ПРАВДА-МАТКА ОТ ЮРИЯ ГОНЧАРОВА

№ 2007 / 41, 23.02.2015

Кто мои учителя? Константин Паустовский. Это огромная личность. Мне посчастливилось познакомиться с ним в Эртелевке и потом с ним связывала знакомство и дружба. Эртелевка – это около Графской дом творчества, без всякого комфорта, москвичи не очень любили это место, не было электрического света, не каждый день почта, за ней надо было посылать подводу. Это старая усадьба принадлежала Эртелю. Дочери Эртелля пожертвовали её Воронежской писательской организации. И дом просуществовал всего несколько лет. Советская власть умела всё уничтожать до тла. Бросили дом. И пришёл конец. Погиб парк. Плодовый сад. Погиб в перестройках старый эртелевский дом. Я ездил туда несколько лет назад и дал себе зарок: больше не приезжать. Что стало – это больно смотреть. Умереть можно. Беспощадно, безжалостно, без понимания значения этого места…
Я написал очерк «Вспоминая Паустовского». Но издание этой книжки обком остановил. Придирались к каждому слову. Набор в свинце пролежал семь месяцев. Изменяли то одно, то другое. Выбросили все иллюстрации. Что-то не устраивало обком. Я хотел включить в книгу фотографии домов с соломенными крышами, хотел показать, как раньше жила глубинка. Но нет, это выдирали со страшным зверством. «А если книга попадёт за границу? Деревни, как при царе… Соломой крыты…» И кромсали… Многих людей, кто кромсал и уничтожал, хочется взять за грудки и спросить: «Что же ты делал, гадёныш?» Они все ещё при советах со своих должностей послетали. Это картина того времени, как они выслуживались. Но все вылетели – один за пьянку, другой за игру в карты, третий за блядство, и самое интересное, их собственные жёны повыметали… И могли ведь, как медведи, гнуть железо…
А ещё был в Воронеже такой писатель Владимир Кораблинов. Я его знал давно, мы дружили лет двадцать. А как же вместе написать два романа, 600 страниц. Уголовный роман. Там следователи милиции, преступники. Назвали мы его «Бардадым – король чёрной масти». Туда всё вложили, что видели в народной жизни и о чём нельзя было написать ни в одном жанре, кроме детективного. Тогда министром был Щёлоков, и он бросил клич написать о милиции. И поступило указание дать зелёный свет писателям, рассказывающим о благородной роли милиции.
Я обратился к Кораблинову: Владимир Александрович! Мы можем написать то, что видели… В другом жанре нас сразу обвинят в очернительстве, клевете… А так, отзываясь на постановление ЦК, можно писать на правозащитные темы…
И мы взахлёб писали этот роман. Он вышел не без купюр. Редакторы боялись. Тогда главным редактором была Жигульская. Пусть и подневольная, но умная, душевная, видимо понимала и в меру возможности старалась помочь. Открывала дорогу правде. Книга вышла в последние дни года, когда все чиновники были озабочены подготовкой к празднику, бегали по спецприёмникам, по закрытым распределителям, и роман проскочил без строгого контроля. Будь другое время, в него бы вцепились, он бы не вышел. Если хотите узнать настоящую жизнь, то прочтите.
Мы с Кораблиновым боялись, что нас разоблачат, что книга вовсе не о милиции, а о том, как живёт народ. Стали разбирать, нас бы исполосовали насмерть. И он вышел, как детектив. И увидите, там дело вовсе не в занимательных деталях, они там есть, но там всё применительно к жизни, чем люди жили…
И я горжусь. Из всего, что я написал, я больше всего горжусь, что я автор наполовину этого романа. Мы писали по частям. Разрабатывали сюжет, и кто какой кусок пишет. И со смехом, с юмором, хватались за животы, слёзы текли от хохота… Я горжусь, что роман сделан мной. Он остался. Критик Бровман писал: «Вот до чего дошли в провинции. Двое известных писателей упали так низко, что обратились к детективному жанру». Да он его не читал. Если бы прочитал, нам бы не избежать встрёпки… Но, к сожалению, никто из серьёзных критиков не высказался. Мол, детектив Адамов писал на эти темы. И вот, ещё двое… Это не нынче, когда куда ни глянь, везде детектив…
Помню я и Николая Задонского. Его настоящая фамилия Коптев. Он сын городского головы, купца. Часто бывало, что дети генералов и дворян шли в революцию. Вот и Николай Задонский состоял в ревкоме, был первым редактором советской газеты в Задонске.
