Науки друг и юности учитель
Неизвестный Николай Либан
Рубрика в газете: Гость номера, № 2020 / 41, 05.11.2020, автор: Николай ЛИБАН
– Вера Львовна, известно, что Николай Иванович читал лекции, не делая конспектов, и слава Богу, что студенты записывали лекции на диктофоны, сохранив таким образом эти труды как бесценное наследие. Почему вы сочли необходимым издать всё это, сколько лет ваша работа над составлением к публикации продолжалась? Это дань памяти дорогому вам человеку или дань обществу, которое получило буквально кладезь знаний и красоты: все работы Николая Ивановича очень глубоки и оригинальны и изложены прекрасным русским языком.
– С 2014 года по 2020 я работала над изданием научно-педагогического наследия Николая Ивановича Либана. Эти четыре тома – прежде всего дань памяти, дань моей любви к этому человеку, его великой жизни, его трудам. И в то же время это – дань обществу, которое получает кладезь знаний и красоты, как вы правильно говорите. Труды учёного будут интересны не только тем, кто его знал, кто принадлежит к учёному миру (от студентов до академиков), но и так называемому широкому кругу читателей разных возрастов и профессий, всем тем, кого влечёт жажда познания, просвещения, добра и подлинности жизни. Такой широкий охват аудитории, к которой обращены труды Николая Ивановича, говорит не о размытости адресата, его неопределённости, а об уникальности автора.
Николай Иванович преподавал в университете шестьдесят пять лет. Его лекции, спецкурсы и семинары слушали тринадцать поколений студентов. Все, кто учился у Либана, вспоминают о нём как о прекрасном педагоге; о его любви к студентам, о готовности защитить, помочь, уберечь от всяческих неприятностей. «Все ученики, которые у меня учились, любимы мною». Всего лишь малая часть их воспоминаний вошла в четвёртый том.
Я хочу поблагодарить Татьяну Юрьевну Афанасьеву, Ольгу Александровну Остроумову, Галину Григорьевну Григорьеву – филологов разных поколений, участвовавших в собирании материалов и подготовке их к печати.
– У Николая Ивановича Либана не было учёных степеней, но его называют выдающимся филологом. А в чём особенность его работы? Он обладал обширными знаниями и развитыми аналитическими способностями, особым образом, интересно подавал материал? Вообще беда нынешнего общества, его спикеров – политиков, ведущих программ, интеллигенции, – что они не умеют сформулировать мысль, изъясняться и объясняться. Не кажется ли вам, что эта беда ещё и от невнимания к литературе, которая в нашем обществе всегда была значимым компонентом?
– Да, учёных степеней у него не было, но он был великим мыслителем, и многие мысли и идеи Либана подхватывали, разносили его ученики, коллеги, и со временем они становились достоянием науки. Нынешним исследователям они тоже могут пригодиться.
Живое слово Либана, его прекрасный русский язык восхищали нас при его жизни, они особенно дороги нам сейчас, когда, вы правы, люди разучились говорить на родном языке, мыслить на родном языке, воспитывать на родном языке. А Либан говорил чётко, ясно и понятно, часто афоризмами и парадоксами, отточенными фразами, потому что он ясно и глубоко мыслил.
Но этот язык простоты никогда не был поверхностным. Николай Иванович не любил всяческой игривости, наукообразности, наукоподобности. Главное – как такой простоты добиться. Высоколобым учёным иногда казалось, что такую простоту надо подправить большей «научностью». Но это пустое занятие. Тем, кто не способен был проникнуть в сущностное слово Либана, в самый дух его учения о жизни, литературе, человеке, эта «научность» всё равно бы ничего не дала.
Одна из центральных его мыслей – личность в её становлении и развитии. Наравне с другими этому посвящён его специальный курс «Становление личности в русской литературе XVIII века». Эти материалы опубликованы в 1 томе.
