительного персонажа, определяющего жизнь альтернативной России, вся история, представленная в книге – это по сути одобряемое автором торжество пошлости и мещанства, противопоставленной кровавой высокой ленинской мечте.

Трудно не согласиться с тем, что история делается не так, как в книжках. Трудно не согласиться с тем, что исторические фигуры не так величественны, какими их рисуют потомкам. Но в них есть всё для творения мифа. Способ зрения, подобный арабовскому, не просто развенчивает миф, он рубит все его корни, уничтожает ту мерцающую в сосуде красоту, которую люди обожествляют, игнорируя несовершенство и безобразие формы.

В итоге у Арабова получается антилениниана не просто по форме, у него выходит антилениниана по духу. Ленин изгоняется из истории не только как герой, изгоняется его историческое видение, ленинская логика исторического процесса. Вместо красивой, пусть и дорого окупаемой, мечты о новом человеке вся книга становится утверждением пошлого, избитого, мещанского, цивилизованного, маленького «человеческого» как нормы.

Наверное, это и есть главное объяснение, почему могла бы быть написана эта книга.

Однако, на мой взгляд, маленькое, низкое и пошлое в наш век вряд ли нуждается в оправдании. И отсутствие жертв, страданий в этом смысле вовсе не аргумент в их пользу. Потому что маленькое становится великим, а пошлое – цивилизованным и бескровным только в книжках, только в альтернативной истории, выросшей из отвлечённой мысли российского интеллигента.

Сергей МОРОЗОВ,
г. НОВОКУЗНЕЦК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.