Мечту нельзя исчерпать
Рубрика в газете: Вечные кочевники, № 2021 / 13, 08.04.2021, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Летом 1967 года Олег Куваев отправился в очередную экспедицию. Он очень хотел разыскать гигантского бурого медведя. Слухи об этом зверище гуляли по Северу уже не одно десятилетие. Как говорили, он весил от пятисот килограммов до полутора тонн, имел длинные передние и короткие задние лапы. Мех у него был чуть посветлее, чем у обычного бурого хищника. А ещё этот зверюга отличался крайне агрессивным характером.
До Куваева первый раз слухи об этом гигантском медведе дошли в 1959 году в Певеке.
«Когда Олег ещё работал в нашем Чаунском РайГРУ [геологоразведочном управлении. – В.О.], – вспоминал журналисту Владимиру Курбатову уже в горбачёвскую перестройку известный на Чукотке геолог Яков Ларионов, – я как-то рассказал ему, что в 1957 году в бассейне реки Баранихи в отдалённом и глухом месте мы в процессе маршрута с моим напарником Г.Г. Грачёвым увидели крупного седого медведя, очень крупного. По породе явно не белого полярного медведя, а разновидность бурого, но в целом светло-серого цвета, почему мы и посчитали его седым. Спустя несколько лет Олег вспомнил об этом и из Москвы попросил вновь подтвердить, что такая встреча имела место – разумеется, я подтвердил…» (цитирую по книге: Вл. Курбатов. Из памяти не вычеркнуть. Магадан, 2000. С. 72).
В начале 60-х годов многое Куваеву рассказали и пастухи-чукчи, кочевавшие по глухой Чаунской долине. Они не раз встречали в горах невиданного светлого узкомордого зверя, который походил на медведя, только по размерам сильно превосходил его. Куваев поначалу думал, что тундровики что-то напутали. Может, после рюмки-другой крепкого чая они обыкновенного бурого медведя приняли за какого-то великана-чудовища. Но пастухи уверяли, что ничего не выдумали.
Потом Куваеву в руки попала книга бельгийского зоолога Бернарда Эйвельманса «По следам неизвестных животных». Помещённые в ней описания одного из хищников вполне подходили под рассказы чукотских оленеводов. Эйвельманс утверждал, что западные исследователи узнали о самом крупном в мире хищнике ещё в 1898 году. По словам бельгийского учёного, этот зверь обитал на Камчатке, Сахалине и в северо-восточном Китае, а его родич, кадьяк, уже много веков обживал Аляску.
Затем Куваев выяснил, что легенды про мощного бурого зверя-аклу, который ростом был вдвое выше белого полярного медведя, бытовали и по другую сторону Берингова пролива. На некоторые из них ещё в 1952 году сослался в своей книге «Люди оленьего края» канадский биолог и литератор Фарли Моуэт.
Куваев подумал, почему бы ему самому не заняться поисками большого медведя. Экспедицию он запланировал на лето 67-го года.
«Но я в это лето, – сообщил Куваев в конце 1966 года своему приятелю фотографу и журналисту Борису Ильинскому, – думаю направиться на побережье Пенжинской губы и Северную Камчатку. Искать таинственного медведя-кадьяка».
Но в одиночку отправляться в долгое и опасное путешествие было как минимум неразумно. В мае 1967 года Куваев стал размышлять, кого бы позвать в дорогу (или на кого опереться) и какой всё-таки выбрать маршрут. На Камчатке надёжных друзей у него не было. Все не раз проверенные и испытанные в долгих скитаниях приятели работали на Восточной Чукотке. Одному из них – журналисту Владимиру Курбатову (с ним писатель познакомился ещё в 1959 году в Певеке, Курбатов стал под псевдонимом печатать в районной газете «Чаунская правда» его первые заметки) Куваев даже отбил телеграмму. В ответ старый знакомый предложил вместе облазить окрестности озера Эльгыгытгын. Куваеву эта идея показалась любопытной.
«В общем-то, – сообщил он 16 мая 1967 года Курбатову, – вариант Эльгыгытгына, если он реален, – не столь уж плох».
Спустя месяц Куваев получил командировку от московского журнала «Вокруг света». Деньги писателю дали под поиски таинственного гигантского медведя.
Перед дорогой Куваев ещё раз пролистал книги Эйвельманса и Моуэта. У него появилось множество вопросов. Недолго думая, он обоим исследователям набросал письма, но точных адресов зарубежных учёных у него не оказалось. Вопросы ушли, по сути, на деревню дедушке.
В Певеке Куваев объявился в начале июля 1967 года. Там к нему, помимо Курбатова, присоединился другой приятель – Николай Балаев, который в своё время бросил философский факультет МГУ и улетел на Чукотку сначала бить шурфы, а потом сторожить перевалбазу оленеводческого совхоза.
В Певеке приятели ещё раз оценили правильность выбора своего маршрута. Горное озеро Эльгыгытгын лучше всего подходило для поиска гигантского медведя.
«Оно, – рассказывал в начале 1968 года Куваев, – расположено в центральной части Анадырского нагорья, на водоразделе между реками Чаунской и Анадырской впадиной, первые из которых впадают в Ледовитый, а вторые в Тихий океан. На север уходят истоки Угаткына, Пучевеема, Омрелькая, Чауна. На юг – Юрумкувеема и Энмываама; сливаясь, они образуют большую реку Белую, впадающую, в свою очередь, в Анадырь. К востоку начинается царство Большого Анюя, Анадырское нагорье с сотнями больших и малых долин, разделяющих и разрезающих небольшие горные кряжи. Район озера Эльгытгын, находящегося в центре этой сумятицы, – одни из самых глухих на Чукотке. Даже геологические экспедиции здесь бывали «краем»; по перспективности район не относится к первоочередным. Но с давних пор озеро было «Меккой» оленеводов. Летом здесь холодно, в отдельные годы даже не исчезает лёд, о чём говорит перевод названия: «Нетающее озеро». Надо сказать, что само озеро числилось у чукотских старожилов легендарным. Ходили слухи о невероятных рыбах, обитающих в нём, о «стадах медведей», пасущихся на его берегах. И если где-то бродит канадский аклу, или кадьяка, то и чукотский аклу запросто мог сохраниться среди сотен глухих горных долин, окружающих озеро Эльгыгытгын» («Вокруг света». 1968. № 1. С. 6).
