УЖИН ПРИ СВЕЧАХ

№ 2006 / 23, 23.02.2015

Карточка элитного ресторана «Голд-палаццо» досталась мне по случаю. На фуршете в Доме актёра толпа голодных журналистов оттеснила меня в угол и прижала к мужчине лет сорока.
– Что это у вас в руке? – спросил он.
– Бутылку виски успел схватить.
– А у меня тарелка с бутербродами. Объединимся?
Мы выпили, закусили.
– Боря, – представился мужчина.
Я назвал себя.
– В нашей стране беспорядки происходят оттого, что слишком много голодных, – сказал Боря.
– Да, журналистов надо кормить, – согласился я, обозревая жующую толпу, состоящую преимущественно из нечёсаных девиц. – Чёрт-те что могут написать.
– Они и так чёрт-те что пишут, – поморщился Боря. – Я не в том смысле сказал.
– А в каком?
– Кормить – это кормить по-настоящему. Как в моём ресторане.
– Хозяин?
– Директор, но с определённым процентом. Заходите на неделе.
И он дал мне номерную карточку, на которой было написано, что её владелец обязан лично подписывать счета за обслуживание в ресторане.
– Вот здесь свою подпись надо нарисовать, – показал он пальцем. – Скидка – десять процентов.
Обедать в ресторане «Голд-палаццо» я, конечно, не собирался.
Однако на следующий день позвонил Фёдор Модестович, которому в своё время я помог организовать несколько интервью в печати.
– Я решил тебя отблагодарить, – сказал он.
– Деньгами?
– Деньги, как ты знаешь, у меня в работе, – остудил мой пыл Фёдор Модестович, – но в ресторан приглашаю.
– В какой? – выудил я из кармана Борину карточку.
– В какой хочешь.
– Идём в «Голд-палаццо», – прочитал я название ресторана и продиктовал адрес. – Там очень хорошо кормят.
Фёдор Модестович, чувствуется, удивился, но спорить не стал.
– Завтра в восемнадцать ноль-ноль, – сказал он. – Не опаздывай.
Фёдор Модестович был серьёзный человек. К моменту раздела большого пирога, коим лет пятнадцать назад вдруг стала наша страна, он занимал то ли четвёртое, то ли пятое кресло в министерстве рыбного хозяйства. Ну и при дележе обидеть себя он не позволил. Я подозреваю, что кроме приличной флотилии, бороздящей просторы мирового океана в поисках скумбрии, трески и сёмужки, у него образовалась и пара заводиков, эту самую рыбку перерабатывающих. Но от заводов Фёдор Модестович отчего-то открещивался.
– Да продаём мы рыбку, – сказал он, когда я ненавязчиво поинтересовался заводами в бассейне Белого моря.
– Кому продаёте? – понимающе заглянул я ему в глаза.
– Этим… шведам продаём. С датчанами.
Я понял, что рыбу его сейнеры продают в Норвегию.
– Ну и как платят?
– Плохо.
Третьего дня Фёдор Модестович рассказывал, что в прошлом месяце он заплатил больше ста тысяч налога. Его возмущала отнюдь не сумма – правила, по которым его заставляли играть.
– Нет, ну я же отстегнул кому надо и сколько надо, – пытался он оторвать среднюю пуговицу на моём пиджаке, – а они ещё и налог! В какой стране мы живём?
– В нашей, – сказал я, отнимая пуговицу. – Не заплатишь, ещё хуже придётся. Не дай бог, посадят.
– В этом ты прав. Спаси, Господи, от налоговой, а от бандитов я сам уйду. Но что взять с заводов, если там одни убытки?
Заводы, стало быть, существовали.
– А что с квартирой? – переменил я тему разговора.
– С которой? – подозрительно посмотрел на меня Фёдор Модестович.
– Да вот с этой, на Ленинском.
– Не на Ленинском, а на Варшавке, – поправил он меня. – Что с ней сделается – живу. Я ещё в Питере купил, и особняк…
Он замолчал.
– Сейчас все в Сочи покупают, – сказал я. – Земелька, правда, дороговата, но берут. Кобзон с Пугачёвой купили.
