Жизнь не опечатка, не случайность, не ошибка
№ 2024 / 31, 16.08.2024, автор: Станислав РЫЖОВ (г. Магадан)
В последний день июля я узнал (смс от В.В. Огрызко), что 15 августа исполняется 100 лет со дня рождения его отца, Вячеслава Иосифовича. Я много лет общался с ним, хоть не тесно, в основном по работе, и данные заметки – дань памяти этому доброму, скромному и светлому человеку.
Человек призывается к святости
В этот день, 31 июля (я слежу за календарём), Церковь вспоминала среди других и древнего святого отшельника Памву (IV в.). Он известен тем, что ещё в ранней молодости руководствовался словами, которые поразили его в юности. В начале своего иночества святой Памва услышал стих из 38-го псалма Давида «сохраню пути моя, еже не согрешати ми языком моим». Т.е. «буду наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим». Эти слова глубоко запали в его душу, и он стремился следовать им всегда. Поэтому, когда его о чём-либо спрашивали, он отвечал только после долгого размышления и молитвы, опасаясь сказать что-либо, о чём впоследствии мог бы пожалеть. Преподобный Антоний Великий говорил, что преподобный Памва страхом Божиим вселил в себя Духа Святого.
И сразу память спроецировала образ Вячеслава Иосифовича на этого египетского пустынника – старший Огрызко тоже был аккуратен, деликатен в слове, да и вообще по жизни.
Кажется, допустимы ли такие аналогии? Очень даже! Это ведь – «делать жизнь с кого». Бог выделяет, являет святых людей для нас, показывая, как должно идти по жизни. Все мы призываемся к святости, говорили многие подвижники, такие же, как мы, люди.
Вот Пимен Великий: «Три дела мы видели у отца Памвы: голод всякий день, молчание и рукоделие». Кто-то скажет: ну это ж монахи!..
А посмотреть поглубже: «голод» – это воздержание в пище, которое так необходимо нам сегодня, в мире обильной, изощрённейшей еды, в котором мы живём, объедаясь, толстея, об этом кричат врачи, мы едим в три раза больше необходимого для поддержания жизненного тонуса, отсюда целые индустрии, в том числе мошенников – как похудеть, тысячи и тысячи диет, орды психологов, психиатров, специалистов по расстройству пищевого поведения и т.д. и т.п. Дурдом, одним словом. Не говоря уже о том, что во многих странах люди просто элементарно голодают.
Включим классику, Льва Николаича Толстого:
«Взгляните на лица и сложения людей нашего круга и времени, – на многих из этих лиц с висящими подбородками и щеками, ожиревшими членами и развитыми животами лежит неизгладимый отпечаток развратной жизни. Да это и не может быть иначе. Присмотритесь к нашей жизни, к тому, чем движимо большинство людей нашего мира; спросите себя, какой главный интерес этого большинства? И как ни странно это может показаться нам, привыкшим скрывать наши настоящие интересы и выставлять фальшивые, искусственные, – главный интерес жизни большинства людей нашего времени – это удовлетворение вкуса, удовольствие еды, жранье. Начиная с беднейших до богатейших сословий общества, обжорство, я думаю, есть главная цель, есть главное удовольствие нашей жизни».
О, вспомните, почитайте классика, он и не такое говорил ещё об обжорстве, похлеще, очень актуально!..
Все святые знали это и призывали: «воздержно пий, мало яждь (ешь): здрав будеши. Твори благо, бегай злаго: спасен будеши» – св. Митрофан Воронежский (которого очень почитал Пётр Первый).
А «рукоделие»? Да это необходимость работать, трудиться, которая для нас очевидна во всем многообразии занятий и профессий – от сталевара до айтишника. Как говорит апостол Павел: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь».
Ну а «молчание» – это высочайшая добродетель, трудно исполняемая, особенно сегодня (чаты, боты, обормоты, «тятя, тятя, наши сети…»). Апостол Павел:
«так и язык – небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает!» (Иак 3:5).
Мы знаем с детства: язык мой – враг мой, если не обуздываем.
Легендарная двухэтажка
Вячеслав Иосифович Огрызко, светлая ему память, работал корректором в Магаданском книжном издательстве, я был знаком с ним, начиная с первых месяцев пребывания в Магадане, куда я прибыл по распределению (напросившись) после окончания журфака Ленинградского государственного университета им. А.Жданова и был принят на работу литсотрудником (хорошее было именование) в редакцию областной молодежной газеты «Магаданский комсомолец».
Редакция «МК» находилась в легендарной деревянной двухэтажке, стоявшей на месте нынешнего кафедрального Свято-Троицкого Собора. Именно в ней располагалось в 30-е годы руководство «Дальстроя», комбината особого назначения, здесь был как бы духовный корень территории…
В ту пору, когда приехал я, эта двухэтажка в виде широкой буквы «П» изрядно была изношена, однако кипела, как муравейник, молодой и весёлой жизнью. Здесь, в левом крыле (если смотреть анфас) находилось и магаданское книжное издательство, рядом с нашим «Комсомольцем» («МК») – консультационный пункт Всесоюзного юридического заочного института (ВЮЗИ), в котором училось, наверное, чуть ли не пол-области, и не только – сюда приезжали из Якутии, с Камчатки, и для многих (мы-то знали!) это была не только учёба ради образования, а возможность оторваться от рабочих будней, съездить в «столицу» колымского края, отдохнуть и «разрядиться».
«Вюзишники» во время сессий были основной массой, заполнявшей наш двухэтажный муравейник, а были еще горкомы партии и комсомола, ДОСААФ, университет марксизма-ленинизма, общество «Знание», комитет защиты мира, несколько небольших организаций, и народ сновал по скрипучим деревянным полам, чуть покосившимся лестницам с первого на второй этаж, со второго на первый, всегда здесь было многолюдно и шумно.
Как и книжное издательство, так и первая молодёжная газета родилась в эпоху перемен, когда за спиной ещё дышал уходящий в историю «Дальстрой», на территории прошла первая волна коренных изменений и была образована (в 1953 году) Магаданская область, одна из самых обширных в СССР по площади, охватывающая всю Колыму и Чукотку (в таком виде она просуществовала до 1992 «демократического» года).
