Притча как духовное наследие
Рубрика в газете: Коллекция ИД Максима Бурдина: Выдающиеся писатели России и русского зарубежья, № 2024 / 50, 27.12.2024, автор: Владимир ХОВАНСКИЙ (Люберцы, Московская обл.), Вячеслав КАШИН (Республика Карелия), Светлана ПРОХОРЕНКО (Республика Крым)
Народные притчи, передававшиеся из уст в уста ещё в культурах Древнего Востока, дошли до наших дней как символ мудрости и житейского опыта, переходящий от поколения к поколению. Современные прозаики, мастера малой прозы Владимир Хованский, Вячеслав Кашин и Светлана Прохоренко, следуя примеру древних, в своих рассказах и философских миниатюрах также прибегают к мелодичному притчевому языку, искусно передавая в художественной метафоре свет «разумного, доброго, вечного».
Максим БУРДИН,
издатель, писатель, публицист,
общественный деятель
Автор из Люберец. Служил на Тихоокеанском флоте, окончил дирижерско-хоровое отделение Московского государственного института культуры. Начал писать со студенческих лет, публиковался в институтской многотиражке. Работал в различных хоровых коллективах, в том числе церковных, преподавал в музыкальной школе. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Лауреат литературных премий МГО СПР, премии «Писатель года», премии Губернатора Московской области.
Ледяная купель
Учились ли вы в мужской школе? Нет… не учились? Значит, в воспоминаниях о школьном времени не хватает вам озорного легкомыслия, бесшабашного веселия и крепкой сплочённости в шалостях и забавах.
Конечно, психологи и учёные разных званий и степеней найдут уйму дурного в однополом обучении и будут, возможно, правы, но с отказом от этой школьной системы что-то безвозвратно ушло, улетучился дух братства маленьких мужчин, живущий и сохраняющийся в них долгие годы.
Но главное ‒ исчезло возвышенное поклонение женщине. Да-да, девочки соседней женской школы были окутаны облаком таинственной привлекательности, чистоты и романтизма. Для нас они были неземными существами, живущими в своём, особом мире. И мы, вероятно, в их глазах казались такими же манящими незнакомцами.
По дороге в школу навстречу нам спешили стайки принцесс – непьющие, некурящие и, конечно же, не щебечущие матом…
Но это так, к слову. Я просто немного отвлёкся от главного: от весёлой, разудалой жизни мужской школы.
Шестой класс «А». Урок истории. В класс неторопливо входит мужчина лет сорока, среднего роста, широкоплечий, с лохматыми чёрными бровями и прищуренными острыми глазками. Этот добрейшей души человек – учитель истории Григорий Иванович, по прозвищу Фараон. Его никто не боится.
Григорий Иванович удобно располагается на стуле, раскрывает классный журнал и оглядывает знакомые физиономии. Затем медленно ведёт пальцем по списку, словно прицеливается, держит паузу и наконец спускает курок: «Хованский, к доске».
Из-за четвёртой парты третьего ряда нехотя поднимается худенький стриженый мальчик и покорно бредёт к большому чёрному прямоугольнику, исполосованному огрызками мела и протёртому кое-как.
Класс зашумел, загудел, задвигался, но как-то особенно, без облегчающего выдоха: «пронесло»… И было ощущение томления зала перед началом спектакля, и предвкушение интриги, и соучастия в ней.
«Так, что ты можешь рассказать нам о юном Фараоне Рамзесе II, Володя?»
Парнишка напрягся, вытянул шею и, открыв рот, беззвучно затряс головой…
Класс радостно охнул…
«Успокойся, Володя. Вдохни, выдохни… ведь ты же учил?!» Володя обречённо кивнул – «Ну вот и молодец».
Мальчик снова открыл рот… «Ы-и-и-и» – сдавленно сорвалось с его искривлённых напряжением губ.
«Пой, Вовка, пой…» – закричали, загалдели со всех сторон.
«Молчать!» – загремел Григорий Иванович.
«Вова, не можешь говорить – не надо. Лучше спой».
Вова отвернулся, опустил голову, на глазах его блеснули слёзы. Класс затаился.
И он запел… Запел, сдерживая рыдания, про жизнь древнего народа и его фараона, про полноводную реку Нил и величественные пирамиды.
Класс безумствовал. В общей истерике мальчишки катались по партам, били друг друга учебниками истории и строили ужасные рожи. А в какофонии щенячьего, поросячьего визга и хохота звенел тонкий рыдающий Вовкин голос. Дети не знают жалости.
Проплакав фараоново житие, измождённый, опустошённый Вовка свалился на парту к верному другу Борьке, а Григорий Иванович неверной рукой нацарапал кривую «четвёрку» напротив Вовкиной фамилии и, пытаясь унять бушующие страсти, поднял класс. Урок пошёл своим чередом.
А ведь всего лишь год назад всё было по-другому. Вовка пришёл в 5 «А», окончив начальную школу круглым отличником, и в новой обстановке проявил себя с самой лучшей стороны. «Будущий медалист» – говорили про него учителя. Всё шло отлично до 12 апреля. Чёрный день, проклятая дата в коротенькой ещё жизни мальчишки.