Есть завладевшее умами мнение о Либане, что он педагог, а не учёный. Или же, что он – во-первых, педагог, а потом эрудит или учёный. Теперь, имея перед собой четыре тома его наследия, читатель может всё понять и оценить сам. А я думаю, что не надо принимать за последнюю истину когда-то вскользь брошенную им, и не без тени лукавства, фразу: «Я педагог, а не учёный. И считаю это звание не ниже».
Есть и другое его высказывание: «Я всю жизнь был увлечён идеей историко-литературных построений» – Николай Иванович осуществил свою идею-мечту. Он построил историю литературы от Древней Руси до Короленко (ХХ век он не любил, характеризовал его иронично-саркастически, порой весьма негативно). Теперь исследователю есть, с чем работать – в его распоряжении четыре тома. Научным сознанием ещё не осмыслены основные, фундаментальные, на мой взгляд, работы Либана: «Творчество Н.С. Лескова», «Очерки бурсы» Помяловского», «Из истории русского романа XIX века», «История просвещения в России», «Кризис христианства в русской литературе и в русской жизни», «История русского реализма и роль в нём демократической литературы».
И если говорить о вкладе Николая Ивановича в историю науки – то это всё здесь, в этих вышедших томах. Надо говорить и о его кредо учёного. Во втором томе читаем: «Я твёрдо уверен, что исследователь только организует материал, а не подчиняет его заранее намеченной цели. Я шёл этим путём и думаю, что он верен. Такой взгляд даёт возможность решать вопросы, ранее не поставленные… Вот почему я так настойчиво провожу мысль, что изучение истории школы на фоне истории сословия есть реальный комментарий к «Очеркам бурсы». Всего за время преподавания в МГУ Николай Иванович прочитал 23 авторских курса, чего не сделал ни один академик.
Диссертация, написанная Либаном, была встречена «гвоздями-замечаниями» Геннадия Николаевича Поспелова, который был для Николая Ивановича авторитетом в науке. Либан не стал менять свои убеждения, что были изложены в работе, и отказался от защиты. Читая через пятьдесят лет работу, подготовленную для защиты диссертации, удивляешься её неувядающей свежести, мастерству автора в описании колорита эпохи, количеству привлечённого и осмысленного материала, мыслям, проливающим свет на сложные историко-культурные коллизии, знанию многих источников – при лаконизме и изяществе в изложении. Только один пример: «Первый перевод «Сущности христианства» Фейербаха был осуществлён семинаристом, посвятившим его воспитанникам русских духовных академий и семинарий» (см. том II).
О Николае Ивановиче Либане можно было бы написать много прекрасных книг: как об историке литературы, как о педагоге, как о художнике слова. И всё это – о жизненном пути русского интеллигента ХХ века. Льщу себя надеждой, что сначала будут прочитаны вышедшие ныне тома.
Выступая на презентации четвёртого тома, профессор Пауткин Алексей Аркадьевич вспоминает: «На кандидатском экзамене один из профессоров сказал мне: «Вы всё очень хорошо рассказали про русскую агиографию, а вы читали книгу Георгия Петровича Федотова «Святые Древней Руси»? Повисла тишина. И только Николай Иванович обратился к этому профессору: «Скажи, откуда он мог прочитать книгу Федотова, если она в спецхране? Это ты был в Америке десять месяцев и там её читал».
Он потому был таким чутким, готовым помочь, что хорошо знал, как страшно остаться в юности одиноким, не иметь поддержки друга или старшего товарища, как тяжко, когда ты никому не нужен, тебя никуда не берут учиться – а у тебя жажда жизни, знаний, образования! Уже с юности он знал свою идею жизни – помогать людям, нести идеалы правды, справедливости, добра.