Со временем, как молодой литератор, стал я захаживать и к соседям, в издательство, откуда поступали предложения что-то подготовить для того или иного сборника. Редакторы, сотрудники, в том числе корректоры в основном были женщины, все очень доброжелательные. Да и время было ещё весёлое, восходящее по светлой оптимистической перспективе, середина-вторая половина 70-х.
Вячеславу Иосифовичу было тогда тридцать с небольшим, издательство возникло сразу после образования области – в 1954 году, на базе издательства Дальстроя НКВД «Советская Колыма», занимавшегося в основном тиражированием ведомственной документации, переизданиями правительственных документов, лучших произведений советской и зарубежной литературы, материалов из центральных газет.
С образованием области встала необходимость выпуска книг в основном на местном материале. Задачами нового издательства были определены: издание и переиздание художественной литературы, в том числе произведений о жизни северо-восточных районов нашей страны и произведений местных авторов; издание и переиздание массовой общественно-политической литературы, литературы по истории и развитию культуры народов Магаданской области; издание массовой производственной и технической литературы, охватывающей вопросы экономического развития области, распространение передовых методов труда в промышленности и сельском хозяйстве; выпуск ведомственных изданий по заказам предприятий и учреждений области; изучение читательских запросов и работа с авторами по созданию произведений художественной литературы, книг по истории освоения Дальнего Севера, о производственной и общественно-политической жизни в области.
С 1956 г. издательство выпускало литературу на языках народностей Севера. Это были книги и брошюры общественно-политической тематики, произведения русской и зарубежной классики, переведённые на чукотский, эскимосский и эвенский языки. Признанием заслуг магаданских издателей явились дипломы, полученные на различных конкурсах, которыми были отмечены самые лучшие книги, изданные в Магадане. В этой же информации (сайт обл. б-ки им. А.С. Пушкина) сообщается, что «большой вклад в становление и развитие издательства внесли Т.П. Матвеев, Н.В. Козлов, П.Г. Морозов, Л.Н. Стебакова, Л.Н. Ягунова, Л.А. Савельева, Л.Г. Тынель, М.П. Легков, П.П. Нефёдов, А.М. Бирюков, В.И. Першин, В.И. Огрызко, Л.И. Юрченко, В.В. Плоская, К.И. Болдырева, Р.С. Алчинова и др.»
Атмосфера
Это было особенное, совершенно неповторимое время в Магадане, на всём Северо-Востоке страны, ещё СССР. Сама атмосфера тех первых лет послесталинской эпохи была наполнена здесь, на Колыме, в особой, наверное, мере воздухом надежды, освобождения, непрерывно прибывающей верой в лучшее будущее на фоне стремительно исчезающего прошлого…
Возвращались, в снегу седины.
Без бумажника. Без чемодана.
Кто пораньше – со страшной войны.
Кто попозже – из Магадана.
Мчатся рельсы и вьются шоссе…
Дорогое моё поколенье.
Посидим. Помолчим. С возвращеньем!
Мы-то знаем, вернулись не все.
(В. Заславский, 1955 год)
В одном из интервью Вячеслав Огрызко младший говорил:
«Да, и многие из этих людей после отбытого ими срока наказания осели в Магадане, во многом сформировали особую и очень высокую культуру этого города, который, к тому же, стал и центром культурной жизни для целого ряда коренных народов Севера и Дальнего Востока».
Вячеслав Иосифович приехал в Магадан, по рассказу сына, в 1948 году. Фамилия Огрызко, роды их впервые упоминаются в церковной литературе… Согласно одной из версии, фамилия Огрызко имеет славянское происхождение. Она может быть связана с древнерусским словом «Огрызъ», означающим «острый», «заострённый». Такое название могло быть дано человеку, который обладал острым умом, был проворным или имел изощрённый интеллект. В числе известных носителей этой фамилии Википедия называет и сына Вячеслава Иосифовича – Огрызко Вячеслава Вячеславовича (род. 1960) – российского литературоведа, критика и публициста.
«Папа родом из Белоруссии, Лепельский район Витебской области, – вспоминает сын. – Первый раз его отца взяли в 1934 году. Моя бабушка вместе с четырьмя детьми (папа был старшим) отправилась к мужу, которого сослали в Новосибирск. Второй арест был уже в 37-м. Он окончился расстрелом…»
На Колыму отец завербовался через несколько лет после войны. Он много где поработал, пока в 1951 году не устроился корректором в областную типографию, а затем в издательство.
В типографии ничего похожего на компьютеры и близко, естественно, ещё не было, фотоснимки воспроизводились на металлических пластинах, клише, всё это с отлитыми в металле полосами закреплялось на барабане большой ротационной машины, и когда эта тяжёлая «амуниция» была прилажена и подогнана, начиналась, с грохочущим круговращением, печать газеты или иной продукции.
После нескольких оборотов, когда выползала первая лента новоиспечённого номера, печатник останавливал машину, дежурный по номеру брал густо пахнущую краской газету, придирчиво, вдоль и поперёк всё просматривал – и если не находил «ничего такого», подписывал номер в печать и, прихватив несколько экземпляров, отправлялся восвояси домой…
Но бывали, хоть и редко, случаи, когда что-то недосмотрели или, не дай Бог, из обкома следовало указание снять или срочно поставить другой материал, тогда дело могло затянуться до полуночи, т.к. приходилось снимать тяжёлую, из гарта, полосу, и отливать новую… Печатники ругались, но куда деваться?
Мы порой в таких случаях, для облегчения, вспоминали классические ситуации, когда в 30–40-х за допущенные ляпы журналисты, редакторы или корректоры могли получить серьёзный срок. Особенно часто встречающийся в таких случаях вариант – состыковки, например, двух заголовков на соседних полосах. Скажем, на развороте, на второй полосе: «Коммунизм шагает по планете», а на третьей, крупно, и на таком же уровне, из международной жизни – «По стопам Гитлера». Элементарный недогляд, а люди получали сроки.
Этот пример рассказывал нам в Ленинградском университете опытнейший преподаватель Борис Вяземский, один из соавторов (с Н. Богдановым) «Справочника журналиста», настольной книги нескольких поколений газетчиков. Высокий, худой, с тростью, весьма саркастичный и вредный (с точки зрения студентов), он был профессионалом высокого класса, особенно в плане вёрстки и оформления газеты.