Весна была затяжной и холодной. Только что большой пруд в центре города освободился ото льда, и чистая водная гладь его притягивала к себе детвору. Раздобыв где-то бензобак от самолёта и зубилом, срезав верхнюю часть обшивки, ребята превратили его в великолепную лодку-плоскодонку. Широкая и лёгкая, она вмещала в себя троих человек: двоих гребцов и рулевого. Теперь оставалось лишь опробовать её в деле.
В четверг, 12 апреля, примчавшись из школы, бросив с порога портфели и не переодевшись, команда из трёх человек: Аркашки – рулевого и гребцов Вадьки и Володьки ‒ дрожащими от нетерпения и азарта руками подхватила судно и понесла его к пруду. Сопливая мелкота мельтешила и путалась под ногами, приземляла торжественность момента. Лодка плюхнулась в ледяную воду, в которой хлопьями грязной ваты медленно проплывали остатки льда, – пруд был проточный.
Пьянящая радость пронизала команду, заполнила её до отказа и выплеснулась навстречу весеннему солнцу, синему небу и холодному ветерку, бороздившему поверхность пруда. Восторженные вопли сменились разудалой песней о Стеньке Разине и его хмельной дружине. Команда забыла обо всём, кроме своей лодки и вёсел-дощечек. Лодка шла споро, ей было, где разгуляться. Появились зеваки. Знакомые криками одобрения приветствовали мореходов. Это добавило куражу. Гребцы навалились на вёсла, лодка полетела и вдруг…
Страшное всегда случается вдруг. Струя леденящего холода пронзила худенькое Вовкино тельце, мгновенно парализовала ноги, руки, живот, мысли. Провалилось сердце. Захлебнувшись остро пахнущей льдом водой, он стремительно пошёл ко дну. Но рефлексы, рефлексы… Они сработали безотказно, не дав ему умереть в эту минуту, и вытолкнули его, как пробку, на поверхность пруда.
Первым, что он увидел, была серая пуховая варежка, связанная мамой, плясавшая на гребешках волн, поднятых Вовкой в метрах пяти от него, рядом с телеграфным столбом.
Они врезались в столб! Они врезались в столб, одиноко стоящий почти на середине пруда, увлёкшись греблей, скоростью, а главное, желанием блеснуть перед публикой на берегу. Герой всегда, в любой момент должен казаться героем. Аркашка не заметил столб, а может, и заметил, но поздно. Лодка от удара затонула мгновенно, а команда очутилась в воде.
Инстинкт бросил Вовку к столбу. Он суматошно замолотил по воде руками и ногами, обутыми в кирзовые сапоги. Плавать Вовка умел, ведь он жил на самом берегу пруда и утром, едва продрав глаза, с разбега скатывался в прохладную, с неповторимым, чуть отдающим тиной, ароматом, воду. Такого аромата он больше не встречал никогда.
Плавать Вовка научился рано, ещё до школы, и учили его этому искусству жестоким, варварским способом. Бывший вор-рецидивист Лёва Крестьянцев, к тому времени потерявший здоровье в лагерях и тюрьмах, в свободное от возни с голубями время подстерегал плескавшихся на мелководье малышей, хватал одного из них, прижимал к рыхлому бабьему телу, заносил поглубже в воду и бросал в «яму» – самое глубокое место пруда. Малыш бился за жизнь всем своим существом, захлёбываясь от ужаса. Невероятным образом ему удавалось преодолеть метра полтора-два, и довольный, ухмыляющийся изверг подхватывал его. Вовка несколько раз попадал в Лёвины лапы и… научился плавать.
Доплыв до столба, он вцепился в него. Тут же донеслось шлёпанье по воде и Вадьки. Их стало двое. Третий – Аркашка, родившийся тремя годами ранее, одетый в лёгкое демисезонное пальто и ботинки, доплыл до берега и убежал домой.
Радость спасения скоро угасла. Судороги начали ломать Вовкино тело, руки одеревенели и, скользнув по шершавому дереву, отпустили его. Это был конец. Конец земной жизни слабого, не отъевшегося после голодных военных лет беззащитного мальчонки.
Но, видно, час его ещё не пробил. Ведь он родился в «рубашке», а это ‒ особая отметина, благосклонность Высших сил. Погружаясь в глубины, ноги его упёрлись в твердь. Чудо! Лодка от удара пошла колом вниз и, уткнувшись носом в дно, кормою упёрлась в столб. На неё-то и встали Вовкины, а затем и Вадькины ноги – корма была широкой. Вода доходила им теперь почти до шеи.
Призрак смерти отступил, но ненадолго. До берега было метров пятьдесят, и они, сгоряча, сбросили с себя шубейки и курточки, оставшись в белых рубашках с алыми пионерскими галстуками – непременным атрибутом школьной формы. Вадька сбросил ещё и ботинки, а Вовка смог лишь наполовину стянуть сапог с правой ноги. Дальше дело не пошло – сапог разбух от воды и усилиям непослушных рук не поддавался. Плыть они могли лишь за смертью, которая поджидала их на дне родного пруда.
