БОЕВАЯ ТОПОНИМИКА, или ВОЙКОВСКИЙ ВОПРОС

№ 2015 / 41, 18.11.2015

Споры вокруг переименования станции метро «Войковская» грешат несколькими методологическими ошибками. Хотелось бы внести некоторую ясность в методологию спора путём ответа на статью г. Филиппова из Санкт-Петербурга «Что в имени тебе моём» («Свободная пресса» от 16.11.2015).

14

Нивелировать войковский вопрос, обращаясь к другим переименованиям, как это сделал упомянутый автор, некорректно по нескольким причинам.

1. Каждое переименование требует индивидуального осмысления, потому что каждый факт индивидуален и по-своему спорен. Например, я согласен, что слишком поспешно переименовали улицы Герцена и Плеханова в Питере. Тогда я жил в Питере и мне не совсем это было по нраву, хотя я не был поклонником ни того, ни другого. Но то, что это были мировые имена с огромным историческим, пусть сложным, шлейфом, которые в некотором смысле обогащали топонимику города, сомнения нет. Во всяком случае, не было прямой дискредитации города именами.

2. Разная маркировка именования зависит от маркировки героизма, а героизм зависит от силы врага. Ермолов – это солдат и национальный герой. Если государство стоит за воинскую правду – оно не будет ему вменять боевые жертвы, без которых войны не бывает. И не надо забывать, что Ермолов воевал не с чеченцами, а с Турцией, которая воевала руками чеченцев, то есть, в первую очередь, выполнял свой прямой долг – защита страны от иностранного государства, от терроризма и боевой исламизации. Не надо забывать, что мюридизм и мюриды – это не мирные овечки на лугу.

3. Да, переименование – двойной процесс: с чего на что. Но предлагать казуистическую версию – от убийцы монарха к монархисту Краснову, – несерьёзно. Об этом речи не ведётся вообще. Здесь имя Краснова привязано с некорректной издёвкой.

4. Речь идёт о главном – о том, что Войков – один из символов терроризма, причём в самом кровавом изводе – на уровне собственных рук, человек, у которого личная месть преобладала над другими чувствами, что делало его поведение не великим, а ничтожным.

А если мы утверждаем ничтожное как великое – то все ничтожества через террор будут делать себя великими и дальше. Войков – наиболее одиозная версия терроризма: он убивал кроваво, без рисков для самого себя. И не пострадал. То есть даже героического компонента в нём нет. Если идейные террористы, тот же Желябов, Перовская, Каляев, Халтурин и другие, жизнью рисковали, то этот нет – в данном случае даже революционной борьбы за идею, могущей что-то оправдать, не было. Он просто мясник. И оставить его имя – значит разрешить практику мясничества дальше.

Не надо забывать об этом: если мы в памяти фиксируем преступление, то мы разрешаем его в дальнейшем, потому что запоминание – есть оправдание. Имя улицы – это титул, а не просто табличка на стене.

Но что это значит? Это значит – дело его живёт. Да, миллион человек пройдёт мимо и не спросит, а почему это имя живёт? А миллион первый спросит, ответит и развяжет себе руки. Ведь мы слабо знаем, сколько геростратов ходит вокруг нас, которые во имя Имени пойдут на преступление, оправдывая себя тем, что они совершили аналогичное войковскому. Ведь если существует прецедентное право, то существует и прецедентное право … на преступление.

А теперь представим, что это не просто геростратовские страсти, а использование человека для террора. Тогда Имя имеет уже военный смысл.

Поэтому переименование – не просто смена табличек, это смена идеологии страны в обстоятельствах, когда терроризм вошёл в наш дом. И борьба с терроризмом начинается с борьбой против вдохновляющих и оправдывающих артефактов и меморий.

Понятна главная озабоченность тех, кто против переименования: как бы дело не пошло дальше – и переименование не стало инерционным, истеричным, неуправляемым и «пакетным». Я лично разделяю эту озабоченность. Дело деликатное.

Но и оставлять имена террористов тогда, когда страна начинает с этим фронтальную борьбу не на жизнь, а на смерть, невозможно.

Сергей МАГНИТОВ

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.