Помню, как он едко рассказывал про одного новоутверждённого редактора ленинградской «Смены», который распорядился, одержимый зудом новаторства, поставить титульный заголовок… вертикально. «На третий день его сняли», – удовлетворённо констатировал Вяземский.
Он же с возмущением рассказывал, противопоставляя наших журналистов «ихним», о случае, когда, кажется, в США, на мосту фоторепортёр тамошний увидел человека, готового броситься в воду. «И вместо того, чтобы остановить его, не дать погибнуть, этот, с позволения сказать, фоторепортёр, навострил фотоаппарат, чтобы заснять «уникальные» кадры!»
Сейчас нередко вспоминаю эти слова, когда народ, ошалевший от обилия мобильников, камер и прочих гаджетов, снимает и горе, и беду, чтобы скорее – в интернет!..
Особые слова благодарности, по прошествии десятилетий, всем нашим книжным и газетным корректорам («иных уж нет») – Вячеславу Иосифовичу Огрызко, Раисе Алчиновой, Любови Петренко, Майе, Любови Андриановой, Галине Петровой, Галине Башлыковой, Анне Андреевой, зорким и грамотным нашим помощникам – «очепятки» в ту пору, благодаря их бдительности, подкованности и грамотности были большой редкостью.
Вячеслав младший говорит, что до сих пор поражается – у отца не было спецобразования, а грамотность была отличная. Когда-то от него зависело трудоустройство приехавшей с КВЖД, из Харбина Лидии Николаевны Ягуновой, она рассказывала, как отец спрашивал её о степени владения русским языком (а сама Л.Н. стала великолепным редактором). В издательстве через него проходили все рукописи гранки, вёрстки магаданских писателей. Вяч. Вяч. вспоминает, как к ним приходил со своими рукописями В. Леонтьев (историк-этнограф, фольклорист, переводчик, член Союза писателей, кандидат исторических наук) и просил просмотреть перед сдачей в издательство все свои вещи…
«В наш дом… постоянно приходили люди, чьи книги он готовил к выходу в свет: писатели, учёные, деятели культуры и искусства, журналисты. В этой атмосфере я рос, она сильно повлияла на меня» (интервью на сайте газеты «Завтра»).
В книжном издательстве, естественно, внимательно читали две главные газеты – «Магаданскую правду» и «Магаданский комсомолец», в которых, особенно в молодёжке, публиковалось немало стихов, рассказов, очерков (впрочем, и в «районках» было много талантов). В редакциях постоянно толпился народ, литературная жизнь в тогдашнем Магадане расцветала пышным цветом. В журналистско-литературно-издательском сообществе все друг друга знали, постоянно общались (в т.ч. «за чашкой чая»). С газетчиками, литераторами нашего «МК», о которых упомяну, контактировал по роду своей работы и Вячеслав Иосифович, все его знали, нередко обращались, вычитывали совместно гранки будущих публикаций в различных сборниках, в альманахе «На Севере Дальнем», выходившем с 1955 года, вокруг которого формировался актив будущей писательской организации (1960 г.).
Через «МК» прошло немало талантливых, ставших затем известными людей. В 1958 году здесь работал Валентин Черных, будущий кинодраматург, режиссёр, автор сценария знаменитого, как сейчас говорят – культового фильма «Москва слезам не верит», получившего в 1980 г. Оскара. Попал он на Север после службы в Приморье, но в Магадане, поработав в молодёжке, пробыл недолго – женился на москвичке и уехал в столицу… Интересная деталь: спустя много лет, он рассказывал в интервью:
«…Первый сценарий я написал на первом курсе ВГИКа для документального фильма “Земля без Бога”. Это были мои впечатления о Колыме, куда я приехал после службы в армии в Приморье. Меня поразило, что на огромной территории Колымы и Чукотки в 1957 году не было ни одной церкви и даже часовни. Только через десять лет я написал первый сценарий для художественного кино…» (он не знал тогда, что до революции были и храмы, и часовни, всё посносили, уничтожили).
60-е годы, когда редакторами «МК» были Владимир Новиков, потом Вадим Кузнецов, Владимир Яковлев и Александр Бирюков – отмечены появлением молодой талантливой литературной поросли Северо-Востока: в это время публикуются первые произведения, а потом и книжки Альберта Мифтахутдинова, Владилена Леонтьева, Анатолия Пчёлкина, Олега Куваева, Альберта Адамова, Владимира Першина и других литераторов, в том числе коренных народов Севера – Юрия Рытхэу, Виктора Кеулькута, Антонины Кымытваль, Михаила Вальгиргина, Фёдора Тынэтыгына, Юрия Анко, Марии Амамич, Зои Ненлюмкиной, Татьяны Ачиргиной и др. И во многих из них корректором значится Вячеслав Иосифович Огрызко.
Ещё в 1957-м году в «МК» начало работать литературное объединение, которое в течение двух лет вела Ольга Гуссаковская, литсотрудник «МК», ставшая затем писательницей. Первая книга её была «Ищу страну Синегорию»…
Саша Бирюков (родившийся в Магадане, но выросший в Москве, и снова вернувшийся на Север), поработав немного в прокуратуре (он по образованию был юрист), ушёл в журналистику, активно и много писал, стал собственным корреспондентом АПН (Агентство печати «Новости», наряду с ТАСС – крупнейшее в стране, материалы шли на зарубеж), а потом, получив предложение возглавить «Магаданский комсомолец», дал согласие, потому, надо полагать, что связывал свои надежды с писательским трудом, а молодёжная газета была хорошей площадкой для этого во всех отношениях…
Вот как вспоминал сам А. Бирюков о своём дебюте и атмосфере тех лет (в беседе с Владиславом Ивановым, опубликованной в «Литературной России»):
«…Тогда казалось, что все твои друзья, знакомые сочиняют, пишут и читают. Так оно и было! Магадан являлся самым книгочейным городом, вот в чём я не сомневаюсь, и главное, самым понимающим толк в литературе. Это была мощнейшая и насыщенная литературная среда. И я тоже попал в неё. За что благодарен судьбе и… Юре Клепикову, с которым мы приехали в Магадан, тогда моему московскому другу, окончившему факультет журналистики (кстати, единственному по тем временам специалисту с высшим образованием на магаданской телестудии). Под его влиянием я в январе 1961 года впервые выступил в «Магаданском комсомольце» с кино-рецензией…» (Юрий Клепиков стал известным кинодраматургом и актёром, он автор сценариев таких фильмов как «Восхождение», «Пацаны», «Не болит голова у дятла», «Даурия» и др.).
