ДЕТЕКТОР ОШИБОК У ПИСАТЕЛЯ (Журнальный зал)

№ 2017 / 5, 10.02.2017

Наш мозг выполняет много функций, одна из них – уведомлять человека об ошибках. Такая функция называется детектор ошибок. Участки мозга начинают действовать, когда человек отступает от привычного поведения, нормы. Детектор ошибок не мешает человеку совершить неблаговидный поступок, только лишь фиксирует расхождение исповедуемой конкретной морали и предпринимаемых действий. При заявлении активной жизненной позиции, образа жизни и даже творчества у писателей, с одной стороны, включается детектор ошибок, который заставляет говорить правду, с другой – присутствует механизм лжи. Когда автор сознательно делает неправильные вещи, обманывает читателя и ведёт неправедную жизнь, детектор ошибок его предупреждает, что он делает не так, – это и есть совесть, – для того, чтобы писатель сам не верил в свою собственную ложь.

 

Журнал «Дальний Восток», № 6, 2016

Кирилл Алейников

«Искатель немыслимых слов»

Стихи

 

В шестом номере журнала примечательна стихотворная подборка Кирилла Алейникова «Искатель немыслимых слов». Автор убедительно высказывает своё поэтическое слово, пусть и звучащее отдалённым эхом с затерявшейся на карте Камчатки, где он проживает, достоверно уверяя, что есть надежда и в этом случае быть услышанным многочисленной армией ценителей высокого рода литературы. Преобладают живописные лирически выстраданные этюды-экзерсисы, несущие суровую мужскую любовь к природе, сдержанное чувство меры в красоте и удовольствиях, смыслы самопостижения в пути творца.

Классический компонент ярко насыщает талантливые изыски и порывы, отсылая в самом явном к бессмертным манифестам поэзии Константина Бальмонта:

Я – свидетель: в самой вышине,

На вершине всей небесной кручи

Бьётся в беспросветной тишине

Тайный пульс созвездий и созвучий!

Узнаваемый творческий след зрелого автора, обилие аллитераций, честное общение с читателем – всё, что способно вызвать живую заинтересованную реакцию, невозможно не взять с собой в долгую поэтическую дорогу:

Твоей косы уснувшей расплести

Не суждено. Глотая жадно звуки,

Мне ложь глаза безжалостно слепит

На берегу излучины разлуки.

 

Мне холодно. Слова уходят прочь.

И почерк мой уходит вслед за ними.

Всю напролёт незыблемую ночь

Я промолчу твоё простое имя.

Фатализм навевает судорожный анализ всего обозримого и выливается в прозрение всеми проклятого всепоглощающего труда лирического героя:

Но спасибо за труд. Не поставить ли дерзкую точку?

Черновик наших судеб весь вымаран твёрдой рукой.

Почему же слова каторжанами тянутся в строчках

Несгибаемой, рваной, вцепившейся в стих чередой?

 

Так поэтов слова, утопая в снегах, вереницей

Все идут и идут в белоснежных полях глухоты,

И безумие мира, сверкая, над ними глумится,

Заливая сияньем просторы людской мерзлоты.

Даром, почти напрасно, обогащая всеми любимую ноосферу, возможно затронуть мимоходом глубинные струны мироздания, при этом иронически олицетворяя истинные ценности в мановении руки поэта:

Речь, как невесту, потерять.

Всё объяснить рядами чисел,

Разъять Вселенную, понять

Её бесчеловечный смысл.

 

И на цитаты разобрать

Весь мир, его триумф и муку…

И вечность пригвоздить, как муху,

К бумаге кончиком пера!

Российский читатель не одинок в стремлении к настоящей поэзии и в поиске её жемчужин, вместе с талантливыми поэтами он смотрит в одном, только перспективном направлении. Стихи Кирилла Алейникова приближают долгожданное время эпохи расцвета, доказывая, что нет безысходности в любой самой критической литературной ситуации.