Николай Алексеевич обладал в высшей степени способностью применяться к обстоятельствам. Он сразу понял: держаться за старое – будешь сметён. Поэтому поспешил примкнуть к революционерам. Не знаю, отказывался ли он от отца – тогда это было модно публично отрекаться от предков. Но став журналистом, Коптев на всякий случай укрылся за псевдоним Задонский.
В 1920-е годы, когда начался нэп, когда дали зелёный свет частнику, Задонский руководил издательством в городе Усмани. Он преуспел и разбогател. Тогда директор издательства, как руководитель организации, по закону получал два процента от дохода предприятия. Чем больше дохода, тем больше выгода.
Задонский оказался человеком проворным, сразу издал словарь политических терминов. Ведь тогда народ очень интересовали все эти новые слова «трибунал, революция». Естественно, словарь этот имел огромный спрос. Проблема заключалась в отсутствии бумаги. Но Задонский и тут вывернулся. У нас в Усмани раньше была табачная фабрика. И там хранились буквально залежи бумаги для упаковки табака. На одной стороне были напечатаны табачные этикетки, а на другой ничего не имелось. Листы были разных цветов: коричневатые, зеленоватые, розовые. Вот на оборотной стороне Задонский и напечатал весь тираж словаря.
Потом крестьянам надо обычно к севу готовиться. А советов агрономических нет. Задонский взял и напечатал пособие для крестьян по производству зерновых культур.
Высоких цен на книги своего издательства он не назначал. Продавал дёшево. Как Сытин – все книжки у него были по пять копеек. А тиражи он гнал огромные.
У Задонского был личный извозчик. Утром он подъезжал к дому директора на дутых шинах – «дутиках» и вёз его в издательство, потом весь день стоял под окнами конторы, а затем отвозил домой.
Мне Кораблинов рассказывал, что от Задонского всегда попахивало самым изысканным вином и какими-то духами. Он всегда был одет, как щёголь. И даже летом ходил в перчатках. Вот вам высокая степень аристократизма.
Но нэп вскоре закончился. Предприятия у частников отобрали. Забрали издательство у Задонского.
Николай Алексеевич взялся за драматургию. Тогда этот жанр приносил самую большую прибыль. Денежные ручейки от каждой постановки стекались в золотые реки. В ту пору самым популярным драматургом в стране был Алексей Арбузов. Его вещи шли во всех театрах страны. Представляете, какие он имел доходы.
Похоже, Задонскому слава Арбузова не давала покоя. И он как-то накропал пьесу «Кондрат Булавин». Кто-то утверждал, что Булавин был простым разбойничком, как Стенька Разин. А кто-то видел в Булавине заступника народного. Но Николаю Алексеевичу не хватило мастерства.
Но у него характер был хваткий. Нос он всегда держал по ветру: «Что изволите?». Когда Задонский убедился, что написать хорошую пьесу ему не по силам, он переключился на сочинение исторических повестей: «Мазепа», «Денис Давыдов». Но у него отсутствовала творческая жилка. Да, он мог использовать архивные документы и переписывать со старых книг целые куски. Но это же не проза. Я часто у него дома видел на подставках тринадцать книжек. И все были раскрыты на нужных ему эпизодах. Вычитанные в чужих трудах фрагменты он потом перетягивал на свои листки. А что? Ведь его тексты никто не проверял. Прямого плагиата вроде нет. А то, что отсутствовали собственные мысли, – извините, это не каждому дано.