И далее:
«…Я застал на Колыме краешек той первой гласности, безвозвратно замурованной социалистической системой. 50-е годы дали глоток свободы, а после этого – он, этот глоток, сохранившийся в творчестве, в образах, помогал выживать в режиме, в цензуре. В. Португалов, В. Гольдовская и другие «старшие товарищи» дали мне необходимый на первое время жизненный запас…»
Валентин Валентинович Португалов (1913–1969), поэт, переводчик, артист отбыл два срока на Колыме. Первый в 1937 г. по обвинению «за участие в террористической группе молодых литераторов, разрабатывающих план покушения на товарища Сталина», и второй (1946 г.), когда уже работал в Магаданском театре – за стихи о лагерном произволе, испытанном в годы заключения. Освободившись, трудился в Ягодном, худруком РДК, в 1957 с семьей переехал в Магадан, где работал в Доме народного творчества. Руководил «Эргыроном» на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве (ансамбль получил серебряную медаль), много сделал для публикации чукотских и эскимосских песен, в 1960 г. издал свою книгу стихов и поэм «Северо-Восток», в 62-м по рекомендации Константина Симонова был принят в Союз писателей… В 1963-м Португаловы переехали в Москву.
А. Бирюков вспоминал:
«Португалов был частым гостем «Магаданского комсомольца», в котором работали тогда его сравнительно юные приятели по поселку Ягодное, где он ещё недавно жил, – Володя Новиков, Владилен Кожемякин, Вася Шумков».
Отдал дань «МК» и Иван Гарающенко, приехавший в Магадан ещё в 1954 году. Он поработал некоторое время редактором областного комитета по телевидению и радиовещанию, перешёл в «МК», стал зав. отделом комсомольской жизни. Потом был ответсекретарем «Блокнота агитатора» (издание обкома партии), а впоследствии занял пост зав. сектором печати отдела пропаганды обкома, курировал все СМИ и издательства области.
В 1961 году он издал сборник очерков «Богатое содержание», но прославился другой книгой – «Прописан на Колыме», которая успела выйти в период так называемой «оттепели», а потом подвергалась критике. По нынешним временам это кажется удивительным: ничего в ней крамольного нет, просто была сделана одна из первых попыток поведать о людях нелёгкой судьбы, связанной с «гулагом»…
Кстати, ГУЛАГа никогда в Магадане не было, был трест Дальстрой и был Севвостлаг, который «просуществовал до лета 1957 г. Он «умер» вместе с реорганизацией Дальстроя. Уже исследованные архивные документы позволяют говорить о том, что в Севвостлаге с 1932 по 1957 гг. содержалось не менее 800 тысяч человек, из которых погибло (умерло по разным причинам, было расстреляно) до 150 тысяч человек. Такой осталась для потомков цена существования одного из главных «островов ГУЛАГа» на Северо-Востоке России в течение более чем четверти XX века», – писал историк Александр Козлов, старший научный сотрудник лаборатории истории и археологии СВКНИИ ДВО РАН.
Ни о каких «миллионах расстрелянных» на Колыме не может быть и речи, подсчёт самый безукоризненный – по рейсам пароходов (другого транспорта не было), сколько сюда, сколько отсюда, сколько привезли людей, сколько увезли, всё задокументировано, по спискам и категориям. Менее миллиона вообще побывало в лагерях за четверть века! Об этом приходится напоминать, потому что и по сей день московские гости с идеологией «Мемориала» (признан иноагентом) «Россия – страна ГУЛАГА» появляются в Магадане со своими фантазиями и предложениями. Да, было много трагического в те времена, однако говорить об этом надо в рамках и масштабах исторической правды.
Уже в первых номерах «МК» – публикации Ольги Гуссаковской, В. Шахнаровича, Валентины Юхименко, Володи Кима, стихи Геннадия Фадеева, Вадима Кузнецова … А вот под рубрикой «Так поступают комсомольцы» заметка «Подвиг Эдуарда Гунченко», где рассказывается, как десятиклассник Марковской школы спас тонувших колхозников, у которых перевернулась лодка… Впоследствии Эдуард неоднократно публиковался в «МК». Он стал геологом, после работы в СВКНИИ вернулся на родину, где организовал замечательный музей, посвящённый истории края.
Эти имена были хорошо знакомы северянам, также как появившиеся в «МК» в 57-м году имена Кирилла Николаева, редактора книжного издательства, тогдашних школьников Бориса Савченко (он стал писателем) и Ирины Лапшиновой (будущего радиодиктора) на «Странице юнкора»…
С первого номера работал в «МК» приехавший на Колыму по комсомольской путёвке двадцатилетний Эдуард Дубровский, издавший в 1960 г. книгу очерков «Тёплая земля». До газеты он успел потрудиться на руднике Матросова, машинистом скрепера, старателем, грузчиком. Впоследствии, закончив ВГИК и проработав несколько лет в «Киевнаучфильме», Дубровский переехал в Москву, стал сценаристом фильмов «Человек на земле», «Чужие в городе», «Дерзайте, вы талантливы», позднее – сериалов «Семейные тайны», «Оружие России», «Валерий Чкалов»…
Чуть позже в газете появились Владилен Кожемякин (ставший поэтом, он потом приезжал в Магадан уже в 80-е), Женя Берлинг, трудившийся впоследствии на Чукотке, автор нескольких очерковых книг (уехал в Израиль), Валя Азарников, работавший затем в «Магаданской правде», несколько лет – на маяке, где писал рассказы, затем изданные книгой…
В завотделах – Володя Першин, поэт, затем главный редактор книжного издательства. Володе принадлежат и бессмертные – без преувеличения – для столицы Колымы строки: «Этот странный – шестигранный – Магадан…» («Шестигранность», кстати, – не только характерный символ города, но и одна из особенностей магаданского менталитета).
Рядом в штатном расписании – Ирина Осмоловская, ставшая литературоведом и критиком, Александр Жаров… Саша, к сожалению, рано ушёл из жизни. Его дело продолжает сын Филипп Жаров, нынешний главный редактор информационного агентства «Колыма-Информ», ведущий сайтов Колыма.ру, Магадангород.