---

 

Журнал «Знамя», № 12, 2016

Виктор Шендерович

Савельев

Повесть

 

В декабрьском номере журнала достойна внимания повесть Виктора Шендеровича «Савельев». Писатель выступил с намерением открыться для читателей с новой стороны. В непривычной, несвойственной ему манере он представил прозу с явственными признаками претензий на классические образцы. Замысловатый разноплановый сюжет подтверждает мнение, что все мы вышли из повести Достоевского «Двойник». Двойничество героя у Шендеровича оправдано эстетически, исходя из сюжетной линии, но напоминает события, описанные Достоевским, тем, что двойник – это не призрак, а реальное действующее лицо, явь в художественном мире произведения. Ценой конфликта, нравственной борьбы в человеке в раскладе получается два героя Савельевых. Решая моральные проблемы выбора и ответа, Шендерович выдвигается в поле решения кризиса цивилизации. Что стало бы с Россией, если бы все жили по совести? Наверно, другая страна, но с прежними достоинствами и недостатками. Посылы эти возвращают к давнему спору славянофилов и западников. Где-то вдали от простого народа и возможно построить такой рай. Автор блещет знанием жизни, специфичных сторон политической и культурной среды, отличается и остроумием, оставаясь при этом и прекрасным рассказчиком. Минимум лирических отступлений не отягощает текст. Читатель заворожённо следит за развитием событий, сохраняя нейтралитет, не решаясь перейти ни на одну из сторон противоборствующих лагерей героев повести. Даже решение лишить грешного «плохого» Савельева жизни навеяно лишь страхом и нравственными муками героини. Он остаётся жить, но верх всё же берёт милосердие против подлого расчёта. Сын настоящего Савельева – яркое доказательство торжества жизни. Зло имеет силу, но, бесспорно, добро в человеке всегда побеждает. Вынужденно двойник возвращается к прежней жизни, будет ли ему комфортно и легко – большой вопрос. Человек с давних пор ценил восстановление чести против гнёта обстоятельств и общественных предрассудков. Предлагая классическую подоплёку описанных событий, писатель выполняет разные художественные задачи, в том числе и завоевание большего числа читателей. Попутно напоминает и о демократических основах, верховенстве закона и сменяемости власти. Можно отринуть идеологическую составляющую повести, но интеллигенция всегда договаривалась. Это нужно сделать и сейчас, ради народа, ради великой России.

---

 

Журнал «Октябрь», № 12, 2016

Ольга Левина

Мягкая игра в реализм

 

В декабрьском номере журнала выделяется рецензия Ольги Левиной на книги Игоря Савельева «Zевс», «Вверх на малиновом козле». Удачно проанализирована суть опыта создания книг: «Игорь Савельев действительно пишет про «настоящую жизнь». Для людей, живущих ею. И делает это так, что они вполне могут почувствовать себя читателями, то есть просто взять книгу, просто погрузиться в чтение и просто следить за ходом сюжета, не принуждая себя к роли «не-просто читателя», готовящегося вникать в литературоведческие тонкости и продираться сквозь некомфортный для себя текст».

Рецензент склоняется к трезвым оценкам: «назвать романы «Zевс» и «Вверх на малиновом козле» сугубо реалистичными язык не поворачивается. Безусловно, и герои вполне «нашенские», земные (пусть авиаконструктор, скажем, сегодня и не самая популярная профессия). И сюжетное пространство, казалось бы, неигровое. И время – близкие десятые. И всё же реализм здесь – обманка, коей он является, скажем, в случае с «Левиафаном» Звягинцева (с которым, кстати, на просторах интернета то «Zевса», то «Вверх на малиновом козле» упорно сравнивают анонимные рецензенты). Россия, столь похожая на настоящую, доступная каждому: выгляни из окна, выйди в собственный подъезд, прислушайся к тому, о чём треплются за соседним столиком, почитай политические разоблачения, послушай сплетни об иностранных агентах, – но при этом декоративная, заставленная знаковыми, символическими фигурами».

Критик разнообразно подходит к анализу текста: «постоянное переключение планов, мозаичная структура повествования (вплоть до тарантиновщины), пародирование жизни (вспомним, к примеру, яркий образ нахрапистой тамады советской закалки) и искусства (сцена похищения Антона, которая не просто соотносится с соответствующими эпизодами зарубежных и отечественных боевиков 1990-х – начала 2000-х, но и выстраивается параллельно в голове героя по их образу и подобию) – всё это вкупе с вышеперечисленным вполне укладывается в гипотезу о постмодернистских истоках эстетики романа «Вверх на малиновом козле».

Выводы Ольги Левиной радушные и многообещающие: «в новых своих романах Игорь Савельев продолжит обращаться к постмодернистской эстетике – вдруг даже более непосредственно? Но, как мы видим, постмодернизм сегодня вполне может быть с человеческим лицом (подобно тому как с человеческим лицом изображён самолёт на обложке романа «Zевс»). А значит, автор, умело с ним работающий, имеет все шансы привлечь обе условные части читательской аудитории».

Николай ПАЛУБНЕВ

 

г. ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