А народ на берегу всё прибывал и прибывал. Люди толкались, что-то кричали, махали руками, но ничего не предпринимали для спасения мальчишек. Ледяная вода отпугивала их, а лодок на пруду отродясь не водилось.
Холод проник в каждую клеточку, каждую капельку крови ребят, сковал их движения, сделав неподвижными и беспомощными. Они замерзали. Мальчики всё понимали и знали, чем закончится их плавание и примирились с таким концом. И это было страшно.
Без пафоса и надрыва они стали прощаться с друзьями и знакомыми, беспомощно топтавшимися на берегу, потом обнялись. Ни слезинки, ни растерянности, ни страха не было в их застывших глазах. Может быть, тогда они и стали мужчинами и поняли, что умирать на глазах у сотен людей и биться в истерике недостойно и унизительно.
И тут на берегу появилась Вадькина мама – тётя Капа. Кто-то прибежал к ней со страшным известием, и она, как была – раздетая, с распущенными волосами, едва не потерявшая рассудок при виде своего несчастного сына, начала метаться меж мужиков, хватать их, толкать к воде.
«Мужики… мужики… родненькие… спасите… родненькие… мужики-и-и-и…»
Мужики пятились, отворачивались, упирались глазами в землю.
Вадька и Володька, едва увидев тётю Капу, уже не хотели умирать. Жажда жизни с такой силой овладела ими, что кровь в них закипела, забурлила и разлилась горячим потоком по всем жилам и жилочкам, отогревая и оживляя их закоченевшие тела.
И кто-то из мужиков побежал к недалёкой лесопилке, кто-то притащил проволоку, и плот из двух брёвен, стянутых этой проволокой и шестом, брошенным на него, был готов. Мужики, зайдя в воду, с силой толкнули его к столбу. Плот мягко заскользил по воде. Но он был тяжёл, а столб слишком далёк, и, не дойдя до цели метров десять, плот остановился. Спасение снова повисло на волоске.
«Плывём» – закричал Вовка. Вадька замотал головой: «Не могу… нет… нет».
«Плывём, плот уходит» – отчаянно простонал Вовка.
И правда, невесть откуда взявшийся ветерок стал медленно сносить плот в сторону, удаляя его от столба.
Не думая, повинуясь лишь животному инстинкту самосохранения, Вовка бросился в воду за уходящим плотом.
И снова холод ожог его, и снова провалилось сердце, и снова сами собой замолотили по воде руки и ноги. Тут уж было не до проклятого сапога, болтавшегося на ноге. Плот медленно приближался, и Вовка последним броском настиг качающиеся на воде брёвна. Ему ещё хватило сил приподнять своё тело и навалиться на конец плота.
Всё… Он исчерпал свой ресурс до самой-самой последней капли.
И тут его схватил за ноги поплывший-таки за ним Вадька и вцепившийся в них мёртвой хваткой. Пришлось пару раз садануть его сапогом куда попало, чтобы Вадька опомнился и перехватился за бревно рядом с ним.
Они пришли в себя. Вовка дотянулся до шеста, попытался взять его в руки, но руки уже не принадлежали ему, и шест, вывалившись из них, уплыл в сторону. Взобраться на плот и грести руками было делом безнадёжным, и они попробовали придать движение плоту сведёнными судорогой ногами… Жалкие, бесплодные попытки. Судьба то ли издевалась над ними, то ли проверяла на прочность их характер.
И снова заметалась по берегу тётя Капа, умоляя мужиков спасти беспомощных детей. Но мужики сделали всё, что могли. Большее было за пределами их милосердия.
И тогда тётя Капа вошла в воду. Она шла в страшной, звенящей тишине. Вода начала частями поглощать её небольшое, в общем-то, тело. Сначала исчезла грудь, затем шея и, наконец, голова. Над поверхностью осталась лишь вытянутая в неистовом порыве рука, и эта рука медленно раздвигала чистую, прозрачную и грозную воду.
Фантастическая картина… Устрашающее зрелище…
И спасительные пальцы наткнулись на плот, и вонзились в него, и потянули его к берегу. Материнский инстинкт, имя которому – подвиг, спас погибающих детей.
А на берегу Вовку подхватили соседи, подняли и понесли на руках к себе. Мама, заведующая начальной школой, обременённая тремя детьми, рвалась на части между работой и домом и была в это время на совещании в РОНО.
С него стащили истекающие водой остатки одежды, уложили в постель, ложкой разжали, несмотря на отчаянное сопротивление, зубы, и влили в рот целую чашку водки. Вовка, ни разу в жизни не нюхавший алкоголя и питавший к нему отвращение, сразу же захмелел и понёс околесицу. А когда зарёванная, обезумевшая мама ворвалась в комнату и кинулась к сыну, сын пытался петь удалую песню про Стеньку Разина.
Кораблекрушение вышло мореплавателям боком.
Аркашка отделался испугом, Вадька – крупозным воспалением лёгких. У Вовки же последствия этой истории оказались загадочными и даже драматическими.