Александр Бирюков, будущий редактор, ещё числится (в архивной бухгалтерско-сметной документации) зав. «идиологическим» отделом. Именно через «и», наверное, от слова «иди», т.е. идиология как система, указующая – куда идти… Такая забавная «очепятка». (Потом это стал отдел пропаганды, а я со временем завотделом, хоть был беспартийным, до конца.)
«Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…»
А художником газеты был в те годы выросший в незаурядного графика Виктор Кошелев. Его рисунки, как и фотографии Василия Шумкова украшали страницы «Магаданского комсомольца». Жена его Нина Кошелева тоже была известным человеком (впоследствии стала директором областной библиотеки им. А.С. Пушкина, Почётным гражданином Магадана).
Именно у них в гостях «базировался» прилетавший на пару дней в Магадан Владимир Высоцкий… Напомню, что прилетел Высоцкий в Магадан к своему другу Игорю Кохановскому. Кохановский родился в Магадане, но вырос и учился в Москве (отец Игоря был знаком с директором «Дальстроя» Э.П. Берзиным, он и его друзья были арестованы по «делу Берзина»)…
Вот что рассказал Александр Бирюков в упомянутом интервью, объясняя, в частности, своё обращение к документалистике, связанной с «гулаговской» темой. Он говорит, что была в этом, «увы, и личная заинтересованность тоже, семейная скорее. До настоящего времени – при моём доступе к архивам – я не знаю, как погиб мой дед: то ли в лагере, то ли под следствием. Я не знаю, в чём был «виновен» мой отец, просидевший полтора года под четырьмя расстрельными статьями в доме Васькова, и мучившийся там же мой дядя – Василий Моисеевич, отец известного Игоря Кохановского…»
В 1965 г. Игорь Кохановский приехал на Север и стал корреспондентом «Магаданского комсомольца», где трудился по 1968-й год, в том числе собкором на Чукотке.
Вот как поведал он об этом в интервью, опубликованном в «Независимой газете» («Экслибрис») в июне 2012 года:
«… Так случилось, что я познакомился с Владимиром Новиковым, завотделом очерков в журнале «Смена», где были напечатаны мои стихи. И когда он узнал, что я бросил свою инженерную профессию и работаю внештатным корреспондентом «Московского комсомольца», то сказал, что если уж избирать стезю журналиста, то надо начинать не с «Московского», а с «Магаданского комсомольца» (Новиков несколько лет до этого был главным редактором этой газеты). И, ознакомившись с моими газетными публикациями, написал рекомендательное письмо в Магадан. Оттуда на меня прислали запрос и после футбольного матча СССР–Бразилия, где играли Гарринча и Пеле (этот матч я пропустить просто не мог), я уехал…»
По рассказу Нины Кошелевой, Высоцкий из-за погоды (как он сам объяснил) не мог вылететь в Одессу, на съёмки в фильме «Интервенция», и услышав в аэропорту о заканчивающейся посадке в Магадан, решил, пользуясь моментом и настроением, махнуть к другу и уговорил взять его на борт… Через тринадцать часов, с посадками-взлётами, он, прибыв в столицу Колымского края (24 марта 1968 г.), отправился разыскивать Игоря (у которого не было ещё постоянного жилья и адреса), нашёл редакцию «Магаданского комсомольца», дело было уже вечером, здесь толкались в коридоре только студенты-заочники ВЮЗИ, сдававшие зачёты…
Что было дальше, Нина Кошелева рассказывала со слов друга семьи, преподавателя ВЮЗИ Эдуарда Шахназарова:
«…Принимает он в этом знаменитом здании зачёт у заочников-юристов. Входит очередной студент. Поздоровался. Подошёл к столу. «Высоцкий», – представился. Шахназаров усадил его, задал вопрос по политэкономии и стал ждать ответа.
«Я Владимир Высоцкий, разыскиваю Игоря Кохановского, но в редакции никого нет». Ахназаров и дал ему наш телефон. Теперь уже Высоцкий удивился, что первый встречный знает про Игоря и главное, знает, где его найти…»
Это интервью опубликовал в 1988 году в альманахе «На Севере Дальнем» Володя Першин, главный редактор альманаха (и издательства). Собеседница тогда выступила под псевдонимом Л.Н.
Вернёмся к Игорю Кохановскому («НГ»).
«– Высоцкий написал на ваш отъезд песню и потом ещё четыре вещи посвятил вам. И ведь приезжал к вам?
– Магаданцы очень хотели концерта, ведь Володя уже был Высоцким – пел свои песни-стилизации «Красное-зелёное», «На нейтральной полосе» и другие. Но в те два дня, что он был у меня в Магадане, ничего петь не стал, был не в форме. Зато мы много с ним ходили по городу, и я ему всё показал: и Нагаевскую бухту, и всю эту северную нищету, и бывшие лагерные бараки. Из Магадана я вернулся со своей первой книжкой «Звуковой барьер». Потом попал на совещание молодых писателей, меня рекомендовали в Союз. Теплую рекомендацию мне дал Юрий Давыдович Левитанский, которого, как и других поэтов его поколения – Самойлова, Межирова, Слуцкого – мы очень ценили».
Именно в эту пору написал Кохановский знаменитое «Бабье лето», которое исполняла и Клавдия Шульженко… «А я кружу напропалую с самой ветреной из женщин, А я давно искал такую, и не больше и не меньше…» Эти слова из песни связаны с реальной героиней, наши магаданские дамы считали, что – с корректором из нашей типографии… Но это не так (там ведь есть и посвящение – «Е. К.»). Вот свидетельство самого Кохановского.
«Эта песня посвящена Лене Копелевой, дочери Льва Копелева, с которой у нас тогда была большая любовь. Песня написалась абсолютно случайно. Я немножко болел белой завистью по отношению к Володиным песням, мой Вертинский уже никого не трогал. Однажды пришёл домой, погода была особенная, клёны действительно как-то по волшебному украшали улицы, я сел и сразу начал писать: «Клёны выкрасили город колдовским каким-то цветом…». И так дальше. А потом подобрал мотив. И в тот же вечер пришли ребята – Володя, Артур Макаров, Утевский. Я им спел, и Макаров сразу попросил повторить. Володя потом тоже пел эту песню, немножко переставляя куплеты, а на одном концерте даже сказанул, что это он сочинил мелодию. Но потом покаялся (смеётся)».