Не буду сейчас подробно рассказывать о том, что увидел и пережил Куваев на этом озере. Во-первых, часть своих дорожных впечатлений писатель включил в документальную повесть «Два цвета земли между двух океанов». Во-вторых, свои свидетельства оставил и Владимир Курбатов (они вошли в его книгу «Из памяти не вычеркнуть» (Магадан, 2000).
По словам Курбатова, официальной цели экспедиция тогда не достигла. Гигантского медведя найти не удалось. Но, как утверждал Курбатов, писатель нашёл на чукотском озере уединение, которое позволило ему избавиться от хворей, вернуться к хорошей физической форме и вновь обрести себя.
Вернувшись в Подмосковье, Куваев обнаружил ответы зарубежных исследователей.
«Получил я письмо от Фарли Моуэта, – доложил он магаданскому писателю Юрию Васильеву, – длинное хорошее письмо».
Что же рассказал Моуэт?
«Мне кажется, – сообщил он Куваеву, – что ваш гигантский медведь может оказаться родственником североамериканскому гризли, который, как вы знаете, самый большой на свете… Поскольку они живут невдалеке от Берингова пролива, вполне возможно, что в прошлом они могли мигрировать в Сибирь. Многие гризли обитают в горах, нет ничего удивительного, что их родственники могут встречаться на Чукотке… На Аляске и в Канаде они часто нападают на стада домашних оленей. Следы их огромны, и даже по следу можно видеть, что этот зверь вдвое крупнее обычного. Сообщения о гигантских медведях на Чукотке я считаю вполне вероятными. Они, по-моему, основываются на реальных фактах. Возможно, что легенды о гигантских медведях на Чукотке говорят о тех медведях, которые продрейфовали Берингов пролив на льдине или пересекли его пешком в особо суровые зимы. Я говорю так, потому что аляскинский гризли – великий кочевник…» (цитирую по журналу: Вокруг света. 1968. № 5. С. 67).
Что ответил Куваев Моуэту, выяснить пока не удалось. Известно только, что сразу по возвращении с Чукотки в Подмосковье он засел за подробный материал для журнала «Вокруг света». Ему хотелось изложить историю вопроса о таинственном буром медведе, описать во всех красках базу экспедиции на западном берегу озера Эльгыгытгын, рассказать о буднях тундровиков, и выплеснуть все эмоции. Но его не совсем понял главный редактор журнала Виктор Сапарин. Тот ждал от Куваева лишь голые факты – без какой-либо лирики.
«Просто поругался с Сапариным из-за формы, – признался Куваев в октябре 1967 года другому участнику экспедиции – Владимиру Курбатову, – он хочет сухую научную плешь, меня тянет на «как это делается». Савенков [ответственный секретарь журнала. – В.О.] целиком на моей стороне, и мы с ним задумали материал как окончание с продолжением в следующем году, но леший его унёс в отпуск в критический момент».
Сапарин первый материал Куваева о поисках гигантского медведя сильно изуродовал, убрав из него почти все лирические отступления и описания чукотского озера.
«Какой обрубок сделали из моего «медведя», – пожаловался писатель в декабре 1967 года магаданскому литератору Ольге Гуссаковской, – глядеть страшно».
Этот «обрубок» появился в журнале «Вокруг света» в январском и февральском номерах за 1968 год. Куваев был очень раздосадован. Он даже хотел порвать все отношения с журналом.
Всё урегулировал Юрий Савенков. Вернувшись из отпуска, он предложил из выброшенных Сапариным кусков сделать новую тетрадь о поисках медведя и дать эту тетрадь в майском номере журнала, сопроводив её комментариями авторитетных биологов. Савенков лично пообещал организовать отзыв крупного специалиста по заповедному делу Феликса Штильмарка.
В отличие от Куваева, Штильмарк никогла не верил с существование гигантских бурых медведей. Но он и отмахиваться от гипотез писателя не стал.
«…у меня, – признался Штильмарк, – не поднимается рука бросить камень в искателя «очень большого медведя». У документального рассказа Олега Куваева два основных достоинства: во-первых, он не содержит надуманных сенсаций, а во-вторых, имеет реальное научное основание: гигантский медведь на Аляске – не плод фантазии, а ведь когда-то Аляска была соединена с Чукоткой» («Вокруг света». 1968. № 5. С. 68).
Штильмарк полагал, что Куваеву следовало и дальше продолжить исследования в районе озера Эльгыгытгын.
Не сидел всё это время без дела и канадский биолог и писатель Фарли Моуэт. Он вынашивал планы второго путешествия по советскому Северу (первое им было предпринято в 1966 году) с остановками на севере Якутии, Чукотке и Колыме, считая, что в этой поездке ему мог быть очень полезен новый советский адресат – Олег Куваев.
19 ноября 1968 года секретарь правления Союза писателей СССР Виталий Озеров и председатель правления Агентства печати «Новости» Борис Бурков доложили в ЦК КПСС:
«В 1966 году в СССР приезжал известный канадский писатель Фарли Моуэт с целью сбора материалов для книги о жизни северных народов нашей страны. Однако начатая им работа не была завершена.