Он быстро отошёл от всех переживаний, ничем не заболел, отлично окончил пятый класс и по путёвке, которую с превеликим трудом выбила из РОНО мама, поехал поправлять здоровье в Геленджик, в детский санаторий «Солнце». Там он много купался, загорал, окреп, отъелся, привык пить какао и есть абрикосы и, приехав домой, забыл о своём приключении.
Однако вскоре начались неприятности. Во время разговора ни с того ни с сего Вовка внезапно переставал говорить. Неведомая сила не давала ему даже пикнуть, гасила дыхание, спирала горло. Он вдруг становился немым.
Мама повела его к логопеду.
«Мальчик здоров, у него всё в порядке» – сказал логопед.
Повела к невропатологу – пожилому, доброму доктору. Доктор внимательно осмотрел Вовку, постучал, как полагается, по коленкам, спросил, не было ли с ним какой-нибудь необычайной оказии. И после услышанной истории, произошедшей 12 апреля, сказал, что внезапные спазмы, не дающие Вовке говорить, связаны с глубоким срывом нервной системы и что срыв этот может со временем пройти, а может и не пройти. Как кому повезёт. И что надо продолжать жить обычной жизнью и терпеть, и ждать, и надеяться. Таким был ответ этого мудрого человека.
И Вовка понёс свой крест. Сколько он пережил унижений, недоумённых, сочувственных и злорадных взглядов, сколько слёз пролил от незаслуженных обид.
Особенно он боялся ходить в магазин. Отстояв очередь, зачастую немалую, и подойдя к кассе, Вовка не мог произнести ни слова. Постояв под вопрошающим взглядом кассирши несколько секунд, он, понурив голову, отходил в сторонку и снова становился в хвост очереди. И так по несколько раз. В конце концов ему удавалось произнести, заикаясь, заветные слова, но не всегда, и, если он приходил домой с пустыми руками, мама не ругала его. Она всё понимала.
А в классе, в школе начались настоящие представления. Сначала товарищи и учителя не могли понять, что же произошло с Вовкой, потом пошли трагикомические вокализы у доски и в конце концов всё пришло в норму. А нормой была «тройка». Из отличников Вовка скатился до твёрдого троечника и пробыл им вплоть до 10-го класса. Только тогда страшная хватка ледяной купели стала ослабевать, и он окончил школу довольно успешно.
И ещё долгие годы будет преследовать его призрак прощания с Вадькой и тёти Капы рука над водой, устремлённая в небо. И ещё много раз будет подводить его родное горло: у таких потрясений длинные руки.
Уроженец Вологодской области. Врач по профессии, с 1980 г. занимал руководящие должности в сфере здравоохранения Карелии. Заслуженный работник здравоохранения Республики Карелия, Почётный гражданин города Петрозаводска, награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, «Ветеран труда», «За заслуги в области культуры и искусства» 1-й степени. Лауреат Российской литературной премии «Поэт».
Детство в святых местах
Жизнь на Валааме (1950‒1952)
6 июня 1950 года два лихтера (большие баржи) подошли к причалу в Монастырской бухте острова Валаам. В этих баржах привезли инвалидов и обслуживающий персонал с Муромского инвалидного дома. Перевозили около 100 инвалидов, среди которых, как я помню, не было ветеранов Великой Отечественной войны. Вместе с инвалидами на Валаам переехал и директор Новожилов Г. Н. В пути мы были 3 дня.
В тот период закрытых домов инвалидов только в Карело-Финской ССР было семь: Муромский, Палеостровский, Томицккий, Святозерский, Бараний берег, Ламберский, Клименецкий. На острове Валаам детей вольнонаёмных из этих домов инвалидов я встретил в школе. Из их рассказов о переезде на Валаам я слышал, что к переезду готовились и никакой спешки не было.
Однако приближалась осень, а с нею ‒ заботы о школе. Школа размещалась в Зимней гостинице на 3 этаже и занимала всё левое крыло здания. Когда была основана школа, мы не знали и даже не утруждали себя этой проблемой. Но точно знаю, что в 1950 году был первый год её существования при доме инвалидов. Мы знали, что раньше именно в этих помещениях была школа боцманов, но не считали это началом основания школы.
Летом я уже знал всех своих одноклассников 4-го класса, вместе с девочками нас было 18 человек. Всего в школе в 1950 году во всех классах было около 100 учащихся, а может быть, и несколько больше. После окончания 4-го класса мы сфотографировались во дворе школы. Фотографировал учитель Анашкин Александр Иванович. Он увлекался фотографией.
Фотографироваться не пришли Анашкин Вова и Титов Юра (оба мои закадычные друзья), не помню, по каким причинам. Анашкин Вова – сын учителя математики Александра Ивановича Анашкина, а Титов Юра – сын директора дома инвалидов. Мать Юры, Августа Георгиевна, работала библиотекарем. Юра вепс, приехал из села Святозеро, разговаривал на карельском языке и плохо ‒ на русском. В тот период в Карело-Финской ССР в школах было преподавание на финском и карельском языках. Он очень плохо говорил на русском, когда познакомились, и пришлось его обучать на практике русскому языку, а самому изучать карельский.