(Кстати, когда несколько лет назад я собирал материал по истории «Магаданского комсомольца», звонил Игорю Кохановскому, спрашивал, правда ли, как уверяют некоторые, что Высоцкий выступал на ТВ и на даче первого секретаря обкома Шайдурова, Игорь сказал: «Да нигде не выступал, пили два дня!..» – Так и написать? – «Так и напишите!»).
Двухдневный визит Владимира Высоцкого в Магадан стал одной из ярких страниц в летописи города. Частицей сердца бард навсегда остался на берегу воспетой им «Нагайской бухты», на которую взирает ныне день и ночь, отлитый в металле памятника.
И аэропорт (голосованием) назвали его именем, хотя многие считали, надо воздать дань памяти Эдуарду Берзину, который основал город, строил Колымскую трассу, открывал прииски и был расстрелян в 1938 г. в Коммунарке. Но это ещё одна особенность магаданского менталитета.
Возрастал в «Магаданском комсомольце» и Слава Огрызко, пришёл ещё школьником, был отмечен несомненным литературным дарованием, быстро и чётко исполнял договорные материалы, которые практически без правки шли в печать, у него сразу обозначились интересы литературоведческого и историко-литературного характера… Как сейчас помню страницы рукописных работ, крупный, чёткий, твёрдый почерк.
Переехав в Москву, Слава работал в «Книжном обозрении», журнале «Советская литература», заместителем главреда «Нашего современника», в 2004–2021 г.г. возглавлял «Литературную Россию», журнал «Мир Севера», автор многих книг…
«Языка нашего небесна красота не будет никогда попранна от скота…»
Поминая Вячеслава Иосифовича Огрызко, его великолепное знание русского языка, многолетнее пребывание в стихии языкотворчества, не могу, пользуясь поводом, не затронуть в пору нынешней языковой политики (скорее её отсутствия) и эту тему. Стихи, вынесенные в заголовок, принадлежат М.В. Ломоносову, который родил эти строки в ходе темпераментной, взаимно язвительной поэтической полемики с В.К. Тредиаковским, и они, конечно же, не относятся только к личности оппонента, прозападно-католический дух которого, надо полагать, также не восторгал русского гения (что, естественно, не умаляет заслуг поэта и переводчика Тредиаковского в отечественной культуре).
Не могу не процитировать-напомнить сегодня с удовольствием, что говорит о русском языке «Всенижайший раб Михайло Ломоносов» в предисловии к «Российской грамматике» (СПб, 1755),обращаясь к великому князю Павлу Петровичу:
«Пресветлейший Государь Великий князь, милостивейший государь! Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему, трудов прилагали. Но кто, не упрежденный великими о других мнениями, прострет в него разум и с прилежанием вникнет, со мною согласится. Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка. Обстоятельное всего сего доказательство требует другого места и случая. Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет. Сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира, и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем. Кто отчасу далее в ней углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове, тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море. Отважась в оное, сколько мог я измерить, сочинил малый сей и общий чертеж всея обширности, российскую грамматику, главные только правила в себе содержащую…»
Вот такой гимн русскому языку.
При всех проблемах с нашим великим и могучим, в нём заложена и мощная самоврачующая сила – «свободе лишь послушный, не гнётся гордый наш язык» (М.Ю. Лермонтов).
В наши дни нападки на русский язык идут как на язык-носитель русской православной цивилизации, глубинная суть которой – неповреждённое христианство, спасительное для всего человечества миропонимание. Через ненависть к русскому миру действует та вековечная тьма, что издревле прилагает все усилия, чтобы обрушить твердыню христианства. «Но», как говорит Спаситель, «камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла… Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Лк.20,9-18).
Война против России принимает всё более изощрённые и глубинные формы, и «злоба дня – она всё злее, злее…» (Юнна Мориц).
Промыслом Божиим, без сомнения, оказалась ныне в центре жгучего внимания именно эта сфера – язык великой многонациональной страны, которая фактически в единственном числе в наше предапокалиптическое время противостоит «вратам ада», мировой смердяковщине, проявляющейся во все более откровенных формах зла и пожирающей стремительно несчастные народы западной цивилизации, отказавшиеся, в лице «управителей дома сего» от заветов и любви Домовладыки.
Это язык Церкви, которая хранит в неповреждённости Божьи заповеди, означая для всех ныне живущих людей их онтологическую незыблемость в судьбах рода человеческого.
Мы знаем, что великий русский язык возрос из церковно-славянского, на котором зазвучала проповедь Евангелия, сплотившая в скором времени племена русичей, полян, древлян в новозаветный народ, объединенный принятой в сердца благодатью Святого Духа.
«В начале бе Слово…» Как считают историки, это были первые слова русской письменности, и они звучат все прошедшие века, и ныне, в заглавном – Пасхальном богослужении Православной Церкви. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». В глубинах русского языка, который вобрал в себя светоносную силу церковнославянского – запечатлён и наш нравственный код, впитанная языком евангельская этика.
«Ключ к разгадке “загадочной русской души” следует искать прежде всего в русском языке» – подчёркивал выдающийся русский языковед Н.С. Трубецкой.
И «удары» по русскому языку, впервые с такой откровенностью последовавшие именно в наши дни, если «зрить в корень», имеют глубоко духовный – изначально антихристианский характер.
«Я полезу на нож за правду, за отечество, за русское слово, язык!» – Так, от всей души высказался великий Владимир Даль.
«И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово!» – писала в годину войны православная христианка Анна Ахматова.
***
Мы буквально за каждое слово будем отвечать перед Богом (если оно было неправым, оскорбительным, лживым, грязным, и мы в этом не раскаялись): «Ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься».
Любовь, подруга и опора. филемоны и Бавкиды сталинской эпохи
Воздавая сегодня дань памяти Вячеслава Иосифовича, конечно же, мы не можем не помянуть женщину, которую он очень любил, мать его детей, супругу Марию Сергеевну.