Ф. Моуэт вновь обратился с просьбой посетить северные районы СССР для завершения своей работы. Эту поездку он намерен осуществить совместно с канадским фотографом Джоном Девиссером, который по договорённости с издательством, выпускающим книгу Ф. Моуэта, должен её иллюстрировать своими фотоснимками. Кроме того, они намерены подготовить фотоальбом о Советском Севере, контракты на издание которого заключены с крупными издательствами Канады, США и Англии.
Советское посольство в Канаде поддерживает просьбу Ф. Моуэта и считает, что книга и фотоальбом о достижениях Советского Севера могут получить положительный отклик в Канаде, США и Англии.
Мы полагаем целесообразным пригласить с вышеуказанными целями Ф. Моуэта в СССР по линии Союза писателей СССР, а Д. Дэвиссера по линии Агентства печати «Новости» в апреле-мае 1969 года сроком на месяц каждого.
Союз писателей СССР и Агентство печати «Новости» готовы оказать Ф. Моуэту и Д. Дэвиссеру необходимую организационно-творческую помощь, направив с ними в поездку своих представителей. Все расходы, связанные с оплатой дороги от Монреаля до Москвы и обратно, а также с пребыванием гостей в СССР, будут покрыты Союзом писателей СССР и АПН на паритетных началах.
Просим согласия» (РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 169).
Однако нашему партаппарату, походу, имя Фарли Моуэта мало что говорило. Они затребовали справки о взглядах и позициях канадского учёного и писателя. Исчерпывающую информацию тут же подготовил председатель иностранной комиссии Союза писателей СССР Александр Косоруков.
«В дополнение к документу о приглашении в СССР весной 1969 года канадского писателя Фарлея Моуэта и фотографа Джона Девиссера, направленному в инстанции 19 ноября 1968 г. (№ 575), – написал он в ЦК 9 декабря 1968 года, – сообщаем:
По вопросу о приглашении в СССР Ф. Моуэта и Дж. Девиссера из посольства СССР в Канаде в Союз писателей СССР за последние два года поступал ряд сообщений и запросов. Характеризуя профессиональный авторитет Ф. Моуэта и позицию, занимаемую им по отношению к нашей стране, советник посольства СССР в Канаде тов. Семёнов сообщает: «…В настоящее время Ф. Моуэт рассматривается здесь в числе 3–5 лучших канадских писателей. Он широко известен. Много выступает по телевидению и радио. В ноябре-декабре 1967 года он выступал в нескольких программах и дискуссиях с положительным рассказом о своих впечатлениях о Советском Союзе, где он был в качестве гостя Союза советских писателей…» (Из записи беседы с Ф. Моуэтом от 25.ХII-1967 г.).
В первой половине 1968 года в спецсообщениях и телеграммах, полученных СП СССР из Посольства СССР в Канаде, сотрудники посольства просили ускорить решение вопроса о приглашении в СССР писателя Ф. Моуэта и фотографа Дж. Девиссера (29.III-68 г. сообщение из посольства, присланное через МИД СССР № 128/2еа, 16.IV-68 г. – запрос из Посольства СССР в Канаде за подписью Посла СССР тов. И. Шпедько, 17.V-68 г. телеграмма из Посольства СССР в Оттаве за подписью Посла тов. И. Шпедько).
В запросе, полученном СП СССР от Посла СССР в Канаде тов. Шпедько от 11.VII-68 г., содержится настоятельная просьба об ускорении ответа о поездке Моуэта в СССР. «…В связи с затяжкой у Моуэта, который дружественно относится к Советскому Союзу, начинает создаваться впечатление, что его как-то игнорируют, – пишет тов. Шпедько. – Требуется исправить положение».
В ответе, направленном посольству СССР в Канаде, Союз писателей выразил принципиальную готовность принять Ф. Моуэта в качестве гостя СП СССР весной-летом 1969 года. Одновременно с этим СП СССР сообщил Посольству СССР в Канаде о том, что «…вопрос о поездке с Ф. Моуэтом Джона Девиссера пока ещё не решён, т. к. это находится вне компетенции Союза писателей СССР».
В настоящее время достигнута договорённость с Агентством печати «Новости», согласно которой, в случае положительного решения вопроса в целом, Ф. Моуэт может быть принят весной-летом 1969 года в качестве гостя СП СССР, а фотограф Джон Девиссер – в качестве гостя Агентства печати «Новости», о чём 19 ноября 1968 года в инстанции был направлен соответствующий документ за подписями Секретаря Правления СП СССР тов. Озерова и Председателя Правления Агентства печати «Новости» тов. Буркова» (РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, лл. 170–171).
Окончательно вопрос о поездке Моуэта решился 31 декабря 1968 года. Заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Анатолий Дмитрюк доложил руководству:
«По согласованию с Отделом культуры ЦК КПСС и Союзом писателей СССР вопрос о приглашении Ф. Моуэта и Дж. Дэвисера включён в План культурного обмена на 1969 год» (РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 173).
Прибыв весной 1969 года в Москву, Моуэт сразу же попросил организаторов связать его с Олегом Куваевым. Но имя Куваева тогда ни о чём не говорило ни руководству иностранной комиссии Союза писателей СССР (Куваев ещё не был членом этой организации), ни сотрудникам из соответствующих служб центрального аппарата КГБ, которые согласовывали и курировали поездку канадского гостя. Запрашивать информацию о Куваеве по другим каналам, проверять понадобившегося Моуэту советского литератора на благонадёжность и устраивать потом встречи – всё это в планы оперативников, контролировавших визит канадца, не входило. По заранее утверждённому плану из наших писателей Моуэта во втором путешествии по Северу должен был сопровождать только Юрий Рытхэу, в чьей идейной зрелости ни партверхушка, ни органы не сомневались.
Моуэт ещё не терял надежды, что встретит Куваева или на севере Якутии, или в Магадане. Но в Магадане он смог пообщаться лишь с некоторыми знакомыми Куваева, в частности, с геологами Эдуардом Гунченко и Анатолием Лебедевым и прозаиком Альбертом Мифтахутдиновым. К слову, отец Эдуарда Гунченко – Виктор в это время по почте, в письмах консультировал Куваева всё по тому же таинственному медведю, следы которого время от времени вроде попадались охотникам из старинного полуказачьего-получуванского (или полуюкагирского) села Марково.