И вот талантливый юноша приходит к академику Александру Сергеевичу Орлову, а тот ему говорит: «Мне сейчас с Вами заниматься некогда. Вы идите к профессору Михаилу Несторовичу Сперанскому, его отовсюду выгнали, он с Вами будет заниматься». А Сперанский ему говорит: «Ну, что ж, в псаломщики Вы, пожалуй, сгодитесь. А по-гречески Вы читаете? Нет. Так зачем же Вы ко мне пришли?» Потом всё же Либан занимался в семинарах Переверзева и Сперанского – представителей противоположных научных школ, но их постигла одинаковая историческая участь. Школы были разбиты, уничтожены. Либан опять остался без научного руководителя.
Можно сказать, что Николай Иванович был единственным в своём роде и как лектор, и как педагог, и как исследователь. Вот он называл себя последним социологом школы Переверзева. Но в Либане было больше самостоятельности, чем следования идеям Переверзева. Это видно по той интуитивности, проникновенности, человечности, пониманию эстетики, красоты произведения – чему трудно найти похожий пример.
Своим благодетелем он называл Александра Ивановича Ревякина. О своих учителях в науке Либан оставил прекрасные воспоминания, которые приведены в III томе. Имена людей не должны уходить в небытие.
Талант педагога и учёного не разделимы в Либане. Я не пытаюсь ничего определить, я, его ученица, только помню, как он «заражал» аудиторию своими знаниями. После его лекций и семинаров хотелось думать, писать, творить. Среди учёных редко встречается талант педагога. Ещё реже встречается талант, способный передать свои знания и именно жажду познания ученикам. Я помню, как все попадали под его обаяние, даже если не соглашались с ним. Как пытались его копировать, ему подражать, его повторять, быть «как Либан». Он был тем редким живительным источником, который даёт знания и вдохновение.
– Эта ваша работа нашла своего читателя, отклик в филологическом сообществе и у людей, попросту любящих литературу?
– Да, нашла отклик. И это уже продемонстрировала видеоконференция, которую провели на кафедре Истории русской литературы филфака МГУ. Спасибо Вам, что проявили интерес в этим работам, откликались на выход каждого тома. И я хочу, чтобы книги Николая Ивановича Либана нашли отклик у людей самых разных, потому что здесь с каждой страницы, с каждого абзаца, с каждой строки дышит подлинность жизни, потому что «не всё исчезает – есть вечное, и это вечное – в человеческом созидании», потому что «человек рождён для того, чтобы украсить собой бытие».
Беседовала Екатерина ФЁДОРОВА
Прочитала с большим удовольствием и радостью. Спасибо Вере Львовне и за это умное, содержательное интервью, в котором она сумела сказать самое главное о Николае Ивановиче Либане – ученом, педагоге, человеке; спасибо и за ее титанический труд по изданию четырехтомника его работ, которыми будут (должны) пользоваться исследователи и студенты. Спасибо и за публикацию воспоминаний о Либане его учеников, прозволяющих увидеть его живым на кафедре, на семинаре, дома со студентами. Низкий поклон Вере Львовне.
Спасибо за интервью! Имя и труды Николая Ивановича Либана – это бесценное достояние нашей культуры, которое Вера Львовна сделала доступным всем. Читать его лекции и воспоминания – огромная радость от общения с умным, интеллигентным человеком, носителем высокой культуры. Живая речь Либана, добрая ирония, исторический оптимизм делают его работы интересными не только филологам, но и любому человеку, интересующемуся русской литературой, историей и культурой.
Большое спасибо “Литературной России”за интервью! Спасибо Вере Львовне Харламовой-Либан за мужественный и титанический труд по разысканию и опубликованию лекций, статей и работ Н.И. Либана, прекрасного ученого, педагога и человека. Уверена, что этот том будут читать и он станет таким же бестселлером. Н.И. Либан не просто знал литературу, он ей жил и дышал, поэтому он мог увлекать студентов. Особенно мне запомнилась фраза Николая Ивановича: «Я твёрдо уверен, что исследователь только организует материал, а не подчиняет его заранее намеченной цели”. Сегодня знания зачастую подменяются суррогатом, поэтому очень важно читать такие серьезные и глубокие книги!
Интересное интервью о прекрасном человеке и замечательном педагоге.