Школа мне нравилась и вот почему. С 1-го по 3-й класс я обучался в малокомплектной школе в Муромском (в настоящее время там мужской монастырь). Вся школа там – это одна комната в двухэтажном деревянном доме, в которой было 5 парт и 10 учеников с 1-го по 4-й класс. В 1-м и 3-м классах было трое, во 2-м и 4-м ‒ двое. Учительница была одна и сразу вела урок у всех учеников от 1-го до 4-го класса. За три года обучения я знал всё, и в том числе за 4-й класс тоже.
На Валааме в школе каждый класс имел своё помещение. И это мне страшно нравилось. Учителей было несколько. Директор школы Матвей Исаакович Рюнтю преподавал немецкий язык, прекрасно знал финский. Он участник Великой Отечественной войны, был переводчиком. Много и интересно рассказывал о войне, работе переводчиком, различных интересных случаях на войне. Были и другие учителя, но, к сожалению, в памяти стёрлась о них информация.
Восхищение школой было у меня ещё и потому, что она была в здании, где я жил. Пять минут и ты в школе или дома. Красота!
Учился я хорошо и отлично. Мне нравилось готовить уроки на подоконнике. Окна были широкие, стены толстые, и получалось большое пространство, на котором всё можно было разместить: учебники, тетради, атласы, чернильницу, керосиновую лампу и т. д. Подоконник был из литого камня и мне он нравился. Хотя в школу ходить было близко, мне купили ранец, и я носил учебники в этом ранце. Сохранилась фотография, как я готовил уроки на этом подоконнике. Других фотографий того периода больше у меня нет, так как фотографировал мой старший брат, который жил в Ленинграде. Приезжал он на Валаам два раза.
Существовала проблема с освещением. Дизель-электростанцию привезли к сентябрю 1950 года. Электричество подавалось в определённые часы. Мощность электрических лампочек должна быть не более 40 ватт. Поэтому дома пользовались лучиной и керосиновыми лампами. Керосин продавали в ларьке, который был на пристани. Моя обязанность была своевременно купить керосин. Он был нужен ещё для керогаза.
Жизнь в школе кипела: после уроков занятия в кружках, пионерские сборы, посещение инвалидов-ветеранов или встреча с ними и т. д. Проводились экскурсии по скитам острова. Учителя и родители предупреждали нас, чтобы на Никольский скит мы не ходили, так как там были туберкулёзные больные.
Я проявлял активность в общественной работе. Был принят в пионеры, избран председателем Совета отряда. Моя сестра училась в этой же школе, она на два года старше меня.
От Совета дружины я неоднократно выезжал в Сортавалу на встречи с пионерами школ, пионерские слёты, экскурсии. В то время дом инвалидов имел свой катер, который ходил в Сортавалу. Курсировал в навигацию и теплоход, но он приходил не чаще двух раз в неделю. В зимнее время почту доставлял вертолёт, но он прилетал один раз в неделю.
Город Сортавала при первом посещении меня сразил и покорил своей западной архитектурой. Я видел такой город впервые. Вот бы где жить и учиться, думал я. Летом 1951 года я с отцом ездил в Ленинград. Старший брат Саша звал нас переехать жить туда. Ленинград мне понравился. Брат с семьёй жил па проспекте имени Сталина, недалеко от парка Победы. Я отца отговаривал переезжать в Ленинград. Мне больше нравился город Сортавала.
В 1952 году, когда моя сестра окончила 7-й класс, родители стали решать вопрос, как быть дальше: получать сестре среднее образование или ограничиться семилеткой. Я окончил 5-й класс. Родители решили переехать в Сортавалу, где нам для учёбы были все условия. Работа для отца тоже была, и он поехал в Сортавалу для устройства на работу и получения жилья.
И вот мечты воплотились в жизнь! В мае 1952 года наша семья переехала в Сортавалу, в центр города. Нам дали трёхкомнатную квартиру на переулке Суворова, д. 2, кв.10. Окна нашей квартиры смотрели на кафе «Военторг», рядом был сквер с памятником Петру Шемейко, Дом офицеров. Школа № 2 (впоследствии школа-интернат), в которой мне предстояло учиться, потрясла меня. В это здание я влюбился, и оно мне нравится до настоящего времени. Когда я бываю в Сортавале – всегда прихожу к этому зданию, в нём я учился с 6-го по 10-й класс. Моя сестра училась в средней школе № 1, в неё меня почему-то не приняли.
И как бы то ни было, Валаам – частица моей жизни. Более того – это важная частица – она определила мою будущую профессию и весь смысл моей жизни! По-видимому, так и было предопределено мне судьбой: познать ещё в детстве чужую боль и страдания, чужое горе. Хотя говорят, что чужого горя не бывает. Не верьте.
На Валааме был организован дом инвалидов. В СМИ после 1984 года пишут, что на Валааме был организован лагерь. Это не соответствует официальным документам. Официальное название: Валаамский дом инвалидов. То есть сюда и направлялись инвалиды. В первую очередь из закрываемых домов инвалидов, а также направляемых отделами социального обеспечения и в первую очередь из Карелии.