Но как происходило общение Моуэта с магаданским геологом? Было ли оно полностью свободным или проходило под контролем спецслужб? И что Моуэт смог узнать?
Есть три опубликованные версии. Автор одной – сам Моуэт. Он по возвращении в Канаду написал и издал на английском языке книгу «Сибирь. Моё открытие Сибири». У нас она не переводилась. Лишь в 2017 году две магаданских студентки – Валерия Евтушенко и Мария Фокина – перевели пару главок. Я приведу небольшой, но важный фрагмент.
«Даже у магаданской «службы сопровождения» не всегда всё идёт по плану. В России вас поджидает много сюрпризов! Однажды утром, когда мы собирались на экскурсию в транспортную компанию и порт, я услышал тихий стук в дверь. В холле стоял смуглый крепкий молодой человек неопределённой национальности. Он вручил мне конверт с письмом от него самого, написанным на очень милом английском:
«Мой дорогой Друг,
Спасибо вам за откровенность мысли, чувств и непосредственность ваших книг, я прочёл их все. Я родился и вырос в тундре, которая близка и понятна мне. Я наполовину юкагир. Я знаю, что такое волки, знаю, в чём очарование и боль снежных пустынь, видел манящие и безмолвные северные огоньки. Я не смог подойти к вам из-за множества людей, желающих увидеть вас. Я слышал ваш голос и смех, и в моём воображении возникали образы тундры. Чиновники обращались к вам просто как к пишущему книги иностранцу, а не как к художнику, созидающему во мраке ночи без сновидений… Я пишу о Чукотке. Мои романы совсем не идеальны и подобны молодым росткам в мёрзлой почве, но я надеюсь, что скоро они станут известны настоящим северным людям… Очень жаль, что не могу познакомиться и провести с вами больше времени…
Ваш Эдуард Гунченко».
Я не мог не откликнуться на это письмо и, когда оторвал глаза от строчек, то встретился с тёплым взглядом Эдуарда, полным надежды.
– Джон! – прокричал я через комнату. – Я пойду прогуляться с другом. Передай Николаю [Пономаренко — начальнику Магаданского областного управления культуры — В.О.], что вернусь позже. Езжай на экскурсию. Повеселись как следует!
Эдуард привёл меня в свою крохотную квартирку, где его беременная жена была поражена неожиданным визитом. Пока супруга в спешке накрывала на стол, его пятилетняя дочка осторожно дотронулась до моей бороды.
– Она понимает, что вы человек из тундры, – обрадовался Эдуард. – Прошу прощения, но я должен разделить это памятное событие». Он выбежал из комнаты, чтобы мгновеньем спустя вернуться в сопровождении другого молодого человека, Анатолия Лебедева. Мы пили чай, ели вяленую оленину и домашнюю красную (лососёвую) икру, а два друга приглушённо переговаривались друг с другом.
Оба были писателями; оба принадлежали к новой школе, так снисходительно названной в Москве «дети природы», и они были такими честными, прямолинейными и очаровательными ребятами, которых только можно было встретить. Анатолий родом из Владивостока. Он отказался от престижной работы инженера морских сооружений после прочтения первой работы Эдуарда. Номинально Гунченко числился геологом Северо-Восточного исследовательского института, но фактически прожил большую часть жизни вместе с женой и дочкой в чукотской тундре, осваивая образ жизни первобытных юкагиров – предков по материнской линии. Его отец – потомок казаков – жил в Марково и был охотником, который никогда в жизни не убил волка:
– Потому что человек и волк – кровные братья, мой отец не мог убить волка, так как не был способен на убийство.
Движущей силой обоих писателей было стремление пролить свет на естественную связь человека с другими живыми существами, снова открыть миру природные истоки людского существования. Они пылко преследовали свои цели, которые могли бы стать лучшей надеждой человечества, новым направлением.
– Современные люди недостаточно храбры, чтобы взглянуть в глаза самой важной истине. Человек, волк, северный олень, морж или дрозд – все едины. С каждым днём мы отдаляемся от правды всё дальше в дебри железного века, отбрасываем в сторону тяжёлым пинком естественный мир и уничтожаем всю правду и надежду на жизнь. Мы стараемся понять верный путь, – поделился Анатолий, – мы живём только ради этой правы и поведаем её всему миру!
Их трудные поиски не преследовали политических убеждений. Нельзя их было назвать и ярыми противниками коммунистов. Наоборот, писатели верили, что открытие и признание искомой истины обогатят и оживят идеи Ленина и Маркса.
Я был поряжён схожестью их суждений с учением Конрада Лоренца и поинтересовался, знакомы ли молодые люди с его работами. Оказалось, что нет. Позже я узнал, что Лоренца не публиковали в Советском Союзе. Здесь, как и в большинстве стран, законные власти отрицали его – представления о том, что познание человеческой природы возможно только посредством осознания собственного животного начала, искреннего признания абсурдности настоящего поведения. Если мы действительно становимся чужаками на собственной планете, отрекаясь от естественного течения жизни, то эту идею действительно нельзя разглядеть неподготовленным взглядом.
– Ленин понял бы нас. Его ум был бы способен увидеть опасности величайшей болезни человечества – неспособности существовать в естественных условиях!
Слова прозвучали уверено, но с долей сожаления. Возможно, идея могла быть или даже являлась правдивой, но Ленина уже не вернуть.
Наша утренняя встреча внезапно прервалась. Надоедливый немецкий журналист, который круглыми сутками расстилался передо мной и Джоном со дня нашего приезда, открыл дверь и без стука ворвался в квартиру.