– О, Сочи! – оживился Фёдор Модестович. – Я там в ресторане был… Забыл название. Подходишь, а тебе чарку самогона и кусок хлеба с салом выносят.
– Аперитив по-русски, – усмехнулся я.
– Ну да… По чём, говоришь, там земелька?
– Если прилегает к морю, двести тысяч долларов сотка.
– Н-да, – поскрёб затылок Фёдор Модестович. – Можно и квартирой обойтись. Ты был в Сочи-то?
– Бывал. В императорском охотничьем домике хорошую форель по-царски подают.
Фёдор Модестович в изумлении воззрился на меня. Если бы про форель заговорило дерево, он не так удивился бы.
Я знал, конечно, что Фёдор Модестович акула, оторвавшая от громадного тела тонущего кита жирный кусок, но встреч с ним не избегал. Всё-таки он не самая большая акула. И не самая отвратительная. Начинал он простым рыбаком, плавал по северным морям. Но как из рыбаков попадают в начальники, не распространялся. Впрочем, у каждого нынешнего хозяина свой путь наверх. Кто торганул цветами и скупил ваучеры. Кто коробку из-под ксерокса вынес. А кто удачно стрельнул. Везёт, как говорится, сильнейшим. И выжившим.
Я нисколько не сомневался, что Фёдору Модестовичу вновь что-то понадобилось от меня, и со спокойной душой отправился в ресторан. Швейцар, топтавшийся у входа в «Голд-палаццо», был похож на Пушкина, каким его рисуют современные художники: крылатка, высокий котелок, бакенбарды.
«Артистичное заведение, – подумал я. – А если ещё хорошо накормят…» Подкатил здоровенный джип с тонированными стёклами, из него медленно выбрался Фёдор Модестович.
– Этот самый и есть? – близоруко прищурился он, рассматривая золочёные ручки на двери ресторана. – Ты что, ходишь сюда?
– Карточкой располагаю, – не стал я вдаваться в подробности.
– Езжай, – махнул рукой водителю джипа Фёдор Модестович. – Потом позвоню.
Джип уехал. Фёдор Модестович, не замечая швейцара, взялся за ручку двери.
– А вы к кому? – остановил меня швейцар.
– У меня карточка.
Швейцар заколебался, но всё же отступил в сторону.
Мы стали подниматься по широкой лестнице с перилами под старину. По обеим сторонам её обрамляли венецианские зеркала.
– Не могут человеку удобства создать, – кряхтел Фёдор Модестович, поднимаясь. – Понаделают лестниц – а зачем?
– Заказывали? – предстал перед нами осанистый метрдотель во фраке.
– Вон туда, – показал пальцем на столик у стены Фёдор Модестович. – Хозяин у себя?
– Непременно будет, – склонил голову метрдотель.
Мы сели. Подлетел официант с двумя стопками толстых карт. Я открыл одну из них.
– Да не смотри ты туда, – поморщился Фёдор Модестович, – и так расскажут. Подь сюда, – поманил пальцем официанта.
Тот услужливо склонился перед ним.
– Подай пока джин-тоник. Дабл? – посмотрел Фёдор Модестович на меня.
– Дабл, блин, – кивнул я.
Я мельком посмотрел карту, но всё же заметил чёрную икру с гречишными блинами. Это следовало заказать всенепременно.
– Ну и что ты тут нашёл? – оглянулся по сторонам Фёдор Модестович. – В «Метрополе» лучше. Да и в «Праге».
– А вот поедим, тогда узнаете, – сказал я. – Боря не подведёт.
– Какой Боря?
– Знакомый.
– Ну-ну.
Фёдор Модестович отложил трубочку и залпом выпил аперитив до дна.
– Ты лучше скажи – книгу про меня написать можешь? – сказал он, отдышавшись.
– Книгу? Книгу о ком угодно можно написать.
– Нет, я серьёзно – хорошую книгу страниц на триста. Я заплачу.
В этом была главная закавыка. Фёдор Модестович готов был удавиться за копейку.
– Сколько? – спросил я.
– Договоримся.