К тому, что вокруг меня инвалиды, я, ещё малыш, уже привык. Жизнь в Муромском инвалидном доме как бы убедила меня, мальчишку, в том, что вокруг живут сирые и ущербные, и их много, и лишь немногие нормальные, здоровые люди. Это вызывало у меня чувство вины перед ними, что у меня и руки, и ноги есть, а у них ‒ нет. Почему? Мне теперь кажется, что где-то подсознательно у меня уже формировалось желание оказывать им помощь, дать им недостающие руки и ноги, избавить от болезней. Это подсознательно, а в жизни я старался помочь им всем тем, чем мог.
Когда мы приехали на Валаам и я увидел ещё более уродливые формы тела человека, искалеченного войной, у меня некоторое время была депрессия. Действительно ли это те, кто потерял здоровье на войне? И как это случилось? В 1950 году на Валаам было завезено около 800 инвалидов, но могу сказать точно, что инвалидов Великой Отечественной войны было не более 50‒60 человек. Все остальные были одинокие престарелые больные инвалиды с различными заболеваниями, в том числе туберкулёзом и психическими болезнями. Туберкулёзных больных разместили в Никольском ските, а психических больных ‒ в Красном ските. За всё время проживания на острове (1950‒1952) я видел два «самовара», как называли инвалидов без рук и ног. Но к ним персонал старался никого не допускать. Со всеми остальными участниками войны (инвалидами) мы, школьники, встречались и слушали их рассказы о войне. Не могу сказать, что это было часто, но такие встречи были. Директор школы, участник Великой Отечественной войны Матвей Исаакович Рюнтю умел находить подход к ветеранам, и они соглашались встретиться со школьниками.
Подсознательно я уже готов был стать врачевателем их недугов, ампутированных ног и рук, обожжённых лиц и исковерканных судеб. Желание быть врачом крепло день ото дня и год от года.
Но всё было ещё впереди. Жизнь ставила передо мной новые задачи. Возникало много соблазнов. Море. Электроника. Педагогика. Журналистика. Фотография. Я всем увлекался. В сортавальской школе меня в шутку называли: «авто-фото-вело-мото-трактор-радио-монтёр». Слава, выбор за тобой! Но это уже тема для другого очерка. Могу лишь сказать, что в 1957 году вместе с другом Эдиком Житковым ездили в Ленинград поступать в Высшее инженерное морское училище имени С. О. Макарова, но не поступили, и вернулись в Сортавалу. С мечтой о море было покончено. Хотя я целый год ещё работал мотористом-рулевым спасательной станции ДОСААФ города Сортавалы.
БУДЬ МИЛОСЕРДЕН
Я из таких семян пророс,
Что милосердием зовётся.
Пройти бы мимо, где беда,
Помочь не каждый отзовётся.
Чужое горе видел с детства.
Старался помощь оказать.
Но видел и бездушных,
Чужой беды не замечать.
Остановись! Оставь свои дела.
Твоё участие здесь необходимо.
Как видишь, человек в беде,
И помощь здесь незаменима.
Твой труд, сочувствие в беде
Не пропадут напрасно.
Остановись и помоги.
От помощи кому-то будет легче
ПРОТЕЗЫ
Я с детства их ненавижу.
Протезы, ремни, костыли…
Они в моей памяти детской
Засели занозой войны.
И днём и во снах были рядом.
Без рук и без ног мужики.
Война так расправилась с ними
Чтоб радость несли костыли.
И женщин война не щадила.
Безжалостно с них дань взяла:
Руками, ногами, глазами ‒
Сполна поживилась она.
Как вспомню, так сердце забьётся
От жалости к ним и тоски.
Какими красавцами были
Они до начала войны.
По воле судьбы их собрали
На остров Валаам в интернат.
И друг перед другом они выставляли
Протезы, культи, костыли.
Война ненавистна мне с детства.
Я помню о ней каждый день.
Профессию выбрал такую,
Калек от войны чтоб лечить.
Проживает в Крыму. Родилась и работала в Донецке. По профессии инженер «ЭВМ приборы и устройства». Окончила Донецкий техникум промышленной автоматики. Родители-учителя смогли явить своей жизнью пример любви к своим и чужим детям. Поиск ответа на вопрос, почему грехопадению человека косвенно способствовали именно деревья – древо жизни, древо познания, – привёл к творчеству. Вдохновение черпает из состояний природы.
Радуга
Весеннее Солнце…
Его первое тепло дотрагивается до земли, как поцелуй, пробудивший спящую красавицу из сказки.
И вот природа, принимая тёплые прикосновения, пробуждается и буйствует, будто торопится восполнить то, что проспала, пронежилась, растворяясь в беспамятстве сна.
И ты даже не успеваешь налюбоваться, насмотреться и надышаться…
Вот только были совсем маленькими листья мака, так похожего на солнце, как вдруг ‒ лежат уже его створочки на земле, а на тонкой и упругой ножке возвышается над землёй прекрасная юбочка алого цвета.
