ПОЭТ В ЦВЕТЕНЬЕ ДИКОМ

№ 2015 / 33, 23.09.2015

Есенин – наша всегдашняя боль. Его творчество и судьба – вечная загадка. «Оттого, что я с севера, что ли…», оттого, что и мы с севера, что ли – так холодно относимся к «народному златоцвету», как называли когда-то молодого Есенина. И холод этот не в том, что мы его забыли, не в том, что издаём мало книг о его творчестве и не разгадываем тех самых «загадок». Но уныло и неприкаянно, как-то хмуро говорим о жизни, заключённой в строках российского гения. Жизнь-радуга, жизнь-рана и жизнь-исцеление – вот что он преподнёс читателю на острие своей разухабистой и трепетной лиры. Поэт разрушает подчас самое твёрдое знание о жизни, которое мы имеем – то, что она конечна.

01

«Душа писателя загрустила в лаборатории слов… Тем временем перед слепым взором её бесконечно преломлялась цветовая радуга», – писал в своё время А.Блок в статье «Краски и слова». И преломляясь, взывала она оплакивать эти «лабораторные» бытовые события, как опыты познания, как ступени той самой лестницы, что ведёт в жизнь вечную.
«Издревле русский наш Парнас/ Тянуло к незнакомым странам», – говорит поэт как бы между прочим, вспоминая больших и великих. «И Грибоедов здесь зарыт,/ Как наша дань персидской хмари…», и даже «я в твою безгладь/ Пришёл, не ведая причины:/ Родной ли прах здесь обрыдать/ Иль подсмотреть свой час кончины…». Как увидим позже – свой час кончины он всё-таки подсмотрел…
Восток для русского человека – не просто указание на одну из сторон света, Восток – понятие сакральное. И Свет приходит с востока, тот самый Свет, что «тьма не объяла». Для Есенина, приехавшего только что из кошмарного путешествия на запад, в Америку и Европу, спасением показалась возможность выехать в 1925 году в так называемую «Персию», где он пишет знаменитые «Персидские мотивы». То, что он думал о душевном отдыхе, надеясь прежде всего на какое-то время «проститься с богемой», видно из многих его стихов: «Улеглась моя былая рана», «Я лечу их нынче в чайхане», «И тебя блаженством ошафранит», «Ветер благоуханный/ Пью я сухими устами», «Новой напьёмся силой». Постоянно звучат такие нежные призывы как «заглуши…», «напои…» и прямое признание: «Я давно ищу в судьбе покоя».
Цветы ему не говорят «прощай», а напротив, расстилаются пред ним до самого горизонта целыми полями, так, что напоминают «цветочные чащи», где «в цветенье диком» поэт слышит голос прекрасной пери. Я думаю, нет нужды разгадывать, кто явился прообразом его тайной восточной музы. И вот почему: слово «пери» ведёт своё происхождение от Иранского «пари». По восточному поверью, пери – разновидность сказочного существа, этакая фея, помогающая доброму человеку своим волшебством. Что самое интересное, если верить словарю античности, пери обитают в ароматах благовоний от религиозных приношений. А по звёздному пути, проложенному пери, праведник может взойти на небо. Конечно же, такая женщина может вылечить даже Есенина, думалось поэту. И не всё ли равно, Шаганэ это, Лала, Гелия или кто-то ещё из реальных его попутчиц.
«Запах олеандра и левкоя», «воздух прозрачный и синий», «свет вечерний шафранного края», «голос пери нежный и красивый» – что всё это для поэта, привыкшего «рубцевать себя по нежной коже, кровью чувств ласкать чужие души»? Это ли спасение? Может ли и он обитать в ароматах цветов вместе со своей любимой? Скорее всего, нет…

 

В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живёт задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.

Этот край цвета шафрана, цвета нежных весенних цветов, напоминающих наши подснежники, этот молодой чистый восходящий свет, этот голос, призывающий «помириться в сердце со врагом» разбудил в сердце надежду. И «глупое сердце» забилось в тревоге. Но тщетно. «Путник, в лазурь уходящий,/ Ты не дойдёшь до пустыни». Нет, не провела его таинственная пери по звёздному пути до самого спасения. «До свиданья, пери, до свиданья/ Пусть не смог я двери отпереть,/ Ты дала красивое страданье, Про тебя на родине мне петь». Постойте, постойте… Тот же ритм, те же слова в его предсмертном стихотворении, написанном несколькими месяцами позже: «До свиданья, друг мой, до свиданья…». Пери – воплощение жизни, с которой прощается поэт. И ещё одно, если можно так выразиться, доказательство возможности ассоциативной замены слова «пери» на слово «друг» в данном контексте. В мае 1925 года он пишет стихотворение, не вошедшее в «Персидские мотивы», но содержащее некий ключ, пропущенную смысловую ступеньку:

 

Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.

 

И далее:

 

Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!
В последний раз я друга обниму…
Чтоб голова его, как роза золотая,
Кивала нежно мне в сиреневом дыму.

 

Есенинское «нежностью пропитанное слово» и составляет основу «Персидских мотивов». Эти мотивы он услышал в ароматах восточного фольклора, увидел в глазах прекрасных наследниц Шахрезады, из века в век рассказывающей свои неземные сказки. И написал русскую песню на персидский мотив, песню, полную тоски по чистому и светлому, полную того, что он успел потерять. В этой песне он готов рассказать о рязанских раздольях, «про волнистую рожь при луне», о том, что «там, на севере девушка тоже…», но главное, что не даёт ему покоя:

 

Призраки далёкие земли
Поросли кладбищенской травою.
Ты же, путник, мёртвым не внемли,
Не склоняйся к плитам головою.

 

Он стремится в этом мире не просто выжить, но выжить духовно, в каком-то смысле возвратиться к своей «Радунице», и в восточном многоцветье, в этой радуге чувств найти успокоение. Чем ему грозило разочарование, он узнает позже.
Таким образом, «Персидские мотивы» воплощают облик поэта, ищущего выход, поэта, который попытался пройти по звёздному пути спасения вслед за прекрасной пери, но оступился и оглянулся назад…
«Сказка – это выход из трагедии» – писал
М.Пришвин. Трагический поэт Сергей Есенин подписал себе приговор, попрощавшись с последним сказочным другом.

Елена САПРЫКИНА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.