– Весь Магадан ищет Моуэта, – прокричал он. «Какое право вы имеете держать его здесь? Вас ждут серьёзные неприятности!
Он быстро тараторил по-русски, и, по моей просьбе, Анатолий спокойно мне переводил. Позже, когда я вернулся к экскурсионной группе, то попытался объяснить Николаю Пономаренко, что встреча была моей идеей и я сожалею о доставленных неудобствах. Он немного грустно мне улыбнулся.
– Это очень хорошие ребята. И талантливые тоже. Лучше бы я проводил время с вами тремя, чем торчал здесь, наблюдая за кучей грузовиков».
Другое свидетельство оставил Анатолий Лебедев. В 2018 году с ним во Владивостоке беседовал писатель Василий Авченко. Он рассказывал:
«С Эдиком <Гунченко> мы, кстати, в 1969 году украли из гостиницы в Магадане Фарли Моуэта (канадский писатель, знаток и защитник природы, родившийся в 1921 году и умерший год назад, 6 мая 2014 года. – В.А.). Это была чистая авантюра. Я наплёл что-то по-английски кагэбэшникам, которые стояли в коридоре. Там был ещё Рытхэу (писатель Юрий Рытхэу, 1930–2008, певец и летописец Чукотки. – В.А.), он сказал: я не пойду вашу водку пить, мне вчера хватило. А Фарли вышел, с похмелья дикого. Я говорю: у меня друг – чукча, у него есть юкола и вода, мы хотим поговорить с вами о Севере. Провели дивные полдня! Кстати, потом в книжке The Siberians – «Сибиряки» – Фарли про меня в конце упомянул. Жаль, что на русском она не выходила» («Вечерний Магадан». 2018. 22 ноября).
Моуэт, напомню, утверждал, что его беседу с Гунченко и Лебедевым прервал надоедливый немецкий журналист, освещавший поездку канадца по советскому Северу. Моуэт ошибся: этот журналист не был немцем. Его звали Фёдор Редлих. Правда состояла в том, что он родился и несколько лет в детстве провёл в Вене. А вообще Редлих с 1967 года был собственным корреспондентом Агентства печати «Новости» по Северо-Востоку. Он тоже оставил свои воспоминания (их в 2018 году выпустило магаданское издательство «Охотник»).Редлих признался, что, когда узнал о готовившемся приезде в Магадан Моуэта, тут же связался с коллегами из АПН в Москве. Михаил Брук ему сообщил, что Моуэт якобы после войны какое-то время служил в биологическом отделе ЦРУ. Вывод напрашивался такой: бывших цээрушников нет. Просто канадский разведчик сменил «крышу» и стал работать под биолога и писателя.
Из мемуаров Редлиха следовало, что кураторы из наших спецслужб дали ему задание сорвать разведпланы Моуэта и вообще намекнуть канадскому гостю, что нашим спецслужбам о нём всё известно. Выполняя это поручение, Редлих инициировал якобы побег Моуэта от слежки и привёл его в комнату к Мифтахутдинову для откровенных бесед.
«Сказать, – рассказывал Редлих, – что мы сбежали от «хвоста», было бы преувеличением. Наши друзья из КГБ дали своё «добро», и всё выглядело так. Будто мы вопреки установленной программе самовольно отлучились».
В комнате Мифтахутдинова, как утверждал Редлих, за занавесом висела секретная карта Колымы. И якобы спутник Моуэта попытался незаметно эту карту сфотографировать. Редлих это просёк, но скандал раздувать не стал.
Но можно ли верить Редлиху? Думаю, что нет. Достаточно сказать, что Мифтахутдинов в Магадан перебрался лишь в начале 70-х годов (а до этого он жил на Чукотке и в Магадане бывал только наездами, останавливаясь, как правило, у знакомых).
Есть ещё четвёртое свидетельство. В марте 2021 года я звонил в Санкт-Петербург бывшему магаданскому библиографу Нине Кошелевой, чьё имя овеяно на Севере легендами. Это в её доме в 1968 году останавливался прилетевший в Магадан на одни сутки Владимир Высоцкий. У неё одно время в библиотеке работал и знаменитый певец Вадим Козин. А сколько она в своё время сделала для приёмной дочери бывшего наркома внутренних дел Ежова!
По словам Кошелевой, всё с Моуэтом и его побегом от кураторов из спецслужб обстояло несколько иначе. По утверждённому плану, Моуэт должен был в назначенное время встретиться с читателями. Областная библиотека тогда имела два помещения: одно в здании театра, а второе – на первом этаже в пятиэтажном жилом доме по соседству, причём этот этаж она делила с детской библиотекой. Зал, где планировалась встреча, имел два входа: один со стороны улицы, а другой – из помещения детской библиотеки. Это и не учли ведшие Моуэта оперативники. Они контролировали только один выход, где размещался гардероб. А Моуэта, истосковавшегося по общению с магаданской интеллигенцией, провели через другой выход и повели на квартиру к Гунченко.
Инициаторами «побега» выступили художник Виктор Кошелев, муж Нины Кошелевой, и Эдуард Гунченко. Они провели Моуэта к Гунченко домой. Он жил в самом конце улицы Коммуны, откуда было рукой подать до бухты Нагаево. Потом случайно подошёл туда и Лебедев. Разговор затянулся часа на три. Под конец встречи Кошелев, по словам его вдовы, написал портрет Моуэта и сделал на нём запись по-английски: «Волку от Волка». Но рисунок он так и не отдал канадцу, сказал, что будет его ещё дописывать (сейчас этот набросок хранится в Магаданском краеведческом музее).
После встречи Кошелев и Гунченко довели Моуэта почти до автовокзала, а потом попросили его в одиночку перейти дорогу и самостоятельно заявиться в гостиницу (чтобы чекисты не вычислили, у кого он так долго находился).