Она ещё смятая и сморщенная, как только что родившийся ребёнок. Озирается по сторонам, робко покачивается и тянется к самому солнцу.
А ты смотришь на это маленькое цветочное солнышко и думаешь: «Как всё-таки хорошо, что радость солнца в том, чтобы отдать себя. Оно просто служит. А что бы было, если бы солнце стало брать пример с людей? Как мало света посылало бы оно земле, видя скупость человека? Какой бы… стала радуга?
Красный…
…какой кровавой была бы она ‒ кровожадный род людской!
Оранжевый…
…какой бы стала огненной от тех хлопот, которые мы сваливаем себе на плечи ‒ хлопотливые.
Жёлтый…
…она побледнела бы от страха, что упрёмся в тупик – трусливые.
Зелёный…
…она позеленел бы, увидев, что мы питаемся вчерашней злобой – злопамятные!
Голубой…
…она бы выгорела и стала бледно-голубой от страсти людской и похотливости.
Синий…
…она бы стала синей, слушая людские скандалы и пересуды, бесконечные ссоры и завистливые взгляды пожирающие, утонув в море гнева людского.
Фиолетовый…
…она стала бы почти чёрной, видя зависть людскую – завистники!
Вот так изменилась бы радуга и охладело солнце, сморщилось и постарело бы, умерло, погрузив всю Вселенную в свою смерть.
Какое счастье!!! Что солнце – просто светит, просто служит, просто отдаёт!
Какое счастье, что оно многих вещей не знает, которые знаем мы, люди.
Какое счастье, что оно точно знает, что служит Тому, кто возжёг его!
Прекрасный цветок! Да ты и не знаешь, как ты красив! Ты только что увидел свет солнца, тебя коснулся тёплый ветерок, заботливый дождик напоил. Краток твой век…
Скажи: разве ты мечтаешь о вечной молодости? Ведь ты пришёл предложить от полноты своей, а не взять. От «ничего»… ‒ взять нечего… Ты даришь столько радости простым своим присутствием в мире… Даришь радость человеку! А человек…?! Заботясь только о теле своём, неустанно хлопочет над тем, лишь бы тело это как можно медленнее и дольше везло его по пути к роковому концу.
Так КТО ТЫ, душа моя? Воскресай, душа моя! Воскресай!
След
Я думал, вы – ангелы,
Сыны Всевышнего – все вы.
(Пс.82:6 )
Ангел Хранитель.
…он держит тебя на руках и никогда не оставляет – чувствует ли человек себя Иудой или Царём – его преданность душе твоей безусловна.
Что он чувствует рядом с человеком? Может быть, он хочет спросить:
Как тебе, смельчак, удаётся жить так, будто ты будешь жить вечно?
Как вы, мертвецы, стоите в обнимку с домами, машинами, богатством и не ощущаете, что вы – гости Его?
Как тебе удаётся со своей рассеянной набожностью, упрямой верой обвешать всего себя искажениями, оставаясь пустым, как «платье», не осязать день и не чувствовать, что час пробил?
Как тебе удаётся с такой виртуозностью выдавать своё ползание за полёт?
Как ты в своей самоуверенности не можешь понять, что Он не будет потакать твоим прихотям и капризам; это ты должен Учиться от Него.
…и ждёт… ждёт…, когда же ты скажешь: «Что это со мною, Отец?!»
И как Ангел, наверное, радуется неземной радостью, радуется много больше тебя, когда ты уже:
– можешь понять, что лучше подражать – Неподражаемому…
– понимаешь, как тяжело «Мужи несут Бремя»…
– проникаешься пониманием того, как под Бременем Его сгибаются Старцы…
– принимаешь Благовест – в Живое сердце…
– никого не лишаешь Надежды и уже можешь принять Его сторону.
– когда Живое Слово для тебя – это призыв продолжить Путь.
Возвращение блудного сына…, как волна, которая смочит горячий песок у самого берега, а затем раскается, что оставляет море, ибо высохнет…
Сорняки.
Ты знаешь, однажды как-то подумалось, что…
Как могло случиться, что всего лишь одна змея заползла в рай, и весь Рай превратился …
Начало лета.
Раннее утро ещё влажное, протяжное, тихое и певучее… А ты ступаешь в саду неслышно, чтоб не спугнуть и не нарушить, и не испортить …
Смотри-ка, маленький кустик гортензии. Ты чего меня позвал? Что у тебя не так?
Неведомое и невидимое «притяжение» всегда приводит тебя в нужное место и в нужное время. Надо только отвлечься от себя самого в эти минуты – на время пребывания, на момент проникновения.
И вот прямо сейчас ты стоишь, замерев, перед растением, позвавшим на помощь, и сразу не можешь определить, стараешься понять: что же тут случилось?
Взгляд твой внимательно, придирчиво и медленно скользит по листьям, прилипает и тянется, чтоб не пропустить, чтоб обнаружить, т. к. ты знаешь абсолютно точно, что такое «притяжение» не может случиться беспричинно.
