А ЧТО ГОВОРЯТ ФАКТЫ?

№ 2015 / 20, 04.06.2015

Вадим Долгушев ссылается на мемуары очевидцев событий и исследования публицистов. Но есть ещё конкретные факты. Сохранилось дело Ольги Берггольц. В этом деле приведены показания Андрея Алдан-Семёнова и Леонида Дьяконова.

 

Так Алдан-Семёнов 5 апреля 1938 года показал: «В Алма-Ате Дьяконов был связан с троцкисткой О.Берггольц, которая потом переехала в Ленинград. В начале 1937 г. Дьяконов приезжал в Ленинград (из Кирова. – Ред.), где связался с О.Берггольц. Берггольц обещала нам полную поддержку».

Спустя девять дней, 14 апреля 1938 года Дьяконов в ходе следствия дал следующие показания о Берггольц:

«…Подобно мне, она уже готовила себя для террористической деятельности. И на мой первый же вопрос, как она смотрит на террор? Ольга ответила: только положительно. Она знала о моём вступлении в группу ещё в 1936 г. и спросила о работе.< …> В одной из маленьких комнат её квартиры мы в течение нескольких дней обсуждали план покушения на Жданова. <…> На первомайском параде 1937 г. мы готовили два терр-акта. По одному из них предполагалось произвести выстрел по трибуне из танка. Это дело, как сообщила мне Берггольц, было задумано военной террористической группой, но не состоялось из-за внезапного заболевания надёжного танкиста. Второй вариант покушения продумали мы сами. Мы предполагали использовать прохождение перед трибуной кавалерии, бросить в неё шумно-взрывающееся вещество типа больших петард, чтобы напугать лошадей и в получившейся панике проникнуть на трибуну через места у трибуны и стрелять. Бросать вещество должен был я, а стрелять или Бергольц, или Молчанов, смотря по тому, кому удастся ближе подойти. Но я струсил, приехал в Ленинград только первого мая, а они без меня не решились».

Эти факты из дела Берггольц приведены в очерке Наталии Соколовской «Тюрьма – исток победы над фашизмом», напечатанном в 2010 году в книге «Ольга. Запретный дневник».

Безусловно, очень существенно, кто в каком состоянии давал показания. Долгушев прав: Дьяконова действительно пытали, и он не выдержал. Соколовская приводит в своём очерке пересказ М.Ф. Берггольц фразы своей сестры Ольги о Дьяконове: «Он не знал тогда, что на первом же допросе, где ему выбьют зубы, он предаст меня, Колю и свою мечту» (Встреча. СПб., 2003. С. 279).

Сама Берггольц впоследствии не то чтобы полностью простила Дьяконова, скорее отнеслась к случившейся в 1938–39 годах драме с пониманием. 20 мая 1942 года она отметила в своём дневнике: «Вчера были у Матюшиной, тётки Тамары Франчески. Тамара – сестра Игоря Франчески и близкая подруга Леньки Анка – двух людей из 6, которые оговорили меня в 38-м году, и из-за них я попала в тюрьму. Они не виноваты, их очень пытали, но всё же их показания чуть-чуть не погубили меня…»

Анк – это журналистский псевдоним Дьяконова. А Игорь Франчески – третья из шести жертв, оговоривших Ольгу Берггольц.

Кстати, если Дьяконову впоследствии Берггольц даже сочувствовала, то про Алдан-Семёнова она ни одного доброго слова потом никогда не сказала. Показательны в этом плане её мемуарные заметки о 1931 годе, сделанные в 1960 году. Дьяконов в них упомянут уже чуть ли не с умилением, а про Алдан-Семёнова – ни строчки. Случайно ли это?

Здесь можно добавить, что Берггольц с конца 1930-х годов не жаловала не только одного Алдан-Семёнова. Она ненавидела и некоторых других поэтов. В частности, Сергея Васильева. «Дать в зубы С.Васильеву», – подчеркнула Берггольц в своих записях в 1960 году. За что? Вряд ли Сергей Васильев тоже был причастен к её аресту в 1938 году. Скорее Берггольц не могла ему простить выпадов против её первого мужа Бориса Корнилова, а также гибель Павла Васильева. Я почему здесь коснулся ещё и С.Васильева? Главный герой моей публикации «В поверженной Германии» Александр Дымшиц спустя годы начал разочаровываться в Берггольц, а Сергеем Васильевым, наоборот, восторгаться. Почему? Я собираюсь в будущем остановиться на этом вопросе поподробней.

И ещё один важный момент. Кем всё-таки были Алдан-Семёнов и Дьяконов: героями, обывателями или невинными жертвами сталинского режима? Я, к слову, ещё успел Алдан-Семёнова застать живым и не раз расспрашивал его о прошлом. Писатель всегда весело рассказывал о том, как чекисты забрали его прямо в ресторане, оставив за столиком какую-то наивную девушку. Алдан-Семёнов до конца своих дней гадал, смогла ли та девушка расплатиться за ужин или нет. Но вот о том, какие им были даны показания на следствии, он прямо ничего не говорил. Это уже потом Владимир Крупин объяснил мне, почему Алдан-Семёнов до конца жизни старался даже носа не совать в Киров, где его многие считали доносчиком. Я же очень долго не мог для себя объяснить: почему Алдан-Семёнов сумел по-своему выразить в стихах романтику Севера (в нём, как мне казалось, жил дух первооткрывателя), но очень поверхностно рассказал о судьбах лагерников (слов выдал много, а боль у него так и не выплеснулась). Потом у меня возникли другие вопросы: почему писатель не мог слышать имени Сталина, но обожал Тухачевского. Ладно, это моё поколение ничего не слышало в школе о зверствах одного из первых красных маршалов на Тамбовщине. Но разве Алдан-Семёнов в колымских лагерях не встречался в отличие от Шаламова с жертвами Тухачевского – теми русскими крестьянами, которых маршал хотел утопить в крови?

К чему я всё это? Как много мы всё-таки не знаем. Я не говорю, что надо теперь всех поголовно  осуждать или оправдывать. Давайте для начала разберёмся в том, что было. Пока ясно одно: и Алдан-Семёнов, и Дьяконов сыграли в судьбе Ольги Берггольц (которая, кстати, тоже никогда не была ангелом, не зря она одно время шарахалась из одной крайности в другую, то поклоняясь Борису Корнилову, то боготворя Леопольда Авербаха) роковые роли.

В. ОГРЫЗКО