– Я как-то слышал байку о графе Тышкевиче. Он заехал в корчму, хотел поесть, но не сторговался с корчмарём. В корчме в это время сидел местный писарь, который написал стишок: «Ехал пан Тышка, была у него голодна кишка, долго торговался, на три копейки не сторговался и уехал голодный, как пёс».
– Кто такой Тышкевич?
– Магнат. Царь Николай Второй его обозвал «золотой свиньёй».
– За что?
– Не дал в долг денег.
– Сколько?
– Миллион.
– Всего-то?!
– Так то был миллион золотом.
– Сейчас у Абрамовича этих миллионов… – махнул рукой Фёдор Модестович. – Но ты не ответил. Берёшься за книгу?
За книгу мне браться не хотелось. Но и Фёдору Модестовичу сказать об этом было нельзя.
– Работы много, – вздохнул я.
– А ты после работы.
Вообще-то я знал манеру Фёдора Модестовича брать нахрапом, но сейчас мне она не понравилась.
К счастью, подошёл официант принимать заказ. Я с блюдами уже определился, но скромно молчал. Фёдор Модестович долго гонял официанта по всей карте и остановился на телятине на веретене.
– А пьём что? – взглянул он на меня исподлобья.
– Водку, – хмыкнул я.
– Может, коньяк? Или виски? Ты не стесняйся.
Я стесняться не собирался.
– Икра с гречишными блинами, шашлык из осетрины и овощи на ваше усмотрение, – продиктовал я официанту.
– Какие такие блины? – сурово нахмурился Фёдор Модестович и взял в руки карту. – Где ты их нашёл?
Я пожал плечами. Официант усмехнулся. Фёдор Модестович полистал карту, но блины не нашёл.
– Короче, неси что хочешь, – бросил он карту на стол. – Но цены здесь, я тебе скажу…
Возразить на это было нечем. Да где они сейчас нормальные?
– С моим заработком по ресторанам не походишь, – сказал я.
– А что? – покосился на меня Фёдор Модестович.
– Бедный.
– Ты не бедный, ты нищий, – поставил меня на место миллионер. – Писатели сейчас вообще никому не нужны. Тебе книгу предлагают писать? Пиши.
Я крякнул. Может, и были времена подлее, чем нынешние, но мне от этого не легче. Пей свою чашу, пей. И заедай икоркой с блинцами.
– В Польше мне халибут понравился, – сменил я пластинку. – Там его зажаривают в кипящем масле. Можно есть прямо с костями.
– Что за халимон? – без особого интереса спросил Фёдор Модестович.
– Палтус.
– Этого мы тоже берём, – усмехнулся рыбный магнат. – С угрём никак не налажу дело. Ел угря-то?
– Приходилось.
– Подь сюда, – поманил проходившего мимо официанта Фёдор Модестович.
Тот подскочил к столу.
– Убери-ка ты эту лампу и принеси свечи. Я люблю с канделябрами посидеть.
На одном из соседних столов действительно горела свеча.
Народу в большом зале ресторана было немного. За тремя столиками сидели парочки. В дальнем углу шумела юбилейная компания. Тапёр за роялем наигрывал что-то из классики.
– Любишь музыку? – спросил Фёдор Модестович.
– Шопена.
– А я Чайковского. И тебе советую. Своё надо любить, русское. Что это тебя занесло в Польшу?
– В Сопоте на конференции был.
– Ну и как они там, под американцами?
– Да не похоже, чтоб жировали.
– Сопот – это где?
– Под Гданьском.
– Курорт?
– Лучший у них. Но дворцов, как у нас в Подмосковье, я там не видел. И машины дешёвенькие.
– А что они думали – из грязи в князи? Ещё вспомнят русского дурака, который их даром кормил. Американцы каждый доллар заставят отработать.
– Да, – согласился я, – поля у них распаханы. У нас пустоши, а там комбайны урожай убирают. Потому и живут бедно, что работают.
– Чего-чего? – склонил набок голову Фёдор Модестович.
– Богато живёт только вор. У нас кто миллионер? Олигарх. А у него откуда богатство? Награбил или украл.