Ах! Вот оно что?! И ты уже отчётливо видишь, как с одной стороны растение оплетается паутинкой. Смотри же, как цепко и плотно она опутывает растение, завоёвывая пространство, проникая и к корню, и к стволику, и к листьям – перекрывая дыхание, являя собою угрозу и для цветения, и для жизни…
Сорняк – это всегда очень живучее и сильное растение. Сорняк может вытеснить любой цветок, завоюет в кратчайший срок место под солнцем, уничтожит даже сильное растение. Сорняки замечательно растут без всякого ухода – сами по себе.
Чем не паразит? А? Они – реальная угроза саду. Тут смотри в оба, как говорится!
Так и слово. Сколько слов-сорняков в речи человека?! Новомодные включения в речь даже словами назвать невозможно. Привыкая наполнять свою речь сорняками, мы из неё постепенно вытесняем наполнение, заменяя пустотой и превращая в праздное пустословие.
Сорняки с нашего согласия уверенно живут внутри нас, засоряют, вытесняют, оплетают собою человека, источают зловонность вокруг, не давая дышать ни говорящему, ни окружающим…
Чем не паразит? А? А ведь слова создают мир в человеке – детально и в каждом. Жизнь пульсирует, как дыхание. День и ночь… Вдох и выдох… Весь проявленный мир – это «выдох» Бога. Ведь говорит человек только на выдохе.
Но мы не придаём должного значения речи человеческой. Что ж мы – люди – так «засоряемся»?
А может быть, беда наша в том, что мы думаем, что речь и язык необходимы человеку просто для разговора, для понимания речи людей? Но суть-то в чём? В том, чтобы понимать не речь как таковую, а нужно понять человека! По большому счёту слово формирует нашу жизнь и даже мимику лица, мускулы на лице. И искоренить «сорняки» не так просто. Но так важно – заметить!
Заметить и вырвать с корнем!
У человека есть удивительная возможность! Выдыхать, то есть – иметь голос, а значит – порождать ТВОРЕНИЯ слов.
«В Начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»
(Иоанн 1:1)
Так что мы порождаем сегодня?! Чем наполняем свою речь? И что такое для нас Начало?.. и потерянный Рай?
Шёпот
Последние тёплые осенние дни…
Листья, шурша, опадали, завершая своё путешествие прощальным танцем.
А Солнце оставляло ещё несколько жарких часов людям, лаская их лица, заставляя щуриться от нестерпимого блеска.
Дед и маленький внук сидели на пеньке от поваленного бурей дерева, греясь под осенними солнечными лучами, и вели свою неспешную беседу.
Внук возился в зелёной, но уже увядающей траве, выискивая палочкой жучков и муравьёв, наблюдая за хлопотами такого непонятного и удивительного для него мира – мира букашек.
‒ Дедуля, а они меня слышат, а?
‒ Нет, голубчик, не слышат.
‒ Но тебя же я слышу!
‒ Ты тоже можешь услышать только то, что тебе знакомо – поэтому и нравится тебе. Ты слышишь и понимаешь только потому, что тебе это знакомо. Людям только кажется, что они слышат друг друга.
‒ Ну да-а-а?! А если ты мне скажешь то, что я ещё не знаю? Как мне понять?
‒ Если только ты захочешь знать по-настоящему и слышать по-настоящему, то услышишь! Чаще человек говорит только ради того, чтоб слышать себя самого – для своей услады.
‒ Дедуль, а как это – захотеть по– настоящему? Разве можно хотеть понарошку?
‒ Можно, голубчик… хотеть и понарошку…
Тут дед задумчиво посмотрел на проплывающие облака. Сквозь огромное облако, прикрывшее своим телом солнечный диск, рассыпаясь и обнимая всю землю, проливались золотисто-сияющие лучи.
‒ Милый мой человек, ‒ тихо заговорил дед, ‒ люди сами выбирают, как им разговаривать между собой.
Глаза его блестели и почти слезились, голос становился всё тише и мягче, спокойнее и теплее. Казалось, что он говорил очень осторожно и бережно, подбирая слова, словно прислушивался внутри себя к тихому Шёпоту самого Бога.
‒ Ты можешь говорить и думать о себе, что ты знаешь, о чём говоришь, и так говорить очень нравится людям. Хотя своим громким голосом они заглушают голос сердца. А в сердце всегда говорит ТОТ, кто создал тебя. Секрет в том, что говорит Он всегда очень тихо – шёпотом. Это Шёпот Бога в твоём сердце. Если хочешь знать по-настоящему, то запомни! Ты всегда говоришь о том, что близко тебе. Тебе это нравится! Но если хочешь знать не понарошку, то всегда притягиваешься, как магнитом, к тому, что ещё незнакомо тебе, но так желанно и ближе сердцу. Ты будешь свидетелем величайшего Чуда! Своим вниманием, прислушиваясь, ты открываешь своё сердце, и только тогда через твоё сердце может говорить ТОТ, кто создал тебя.
Говорить можно то, что знакомо и близко – тебе.
И говорить можно то, что незнакомо, но близко – Сердцу.
И пойми разницу в этом!
Добавить комментарий