Однако чекисты вскоре, похоже, и сами обо всём догадались. Гунченко и Лебедев давно находились у них на подозрении. Гунченко уже тогда носился с планом по изменению национальной политики. Он хотел добиться не декларативных, а реальных прав для коренного населения Севера. Лебедев его в этом поддерживал. Обоим угрожал и аресты. Но за Гунченко вступился влиятельный директор СВКНИИ Николай Шило. Чтобы спасти человека от ареста, он порекомендовал ему вернуться к отцу в Марково. А Лебедев вынужден был потом уехать во Владивосток.
Фигурировало ли в разговорах Моуэта с Гунченко, Кошелевым и Лебедевым имя Куваева (и если да, то в каком контексте), выяснить пока не удалось.
У нас о пребывании Моуэта в Магадане много писал, пожалуй, один Юрий Рытхэу. Но что мог он запомнить, если он в те дни не просыхал и беспробудно пил?! Ну да, Рытхэу потом утверждал, будто Моуэт был восхищён рассказами Мифтахутдинова и предсказывал ему огромное будущее. но в это верится с трудом. Если б это было так, Моуэт сам где-нибудь да и написал бы, как его впечатлила проза Мифтахутдинова. Но до нас дошла только фотография, на которой Моуэт с Мифтахутдиновым чокались стопками. И всё!
После Магадана Моуэт оказался в Москве. В советской столице у него вновь появилось желание увидеть Олега Куваева. Но на этот раз чекисты и чиновники из аппарата Союза писателей препятствовать ему не стали. Они быстро выяснили где пропадал Куваев.
Оказалось, писатель находился на съёмках фильма по своему сценарию в Белоруссии. Ему тут же отбили телеграмму.
«Съёмки скоро кончатся, – сообщил Куваев Мифтахутдинову. – Я бы там и сейчас жил, да прикатил в Москву Моуэт и стал бегать по редакциям с криком: «Где мистер Куфаев?» Он и перед отъездом в Магадан бегал и по приезде, так что мне дали телеграмму и прикатил я, чтобы повидать этого хитрого канадского босяка».
Телеграмма пришла из редакции журнала «Вокруг света».
«Мы, – рассказывал Куваев, – встретились с ним в гостинице «Украина» в заваленном чемоданами номере. Фарли только что вернулся из Магадана, и в разговоре то и дело фигурировали знакомые имена знакомых людей. Он был хитрым человеком, этот невысокий бородатый канадец. Но хитрости своей не скрывал, а даже гордился ею и добродушно подчёркивал, так это было вполне приемлемо. Мы говорили о чукотских и аляскинских эскимосах, говорили и об очень большом медведе. Шёл вечер, уходили часы. Когда накал взаимного уважения и дружелюбия достиг высокой величины, Фарли Моуэт сказал:
– Я рад, что ты не нашёл большого медведя.
– Почему?
– Обидно бывает, когда разыщешь мечту.
И тут я не согласился с хитрым канадцем. Мечту нельзя исчерпать, как нельзя исчерпать познание Чукотки, которая является всего лишь маленьким клочком суши на нашей планете».
На этом отношения двух путешественников не закончились. Моуэт и Куваев потом не раз обменивались письмами и книгами. В частности, летом 1973 года канадский исследователь переслал Куваеву свою книгу «Испытание льдом».
Под впечатлением прочитанного Куваев написал в Канаду письмо и предложил канадскому подвижнику несколько совместных проектов. Написал он письмо по-русски, а на английский язык его перевела и направила в Канаду последняя муза писателя – Светлана Гринь.
Моуэт тут же откликнулся. 23 августа 1973 года он написал:
«Дорогой Олег!
Спасибо тебе за хорошее письмо. Я в восторге от того, что тебе понравилось.«Испытание льдом». Это один из томов трилогии, другие будут называться «Полярная Страсть» и «Тундра».
Мой канадский издатель и я собираемся начать издание «Полярной Антологии», из 100 томов, старые книги об исследованиях и путешествиях в арктических районах. Они будут изданы в бумажном переплёте, и мы намереваемся распространять их по всему миру. Нам бы очень хотелось работать в сотрудничестве с издательским домом в СССР, с тем, чтобы в серию была включена великая классика Российского исследования, так же как и других стран. Если у тебя есть какие-либо связи, кто мог бы заинтересоваться этим, пожалуйста, сообщи мне.
Да, фильм обо всей Арктике – это очень хорошая идея, и я мог бы подключить Национальное Правление Кинематографистов Канады к такому проекту, если бы ты смог организовать его в СССР.
Спасибо твоему переводчику письма для меня. Он или она сделали очень хорошую работу.
Я, может быть, буду в Москве этой осенью в связи с проектом о северных оленях.
С наилучшими пожеланиями,
Фарли Моуэт».
В своём ответе Моуэт поблагодарил переводчика. Повторю: перевела письмо Куваева для Моуэта последняя муза писателя – Светлана Гринь. Она же в марте 2021 года познакомила меня и с этим ответом Моуэта.
Куваева очень впечатлила идея Фарли Моуэта создать полярную антологию. Он считал, что такая антология должна была появиться и в нашей стране.
Куваев вообще хотел повторить многие шаги канадского коллеги, а что-то и по-своему развить. Он написал Моуэту:
«Дорогой Фарли!
Спасибо за письмо. Жаль, что почта между СССР и Канадой работает медленно. Некоторые вопросы требуют быстрого решения.
Я радуюсь и завидую тому, что тебе удалось пробить издание «полярной антологии». Такое давно пора сделать и у нас. Полярной литературы у нас в стране печатают очень много, но единого хорошо оформленного издания не было. В мои личные планы давно входит подготовка издания наподобие твоего «Испытания льдом». Дело в том, что предыдущее письмо и это переводит «она» – моя жена. Она заставляет меня учить английский, было бы мне приятно учить его по полярной литературе, которую я люблю и отчасти знаю.