Хорошо, принесли канделябр со свечами, следом подали и водку с закусками. Фёдор Модестович опрокинул подряд две рюмки, закусил грибком. Мои гречишные блины, намазанные икрой, прямо таяли во рту.
– Во всём виноваты правители, – сказал Фёдор Модестович. – Можно было и страну сохранить, и народ не обидеть. Отпусти верёвочку подлиньше – он бы себе и пасся. А им нефтяную трубу захотелось. Теперь, конечно, трясут Бога за бороду, но чем это кончится, неизвестно.
– У вас много пароходов?
Фёдор Модестович вопрос не расслышал.
– Прикажете подавать горячее? – навис над нами официант.
– А что это у вас народу немного? – откинулся на спинку стула магнат.
– К десяти часам зал будет полон, – понизив голос, сказал официант. – У нас часто американский посол ужинает.
– Американский? – с сомнением посмотрел на него Фёдор Модестович. – И тоже при свечах?
Официант пожал плечами.
– Ладно, неси горячее, – разрешил рыбный король. – Хотя не верю я этим американцам… Наши корабли они к себе на пушечный выстрел не подпускают.
– Не разрешают ловить в своих водах?
– Ну да, сами бросают тралы где хотят, а нам шиш. Америка сейчас правит на суше и на море.
– Всё равно не сдадимся, – возразил я. – В партизаны уйдём.
– Какие партизаны! – махнул рукой Фёдор Модестович. – Одно мокрое место от вас останется. Побеждает тот, у кого деньги. А вы нищие.
Он бил, что называется, под дых. Но это была его манера: нащупать слабое место и долбить.
– А я книгу писать не стану, – сказал я.
– Но ты же не дурак! – изумился Фёдор Модестович. – Другие напишут. Я тебе подарок хочу сделать, неужели не понимаешь?
«Не нужны мне твои подарки, – подумал я. – Всё равно ведь не заплатишь. А то и обманешь».
– Не обману, – в упор посмотрел на меня магнат.
В зале вдруг началась суета. Промчались туда-сюда официанты, заиграл что-то бравурное тапёр, по стойке «смирно!» застыл у входной двери метрдотель, из кухни выглянул Боря. Меня он, конечно, не заметил.
– Посол? – поймал я за лацкан пиджака одного из официантов.
– Советник! – шепнул тот.
– И здесь от них покоя нет, – поморщился Фёдор Модестович. – Зачем ты меня сюда привёл?
– Честное слово – не знал, – повинился я. – Да я с ними на одном поле не сяду.
К счастью, появилась процессия, несущая наши блюда. Слов нет, телятина, заказанная Фёдором Модестовичем, выглядела аппетитно. Но по сравнению с тем, что принесли мне, она была ничто. Один официант поставил передо мной пустую тарелку. Второй водрузил на стол блюдо с овощами. Третий поставил серебряную посудину под крышкой. Я потянулся к ней, но четвёртый официант умоляюще посмотрел на меня: снять крышку должен он сам. Я подчинился. Официант набрал в грудь воздух, шагнул к столу и с видом фокусника, достающего из пустого ящика живого кролика, поднял крышку.
Фёдор Модестович крякнул.
Крупные куски осетрины были тщательно уложены в центре посудины. Их обрамляли креветки, гребешки и прочая морская дрянь. Но главное, со всех сторон к осетрине со зловещим видом ползли ярко-красные раки, казалось, они даже шевелили усами. Это было настоящее морское сражение, а не какой-то там заурядный шашлык.
– Недурно, – сказал я.
Фёдор Модестович с мрачным видом принялся терзать ножом и вилкой свою телятину.
Я выпил рюмочку, положил в рот креветку, отрезал кусок осетрины.
– Напишешь книгу – я тебе корабль подарю, – выложил последний козырь Фёдор Модестович.
– Вы поэта Николая Старшинова знаете? – спросил я.
– Нет.
– У него любимая частушка была как раз про корабль.
– Ну? – покосился на меня Фёдор Модестович.
– «По реке плывёт корабль, – вполголоса запел я, – из города Чугуева. Ну и пусть себе плывёт, железяка х… ва!»
