ЗАМОСКВОРЕЦКАЯ СВЕЧА
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2019 / 6, 15.02.2019, автор: Александр БОБРОВ
ПЕВЕЦ ВО СТАНЕ
Александр Бобров – русский поэт с той особой лихостью, красотой, буйством и таинственной печалью, что сочетались в Есенине, Васильеве, Передрееве. Он из гнезда этих русских поэтов. Вот он берёт гитару, и его сладкозвучные стихи ложатся на музыку. Звенящая походная песня, от которой в каждом мужском сердце просыпаются удаль и храбрость, ты становишься русским воином.
Вот звучит чудный стих «Россия-мать, дорога свята, и нет возврата нам назад…». И в тебе слёзное, сыновье, молитвенное, страх потерять ненаглядную матерь свою, стремление укрыться под её сберегающим дивным покровом. А вот и любовный стих. И все женщины мира, самые прекрасные и добрые из них тянутся к поэту, взирают на него с обожанием.
Бобров – сын Замоскворечья и дитя «страшных лет России». В проклятом девяносто первом, когда сокрушалась страна, и бесы летали и скакали по Москве, мы, русские писатели, замуровали себя в нашем Доме на Комсомольском проспекте, отражали атаки нетопырей, молились, пели песни, читали стихи, пили горькую водку. И Бобров был среди нас как «певец во стане русских воинов». В кровавом девяносто третьем его гитара звучала на баррикадах у Дома советов. Он выходил на балкон и читал народу стихи о грядущей победе.
В дни радости его боготворили и клали к его ногам цветы. В дни напасти в него плевали, стреляли, кидали каменья. «Но песня – песнью всё пребудет, в толпе всё кто-нибудь поёт».
Пой, русский псалмопевец Александр Бобров! А мы, твои товарищи и братья, тебе подпоём.
Александр ПРОХАНОВ
Александр БОБРОВ
***
Замоскворецкие были и встречи…
Сквер зажигает прощальные свечи,
Осень листвою легла у корней.
Преображается Замоскворечье,
Брезжат в Москва-реке лики и речи –
Самое светлое в жизни моей.
Здесь, выражаясь красиво – пенаты,
Все пораженья мои и награды,
Все обретенья мои и грехи,
Дерзость мальчишки и верность солдата,
Заповедь бати,
Грамота брата,
Первые грёзы,
Смыслы,
Стихи…
ПОД ЛЁГКИМ СНЕГОМ
Я иду за тобою следом
Сквозь толпу и безлюдный лес.
Как живёшь ты под лёгким снегом,
Еле падающим с небес?
Он как будто бы зависает
Над Москвою и над судьбой,
Ненавязчиво завещает
Не прощаться ещё с тобой.
Будет вечером небо звёздно,
А в мороз – тяжелей дышать…
Даже если всё безнадёжно –
Он внушает не поспешать.
И пока в капюшоне светлом,
По стране, приказавшей петь,
Ты проходишь под лёгким снегом –
Как с восторгом не поглядеть!
СЛАВЯНСКАЯ ЗВЕЗДА
Вадиму Логазько
Политика вломилась в горницу,
Вмешалась в русскую судьбу:
Меня певца славянской вольницы,
Допрашивали в СБУ!
Иди упорно от противного
И с отреченьем не спеши:
Поэта – можно депортировать,
А Украину из души?
А древний Киев, склоны лаврские
И откровенья через край,
И карий взгляд лукаво-ласковый,
И жаркий шёпот «Почикай…».
Я подожду. Они опомнятся
Под телекрики: «Никогда!».
Не зря заглядывает в горницу
Моя славянская звезда.
Она – в крови, она туманится
Под вой нацистов: «Вот же, вот!».
От них – и духа не останется,
А наша песня – оживёт!
В ЦАРЬГРАДЕ
На горбатых улочках Стамбула,
Где года откатывают вспять,
Понял я, что жажда не уснула
Хоть немного женщину понять.
Вот идут красавицы в хиджабах,
Образ их загадочен и тих.
Думаю, конечно, не о бабах –
О далёких женщинах моих.
Их поползновенья неустанны –
Быть любых превратностей мудрей
Со времён воспетой Роксоланы
До Марины – спутницы моей.
Нет, не закидоны Эрдогана
И не Акдениза благодать –
Женщина эпохи чистогана –
Вот что продолжает волновать.
Что в умах и душах изменилось?
Что дало одиннадцать веков?
Зря ли Богородица явилась,
Вознося над Влахерном покров?