«Она никогда не рассказывала о том, какие ветры в конце сороковых годов занесли её на Колыму, – вспоминает Слава младший. – Это мы с сестрой ещё в школе придумали для себя легенду о том, что сначала в Магадан попал папа, разыскивавший своего репрессированного отца – нашего дедушку, а потом он поехал в отпуск, встретил в Москве маму и увёз её на Север. Но как было в реальности, мы долго ничего не знали. Помню, возвращаясь из армии, я по пути из Хабаровска заехал к нашим родственникам в Новосибирск. Так вот мой двоюродный брат Юра Жарких (он старше меня на четыре года), когда я начал задавать ему наводящие вопросы, сразу отрезал: и не пытай, твой отец много лет назад категорически запретил моим родителям и всей родне говорить с тобой на эти темы. Лишь в 90-е годы папина сестра – тётя Алла – тайком показала мне справку Новосибирского управления Министерства безопасности, где чёрным по белому было сказано, что дедушку расстреляли 2 января 1938 года «по необоснованному обвинению в причастности к контрреволюционной, кадетско-монархической организации».
«Знаю, что моя мама после окончания Люберецкого медучилища была направлена на работу в одну из больниц. Она до конца своих дней хранила фотографию подружки, сделанную всего через месяц после начала войны. Подруга на обороте написала: «Мари! Смотри, но не смейся! Смотри, но никому больше не показывай! Если увидимся ещё, то будет хорошее фото, а если – нет, то пусть это останется тебе в знак дружбы и совместной работы в Панковской больнице в инфекционном корпусе. 31/VII–41 года».
«… Оказалось, я мало что знал. Точнее – что-то знал, но всё какими-то урывками. Знал, что моя бабушка Анна Ильинична Калмыкова родом была из рязанской деревни Протасов Угол и долго работала санитаркой на ЗИСе, была очень верующим человеком и имела трёх дочерей и сына. Теперь узнал, что она происходила из семьи Буровых. А моего деда звали Сергей Михеевич Калмыков.
<…> 8 мая 1942 года мама по вольному найму перешла медсестрой в 4867-й эвакогоспиталь, который вплоть до 2 апреля 1943 года входил в состав действующей армии. В маминых бумагах я потом нашёл фотографию красивой молодой девушки. На обороте карточки я прочитал: «На память Марусеньке Калмыковой от Клавочки Трофимовой. Помни, родная, дни, которые провели вместе в стенах эвакогоспиталя № 4867. Пусть этот мёртвый отпечаток напомнит тебе о живой. 6.09.42 г. К.Трофимова».
В эвакогоспитале мама проработала до 15 сентября 1944 года…»
В 2001 году Слава младший успел кратко побывать в Магадане, в командировке, навестить родителей. Через полгода и Елена, сестра, в отпуск сюда приехала.
«… Дома всё оказалось очень непросто. Мама уже почти не ходила, но она старалась даже вида не показать, что ей плохо. Единственное, что теперь она просила, чтоб в магазин за хлебом ходил уже папа. Но папа тоже сильно болел, редко куда выходил и, кажется, не всегда понимал, что надо делать. Он очень удивлялся тому, что цены на хлеб и молоко менялись почти каждую неделю. Папа протягивал кассирам деньги, а они часто бесцеремонно требовали добавить. Папа сильно расстраивался…»
«А девятнадцатого декабря 2001 года в четыре утра раздался телефонный звонок. Звонили девчонки с бывшей маминой работы. Они сообщили, что мама умерла. Папа говорить не мог, он плакал и только спросил: когда мы прилетим?»
19 декабря – день «Николы Зимнего». (У меня мама тоже ушла на «Николу – Вешнего» (с Иоанном Богословом).
«Папа уже больше суток оставался один. Он постоянно плакал и не знал, надо ли было участковому милиционеру отдавать мамин паспорт или нет и стоило ли соглашаться на вскрытие тела…»
«…Добравшись наконец до Магадана (был страшный холод в Москве, рейс откладывали, пассажиров высаживали), мы с сестрой решили, что она останется с папулей, а я побегу собирать справки. Я чуть ли не впервые зашёл к маме на её бывшую работу в кардиологическое отделение с парадного входа (в детстве мне проще было забегать к ней за ключом от квартиры со двора, через чёрный вход). И первое, что бросилось в глаза, на сестринском посту стояли большая мамина фотография с траурной ленточкой и большой букет с мамиными любимыми, но ещё не распустившимися белыми лилиями. Это было в обед в четверг. А в пятницу, к концу рабочего дня руководство больницы хотело провести в красном уголке церемонию прощания. И цветы, словно почувствовав суть происходившего, вопреки всем законам природы, к утру вдруг распустились и заплакали. Я был потрясён. На траурную церемонию в красный уголок пришло, как мне показалось, полгорода. Ведь мама стольким людям за свою жизнь помогала».
«…Перед церемонией прощания папе позвонил из «Вечернего Магадана» Станислав Рыжов. Когда-то он работал в «Магаданском комсомольце», писал стихи и печатал мои неумелые заметки о судьбах первых колымских издателей. Рыжов хотел уточнить: была ли мама крещёной. Папа в ответ расплакался. У нас дома разговоры о вере почему-то никогда не велись. Да, когда бабушка жила на 5-й Кожуховской в бараке, там вся её маленькая комнатка в коммуналке была уставлена иконами. Но Магадан, в отличие от Москвы, долго строился как город безверия. Крестить детей было негде. Если кто и решался, то делал это в страшной тайне…»
(Я думаю, что такая бабушка, как и тысячи других, хранивших веру, тайно на дому крестила детей и внуков, «апостолат бабушек», как сказал патриарх Алексий II. Помните, «Земля без Бога» у Черных? Хотя в Магадане в конце 40-х – начале 50-х, как стало известно уже в наши дни, были ещё архиереи, священники, монахи и монахини, отбывавшие срок и ожидавшие разрешения на выезд, в частности причисленный к лику святых старец Глинской пустыне Андроник (Лукаш).
«Папе после маминой смерти оставаться в Магадане было невозможно. Один он всего этого бы не перенёс. В Москву мы полетели все вместе».