– И это прямо так напечатали?
– Ну да.
– Докатились, – осуждающе покачал он головой. – Что хотят, то и пишут! А? Железяка из Чугуева… Это мой корабль – железяка?
– Фольклор, – сказал я. – Народное творчество.
– Ну и что? – Наш народ, знаешь… Работать никогда не хотели, хоть при царе, хоть сейчас. Я уже давно команды из хохлов набираю. И ваших там полно.
– Скоро одни китайцы останутся, – согласился я. – Командовать будут американцы, а работать – китайцы.
– Да мне один хрен, – неверной рукой взял рюмку Фёдор Модестович. – Давай выпьем.
– Может, не надо?
– Знаешь, сколько у меня кораблей? – прищурился он на меня. – Как железяк в Чугуеве!
В углу, где сидели американцы, раздался взрыв хохота. Фёдор Модестович повернулся вместе со стулом и с вызовом стал смотреть в их сторону. Мне это не понравилось.
– Белорусский президент их не боится, – сказал я.
– Налей, – приказал он.
Я не посмел ослушаться.
– Ты что ж думаешь, – отделяя одно слово от другого, заговорил Фёдор Модестович, – американцы дураки? Да они никогда не допустят, чтобы рядом с Россией была республика, в которой народ нормально живёт и работает. На митинг его надо загнать. Или хотя бы в пивную. Это же политика!
Он постучал себя костяшками пальцев по лбу.
«Что значит старая школа! – подумал я. – Выпил много, а рассуждает вполне здраво».
– Им главное – президента сменить, – сказал я.
– Потом они про вас забудут, – согласился магнат. – Слушай, может, купить у вас тысяч пятнадцать гектаров земли? Или ещё рано? Где у вас самая лучшая земля?
– Всюду плохая.
Я взял рака и оторвал от него клешню. Мне стало не по себе. Не хватало, чтобы эта акула отхватила кусок пущи и огородила его забором. Единственное, что у нас осталось, – лес да река, ещё озеро. Мне всё чаще стала вспоминаться река, на которой когда-то я ловил хариуса. Рано утром я вышел к реке, над деревьями встало солнце – и перекат передо мной вдруг заиграл бликами. С первыми лучами солнца хариус вышел на стремнину. Охотясь за мошкарой, он отсвечивал боками на всём пространстве воды, и река, казалось, дышала. Она пела свою извечную песню… Фёдор Модестович допил остатки водки и встал на ноги.
– Пора.
Нетвёрдой походкой он направился к выходу. Я в растерянности остался сидеть на месте. Платить за этот ужин при свечах в мои планы не входило. Будто услышав мои мысли, Фёдор Модестович остановился посреди зала, достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и отсчитал несколько купюр. Подумав, он добавил к кучке ещё одну.
– Человек! – рявкнул он. – Получи расчёт!
Американцы все как один повернулись в его сторону. Ни один из них не жевал. Официант подлетел к Фёдору Модестовичу и с поклоном принял деньги.
«Силён! – подумал я. – С блеском разыграл мизансцену!»
– Заходи ещё, – услышал я голос из-за спины.
Я повернулся. На меня смотрел улыбающийся Боря.
– Мы тут ничего не нарушили? – спросил я, поднимаясь.
– Наоборот, – протянул мне руку Боря. – Всегда рады хорошему клиенту.
Я кивнул головой и двинулся вслед за Фёдором Модестовичем.
На улице я достал из бумажника ресторанную карточку, ещё раз внимательно прочитал её и бросил в урну.
– Подвезти? – донёсся до меня из темноты джипа голос Фёдора Модестовича.
– Прогуляюсь до метро.
– Про книгу-то не забудь. Нужно, понимаешь, потомкам оставить.
Джип заурчал и медленно тронулся по освещённой улице. Чем-то она мне напомнила реку с играющим на стремнине хариусом.
Как и тогда, я стоял на берегу, не решаясь забросить в воду наживку. Я боялся нарушить гармонию чужой жизни.

Алесь КОЖЕДУБ