И кричат с мечетей муэдзины,
И молчат надгробия гробниц,
Что, конечно, властвуют мужчины,
Но до ей очерченных границ.
В ПУТИ
От Замоскворечья до Дуная,
Все свои дороги вспоминая,
Понял вдруг, что их связал мой брат.
Если б он не пал под Ленинградом,
Я бы, люди, не жил с вами рядом,
Не был бы своей России рад.
Здесь – мои рыбацкие рассветы,
Здесь – мои дурацкие ответы
На вопросы, вставшие ребром.
Но моя держава их прощала,
Снова провожала от причала,
И вода сверкала серебром.
Я не знаю, сколько мне осталось,
Не берёт в пути меня усталость,
Я ещё с попутчицей шучу,
А настигнет вечная остуда –
Может, с братом встречусь…
И оттуда
Первым снегом к внукам прилечу.
***
Федя и Алёна
Собирают сливы.
Август опалённый
Слышит смех счастливый.
И редеет крона,
Листья облетают.
Федя и Алёна
В труд ещё играют.
Знойный полдень светел,
Голуби воркуют,
А в России дети
Эти игры любят.
Что потом случится?
Кто-то или что-то
Радостно трудиться
Отобьёт охоту…
А пока влюблённо
Взрослые взирают:
Федя и Алёна
Сливы собирают.
ЗАМОСКВОРЕЦКАЯ СВЕЧА
Москва погрязла в барышах
И пенки с прошлого снимает,
Но в ней по-прежнему сияет
Храм Воскресенья в Кадашах,
Звонит из-за Его плеча…
Пускай я жил в полуподвале,
Мой храм недаром называли –
Замоскворецкая свеча.
Она горит из детских лет
И путь грядущий – освещает
И ничего не обещает,
Напоминает про завет:
Плеяда лучших москвичей
И брат мой – лучший из Бобровых –
Взывают помнить в битвах новых,
Откуда родом?
С кем?
И чей?..
В воскресенье 17 февраля, в 15 часов в малом зале ЦДЛ состоится вечер, посвящённый 75-летию Александра Боброва: «Замоскворецкие были и встречи», и представление новой книги «Родина облаков».
Вахмистр. Отличная. пронзительная подборка стихов! Александр Бобров – истинно русский поэт и настоящий человек. Он доказал это всей своей судьбой. 14 февраля вновь читал его стихи и мысленно поздравлял их автора с юбилеем. Здравия желаю, княже Александр!
Самое неприятное в советских стихотворцах – оголтелое стихописание и желание все написанное опубликовать.
Не стихи это.
Оголтелость в писании текстов (как прозаических, так и поэтических) равно как и оголтелое желание опубликоваться есть одно из основных свойств ГРАФОМАНСТВА. Уточняю: ТАК НАЗЫВАЕМОГО “графоманства”, потому что принципиальной разницы между т.н. графоманством и т.н. “писательством” НЕТ. Это всего-навсего вопрос терминологии. Те же яйца, только вид сбоку.
Собственно, я о том же, но не хотелось ярлыки вешать. Да и юбилей у человека. А то, что он плоть от плоти советский писатель, видно даже глухому. Что не мастер – тоже на виду. Для мастера характерен строгий отбор. Советские писатели жили с публикаций, других источников почти не было. Но еще одна характерная черта советского писателя – банальность мысли, убогость содержания. И эту банальность, эту убогость они всовывали читателям, потому что иначе писать не умели, а печататься было нужно, чтобы жить. Это замкнутый круг. И добавлю, чтобы потом не полемизировать насчет духовности, доброты, гуманизма. Банальные истины часто самые правильные, только их не надо насильно вдалбливать, считая, что ты такой добрый и духовный, а другие еще не созрели. Нужно родину любить? Кто сомневается. Нельзя слабых обижать? Конечно, только подонки поступают иначе. Жить надо честно, не за чужой счет, чтя святыни? Трижды – надо. Только я это и без советских писателей знаю. И не хочу, чтобы мне посредственными стихами и прозой внушали истины, которые давно известны. Вот проблема. А советский писатель не может промолчать. Кроме разных прочих вещей – плохонькое образование, узкий кругозор, пошлость мышления – он вынужден впихивать продукт своего вдохновения. Он с этого живет. Были, конечно, исключения, но единичные. Масса – самая темная и аморфная.
Стихи слабые, как и характер автора, чего бы о нём не говорили в связи с юбилеем. Грешно врать, господа.