«Уже в 2007 году мамина давняя подруга Валентина Алексеевна Кузнецова прислала мне следующее письмо:
«Всё думаю, что написать про Марию Сергеевну. Прошло много лет. Многое забылось. Память стала какая-то «дырявая». Да и лет ведь много мне. Я на два года моложе Марии Сергеевны. Давление донимает. Глаза плохо видят. Но всё же я немного напишу про Машу – я так звала её в жизни. И прозвище дала: «Серёжка». Познакомились мы в 1957 году в августе или сентябре месяце. Я приехала из отпуска, и мне сказали, что со мной будет работать новенькая медсестра. Мы познакомились. Она назвалась по фамилии: Калмыкова Мария Сергеевна. Я назвала себя. Мне сразу понравилась новая медсестра. Симпатичная молодая женщина. Очень спокойная, вежливая дама. И началась наша совместная работа. Работали и в день, и в ночь. Оказалось, что наши дети (Лена и моя дочь) ходили в один садик. А вы выросли в нашем отделении, Маша брала вас с собой на работу, когда не с кем было оставить. Так что многие «старые» сотрудники отделения помнят вас. А мы с Машей спасали больных. Она была очень добросовестным, аккуратным работником. Больных любила и отдавала им всю свою заботу, доброту, ласку. Была как родная мать. Все назначения выполняла чётко и грамотно. Умела делать все медицинские манипуляции. Аппаратами того времени умела пользоваться. Конфликтов с больными никогда не было. Они любили Машу и уважали. Особенно она заботилась о пожилых одиноких людях…»
Так в 2002 г. ушла Мария Сергеевна, которую Вячеслав Иосифович очень любил, в том же году прекратило своё существование Магаданское областное книжное издательство. Через несколько лет, в 2006-м ушёл в мир иной и Вячеслав Иосифович Огрызко.
Обращаясь к матери, Слава впоследствии писал:
«… Я понимаю, что с этой публикацией опоздал на много-много лет. Мы даже не смогли тебя похоронить в одной могиле с бабушкой и родными сёстрами на Калитниковском кладбище. Ты покоишься теперь на Щербинском кладбище. Там же спустя пять лет, в ноябре 2006 года мы похоронили и папу. Как он тебя любил!»
Все, все мы, непутёвые дети, опаздываем к своим мамам и папам, пока они живы!..
* * *
Вячеслав Иосифович был кротким, незлобивым человеком, доброжелательным ко всем, кто обращался, имел «дух мирен» по слову Серафима Саровского, было в нём что-то от ребёнка, беззащитность. Когда я позвонил, готовя этот текст, Ольге Першиной, вдове Володи Першина, много лет возглавлявшего книжное издательство, она сказала, что хорошо помнит, с особым теплом, Вячеслава Иосифовича, когда он уже состарился, не работал, иногда встречала на улице, «седые, длинные волосы», о том о сём поговорим, и добавила: Володя его любил, и подчеркнула, по-женски, от души, эмоционально – очень любил!» «На кого воззрю, только на кроткого и смиренного…» (Ис.66, 2).
Филемон и Бавкида сталинской эпохи, смиренный корректор Вячеслав и медсестра фронтовичка Мария. Они как и десятки миллионов простых людей, терпеливо несли свой крест по жизни, которая на Руси никогда не была и не будет лёгкой, как выражаются политики – «комфортной». Эти простые люди и есть настоящие государственные люди, живущие по совести и знающие цену всему. И я благодарен им, Вячеславу и Марии, что вместе с ними вспомнил годы молодые, побывал в прошлых временах, помянул многих, кого уж нет…
Когда провожали «в путь всея земли» Василия Блаженного, в день памяти которого (15 августа) век назад появился на свет Божий Вячеслав Иосифович Огрызко, царь Иоанн Грозный вместе с боярами нёс гроб блаженного, отпевание его совершал митрополит Макарий с собором духовенства, т.е. его погребали, общим свидетельством, как великого святого и государственного человека, и это истинно так.
Русский народ видел в блаженных горячих искателей «Царствия Божия и правды Его» (Мф.6,33) и любил их за это. Искание «правды Божией» лежит в глубине души всякого русского человека: кем бы он ни был, он всегда чувствует, хоть и не всегда осознает, что всем мы обязаны Богу и должны жить так, как Бог заповедует – по-Божьи, по совести, в согласии с Его правдой.
И ныне святой Василий благовествует нам об этом, со всеми святыми, под Покровом Царицы Небесной, с главной площади страны, с навершия Русской земли … И напоминает Блаженный всегда и всем: голыми пришли в этот мир – голыми и уйдём, по другому не бывает. «Наг весь, в руке посошок».
Главное, чтобы нам в этом пути («дней… в них же седьмдесят лет, аще же в силах, осьмдесят лет», пс.89), со своим посошком – душу сохранить, ко Христу придти, ведь душа бессмертна, хочешь или не хочешь, она пойдёт к Богу, временно оставив тело на земле.
Тяжелее всего в России говорить с неверующими русскими людьми, непонятно, к кому обращаешься. Испытания, страдания, войны не приходят просто так.
«Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло» (пророк Исайя,1:5).
Очнись, русский человек, молись, русский человек, молись как на фронте, на краешке жизни, потому что уже везде фронт.
Не знаю, как назвать то, что прочитал. Это не статья, скорее роман-воспоминание, добрый реквием друга. А ещё это документ о сталинском времени, который свидетельствует, что и в таком далёком уголке России была богатая культурная жизнь. Здесь впервые прочитал письмо Ломоносова Павлу Первому о русском языке, написанное тогдашним языком. В школьные годы читал его в современном изложении. Богатая история у Магадана. Стало понятно откуда корни Вячеслава Вячеславовича.
Сердечно благодарю автора за обстоятельнейший материал. Я в свое время учился на журфаке МГУ (1991-92) – то еще болото оказалось. Лекторы не стеснялись показывать свои пожелтевшие от времени машинописные конспекты с вычеркнутыми словами “Ленин-партия-комсомол” и вписанными от руки “Перестройка-демократизация-гласность”. А в Магадане в те годы еще можно было застать цвет российской интеллигенции, оказавшейся на Колыме в годы сталинщины. И наследовать от нее (в живом непосредственном общении) великую историко-филологическую культуру, заботливо сохраненную вопреки всяческим “гулагам”. Примером тому может служить творческая биография магаданца Александра Рожинцева, который не учился в институтах и университетах, однако, покинув родные пенаты, прославился уже в Санкт-Петербурге как мастер пера и аналитик-прогнозист.