Фарли! Я убеждённо считаю, что нет, и не может быть истинной полярной антологии без русских путешественников, исследовавших за три века половину Арктики. Это эпоха с начала XVII века до начала XX. От Семёна Дежнёва до Урванцева и Ушакова, завершивших последнее крупное географическое открытие планеты – исследование Северной Земли. В том, что имена Лаптевых, Прончищева, Врангеля и других мало известны на Западе – не наша вина. Эти люди были настоящими полярниками, большими учёными и большими людьми, что важнее. Со своей стороны я готов сделать всё возможное. Но лучше переговоры вести в твоём присутствии. О конкретных предпринятых мной шагах я напишу позднее. Я считаю издание единой «полярной антологии» большим и благородным делом.
О кино. Здесь легче. Есть фирма, которую я надеюсь заинтересовать. Я думаю, что это должен быть советско-канадский цветной широкоэкранный фильм обычной длительности. Мы с тобой можем выступить в качестве авторов сценария. План сценария у меня есть. Это фильм о величии Арктики и об её сохранении. Время заставляет думать о сохранении Арктики. Задача эта едина для всех стран. Фильм документальный. Я жду возвращения моего товарища-режиссёра, с которым мы вместе снимали на Чукотке. В необходимость фильма и в его осуществимость я верю.
Необходимо встретиться по твоему приезду в Москву. Меня можно легко разыскать через «Вокруг света». Надеюсь, что к тому времени будут кое-какие конкретные итоги.
Всего лучшего,
Олег Куваев».
Это письмо также перевела Моуэту Светлана Гринь.
Но новых встреч с Моуэтом не последовало. В апреле 1975 года Куваев умер.
В 1986 году Моуэт вернулся к своим проектам и попросил помощи в организации киносъёмок на советском Севере у нового главного нашего идеолога Александра Яковлева, с которым до этого часто контактировал в Канаде (Яковлев с 1973 по 1983 год был в Канаде нашим послом). После этого канадцу помогли совершить поездку в Певек. Но вспомнил ли он на берегу Чаунской губы Куваева?.. Не знаю.
А что же с гигантским медведем?
В 1978 году рассказы о таинственном звере, бродившем в бассейне реки Анадырь около старинного полуказачьего-получауванского села Марково, уже не стали давать покоя известному путешественнику Валерию Орлову. Он вспомнил про Куваева, с которым его дороги не раз в 60-е годы пересекались в редакции журнала «Вокруг света», и поиски писателя узкомордого светлого гиганта. Изучив новые материалы, Орлов пришёл к мысли, что охотники возле Марково наблюдали зашедшего в глубь материка белого медведя. Чтобы проверить свою догадку, он отправился по следам Куваева – к озеру Эльгыгытгын, а затем сплавился по ручью Энмываам.
Орлову вроде повезло. Он встретил светлого бурого хищника, о чём в 1979 году опубликовал в «Вокруг света» очерк «Мой медведь с Энмываами». Но зверь, по его мнению, к белым хозяевам Северного Ледовитого океана, кажется, отношения не имел.
Впрочем, известный исследователь Арктики Савва Успенский, комментируя материал Орлова, настаивал:
«…самый-самый большой» медведь, которого пытался отыскать Олег Куваев, а потом и В.Орлов, был скорее всего просто-напросто обычным белым медведем». («Вокруг света». 1979. № 2. С. 27).
Потом на следы таинственного хищника почти напал друг Куваева – Николай Балаев. Во время очередной рыбалки один приятель ему признался, что в азарте он чуть не проглядел зверя, который, свесив набок голову, сидел от него в метрах десяти, и наблюдал, как шла ловля налимов.
Выслушав этот рассказ, Балаев тоже вспомнил Куваева.
«Неужели всё-таки кадьяк? – подумал я. – Сколько лет искали, Олег Куваев специально прилетал с материка по письмам лётчиков, геологов, горняков: «Прилетайте, видели, добыли, шкура на стенке, клыки в ожерелье у жены, когти у ребят в экзотических амулетах». И он прилетал, но всё оказывалось преувеличением. Либо добычей был обычный бурый медведь вполне нормальных размеров, которые, однако, начали считаться огромными после лихих атак на природу в XX веке. Либо не оказалось ничего: следы терялись в словесных потоках, божбе и клятвах в правдивости рассказываемого».
«Этих приглашений у меня полно,– сказал как-то мне Олег Михайлович в одну из наших встреч в Певеке. – Но ни в одном нет чёткости, конкретности: где, когда, приблизительный вес, длина хоть… в локтях, высота. Понятно, в зимних условиях снять шкуру не каждый сможет, а обмерить-то – минуты. И, с другой стороны: нынче все грамотные, соображают, почём фунт изюма. И посуди сам: образованные люди добыли реликвию вроде берёзовского мамонта, знают уникальную ценность и тем не менее… бросают в тундре. Шкуру, череп – все свидетельства своей редчайшей удачи. А сами пишут. Нет, не телеграмму – письмо. Считай, месяц туда-обратно. Пишут: «Приезжайте, товарищ Куваев, мы вам покажем…» Хотя даже новичок здесь знает, что больше недели никакая туша не пролежит в тундре и глухой зимой: съедят зверушки и кости источат. Словом, шутники…»
Да, любителей пошутить в зимнюю скуку по северным посёлкам хватает. А если без шуток – кто тогда брёл через озеро целым семейством? Мамонты? Кто сегодня не стал кушать доктора, а потом исчез «как мимолётное виденье»? Моква? Так Пуфик с Моквой вообще чуть не нос к носу нюхается, сколько лет знакомы, а тут двух шерстин испугался? Значит, кто-то всё-таки бродит? И величина этого неизвестного зверя – одна из главных примет» («Вокруг света». 1988. № 11. С. 42).