Задонский никогда не был общественной фигурой. Его интересовали лишь деньги. Он не лез, как некоторые, руководить журналом или писательской организацией, понимая, что на этом поприще лавры не заработать, ибо всегда найдутся недовольные, которые будут обливать грязью. Литературный труд для Задонского всегда был прежде всего коммерцией.
Виктор Петров? Вам следует прочитать мою публикацию в «Подъёме» под названием «Как родилась «Борьба». У Петрова есть роман о 37-м годе «Борьба». Он сам в своё время пережил все эти перегибы. Когда-то его поставили рулить в Конь-Колодезном совхозом. А потом бросили в тюрьму. Но стоило заменить Ежова и во главе карательных органов поставить Берию, как сразу чуть ли не полумиллиону человек даровали свободу. Появился момент некоего облегчения. Вот этим и воспользовался Петров. Он с ходу наваял свою «Борьбу». Роман моментально напечатали в «Литературном Воронеже». Все герои в нём были легко узнаваемы; секретаря обкома Рябинина он поименовал Черёмуховым, предоблисполкома Орлова сделал Вороновым. Книга имела бешеный успех. Чтобы прочитать её, в библиотеках записывались в очередь. Потом вышло ещё несколько повестей Петрова, но они такого успеха уже не имели. В 1970-х годах Петров переехал в Москву. Даровитый человек, но он, как и многие в то время, отдавал много сил, увы, не писательству, а службе.
Коля Коноплин мой сверстник. На фронте не был. В войну он работал на оборонных предприятиях. У него и закалка производственная. Этот человек от природы был талантлив, мог развернуться, но большую часть жизни ему довелось прослужить, работая в редакции газеты «Коммуна». Ему бы следовало рискнуть, уйти на два-три года со службы и попробовать сосредоточиться только на прозе. Но он не решился.
А я в своё время не побоялся. Мне не было и тридцати лет, когда я бросил работу в издательстве и подался на вольные хлеба. И как-то дело пошло. Правда, у меня не было семьи, а у Коли были и жена, и дети. Ему рисковать вроде как бы и не пристало.
Алексей Прасолов? Вот о ком не хотелось бы говорить. У меня мнение о нём не очень хорошее. Он с даром, но жуткая распущенность, алкоголизм, страсть к воровству – ведь сидел два-три раза, его вытаскивали, но он снова попадал, откуда вышел, – погубили его. Всегда в полупьяном состоянии, со своими мыслями, собеседника не слушал, если с кем разговаривал, то только вдалбливал своё – мысль туманная, его тяжело было выносить. Даже на что терпеливый Кораблинов, и тот с некоторых пор закрыл перед ним дверь.
Вы меня спрашиваете о Троепольском? Так вот к концу жизни он сделался сумасшедшим. Может оттого, что его долго не печатали – до пятидесяти лет, от трудной жизни, от необходимости скрывать и прятать самого себя. На славолюбии помешался. Может, что его долго зажимали, а вот удалось заявить о себе. Я бы мог написать о нём, но не хочется. Я не напишу шоколадно. В этом случае ещё скажут, что «завидовал».
Когда была война, он остался в Острогожске по какой-то линии. Он два раза переплывал Дон и приносил что-то важное нашим, почему ему позже вручили медаль.
Вспоминаю Геннадия Луткова. Это был прохиндей и сволочь. Искал у меня поддержки, лебезил, славословил передо мной. Одно время он пристал ко мне, ему нужно было моё содействие при вступлении в Союз писателей. Как только стал членом Союза, то напрочь про свои обещания: «Юрий Данилович! Я подарю вам книгу!», «Я её уже подписал!» – забыл. Был мастак кому подольститься. Противный, мерзкий. Эти качества ему передались от отца. Ведь в повести об отце как он всё исказил, скрыл, что тот убил шесть тысяч человек!

(Продолжение следует)
Записал адвокат Михаил ФЁДОРОВ