Этот эпизод Балаев включил в повесть «Бурый призрак Чукотки». Но пока повесть готовилась в журнале «Вокруг света» к публикации, пришла весть о кончине её автора.
В своё время заинтересовался таинственным хищником и Михаил Кречмар. Его папа много лет занимался на Севере изучением птиц. А он увлёкся медведями.
«Но у меня, – признался он 26 февраля 2021 года на сайте «Русский охотничий портал», – была мечта – когда-то я прочитал книгу Олега Куваева «Самый большой медведь» [тут Кречмар ошибся, это не отдельная книга, а очерк и вместо «самый» там в названии фигурировало другое слово – «очень». – В.О.]. Книга была написана про очень знакомые места, куда недалеко ездил в экспедиции мой отец и возил меня, 13-летнего мальчика [значит, это было в 1975 году, когда Михаилу исполнилось 13 лет. – В.О.]. И мне стало страшно интересно – какой это самый большой медведь? Где он живёт, почему самый большой, и почему у нас? Очерк у Куваева достаточно интересный <…> И я, в конечном итоге, тоже оказался на берегах озера Эльгыгытгын, где Олег Михайлович искал самого большого медведя. И медведей я там видел, только не больших. Вот поселил во мне Олег Куваев такую мечту. И я к этой мечте шёл».
Интересно, что одно время на глазах Кречмара к этой же мечте шёл Валерий Орлов. Напомню: Орлов лично знал Куваева ещё с 60-х годов (они оба сотрудничали с редакцией журнала «Вокруг света»). Орлов до конца жизни сохранил тёплые воспоминания о Куваеве; кое-что он мне рассказывал в сентябре 1993 года, когда мы вместе оказались на одном теплоходе и плыли по Енисею (правда, одновременно он через слово поливал Ельцина, который, по его мнению, довёл страну до ручки). Я рассчитывал, что по возвращении в Москву ещё раз подробно Орлова о Куваеве расспрошу и всё запишу. Но этому не суждено было сбыться: сначала мы наши посиделки переносили, а в 1996 году пришло сообщение, что Орлов умер в далёком Тунисе: подвело сердце. А Кречмар, как я понял из его книг и публикаций в интернете, в 90-е годы продолжал исследования по куваевским местам с Василием Белым, который когда-то вместе с Куваевым работал в Певеке, а потом очень обозлился на писателя за роман «Территория» и стал везде и всюду поливать Куваева. Наверное, было бы интересным восстановить все разговоры Орлова и Белого и потом их сопоставить. А это может сделать только Кречмар. Но возьмётся ли он когда-либо за это?
Пока же я знаю одно: в конце 80-х годов геологи попросили Кречмара сделать инструкцию, как избежать в тайге или тундре конфликтов с медведем. Инструкция впоследствии переросла в занимательную книгу.
Вывод Кречмара: никаких бурых гигантских медведей на Чукотке отродясь не водилось. По его мнению, на Чукотке в двадцатом столетии (а может, и раньше) появился совершенно новый вид зверя, который произошёл от скрещения белых и бурых медведей.
Наверное, что-то мог бы добавить Фарли Моуэт. В начале двадцать первого столетия последняя любовь Олега Куваева – Светлана Гринь обратилась к Моуэту с просьбой написать воспоминания о её любимом человеке. Но оказалось, что канадский учёный и литератор даже не знал, что Куваева уже не было в живых. 10 июля 2003 года он написал в Россию:
«Уважаемая Светлана Гринь и семья Олега!
Сегодня я получил Ваше письмо, и спешу ответить Вам.
К сожалению, у меня нет никаких писем Олега. Моего архива того периода у меня больше нет. Однако я очень хорошо помню его по нашей встрече. То было одно из самых замечательных путешествий в моей жизни, и я никогда не забуду его. Я даже не знал, что Олега уже нет в живых, и особенно то, что он умер таким молодым. Я, конечно, чувствую, что это была настоящая трагедия, и я уверен, что вы понимаете мои чувства, которые я испытываю по этому поводу.
Я попросил своего помощника сделать перечень книг, которые я написал и которые были опубликованы в России. Я не знаю, имеются ли они всё ещё в продаже сейчас там, но вы можете в любом случае поинтересоваться.
Спасибо вам, что вы сообщили мне об Олеге, и примите мои самые наилучшие пожелания всем членам его семьи».
Фарли Моуэт умер в 2014 году. Изменилось ли после смерти Куваева его мнение о кадьяке, мы уже не узнаем.
Вот только эта тоска и есть по тем временам – “геологическая”, куваевская. Спасибо автору, всколыхнул. И какие интересные подробности не только о нашем мечтателе, но и об удивительном канадце. “Не кричи: волки!” – а просто немного повой на луну.
Чтобы писать о Олеге Куваеве, о нас, кто отдал геологии (именно ГЕОЛОГИИ), лучшие свои годы и создал своей работой такой огромный задел для будущих миллиардёров, и непотопляемой поэтому стране, надо самому быть исключительно честным и человеком и писателем тоже честным. Я не очень понимаю, почему именно сейчас вспомнили о Олеге. Вышла в общем и интересная и в тоже время какая-то дырявая книга о нём под авторством двух молодых людей и совсем не геологов, да ещё и живущих вдали друг от друга. Один во Владивостоке, другой в Нижнем Новгороде. Ну пошумели, кто поближе в литературному труду, и к геологии. Всчпомнили юность. А тут ещё Света Быченко выдала замечательный фильм “Территория Куваева”. Я отчего так слегка в упор пишу. Право имею, потому как бродяжничал с 61 года в полях и восемь лет на Чукотке. А ещё Ямал, Таймыр… Частично прямо по следам Олега. И когда читал “Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке” всё время было ощущение, что нахватано из интернета. И вот эта от Огрызко – мне лично приятно почти в любом варианте читать о Куваеве, но тоже вижу, что не геолог писал и что нахватано из… Не из сердца.