ВЫДУМЩИК ДЕТСТВА

№ 2007 / 52, 23.02.2015

На обложке новой книги Владислава Крапивина «Прохождение Венеры по диску Солнца» в красном круге крупными буквами так и написано: «новая книга легендарного автора». Под обложкой два романа – «Прохождение Венеры по диску Солнца» и «Топот шахматных лошадок». Каждый по двести с лишним страниц, написаны в 2004, 2005 годах. Первое, что бросается в глаза, когда начинаешь читать, – автор усиленно насыщает текст реалиями и словечками сегодняшней жизни. Это и концерн «Дешёвые рынки», которым владеет Стас Махневский, в прошлом лучший друг главного героя «Прохождения Венеры…» Ивана, и песня про чеченскую войну, и мальчишеская «кепка-бейсболка с надписью «New Zealand», и, конечно, мобильники, компьютер, Интернет. И в дальнейшем присутствие «злобы дня» усиливается. Стас Махневский оказывается «крутым» новым русским регионального масштаба, способным в критический момент взять и «перекупить» дом, чтобы от широты душевной подарить его другу. В Ивана, оказавшегося в неподходящий час в неподходящем месте, стреляют двое наемных убийц, «один приземистый, стриженный наголо, другой тощий и косоплечий», подкарауливающие, правда, не его, а почему-то некого «интеллигента» с «комплексом жертвы». Адвокат Илья Рудольфович Семейкин за «солидную пачку банкнот» распутывает имущественные дела редакции журнала «Звонкое утро», в которой работал Иван Анатольевич, пока его лучший друг, тот самый Махневский, не решил прикрыть нерентабельное предприятие. Словом, коммерческая интрига (но, заметим, с авторским, моральным, взглядом на неё), всё, как в каком-нибудь телевизионном «Чрезвычайном происшествии».
Но не столько эта сюжетная линия привлекает внимание в «Прохождении Венеры…». Всё-таки Крапивин не детективщик, а детский фантаст, и, следовательно, роман о ребёнке. О мальчике. Точнее, о мальчике, который, как выясняется по ходу действия, сначала был мальчиком, потом погиб и, оказавшись на том свете, стал ангелом, но очень хочет снова стать мальчиком. Мальчика-ангела автор назвал Вовкой, и эта непритязательность имени многократно подчёркивается, так и видишь пожилого Крапивина, ликующего оттого, что ангела могут звать Вовка. Просто ангел Вовка, только подумайте, ангел по имени Вовка! В наш мир Вовка был послан как ангел-хранитель с чёткой задачей спасти Ивана Анатольевича от разорения и прочих жизненных трудностей. Впрочем, ангельские свойства герой утрачивает, с каждой страницей романа превращаясь… и тут пальцы просятся написать «превращаясь в обычного мальчишку». Но это не так. Это автору очень хотелось, чтобы читатель видел в Вовке «обычного мальчишку», и, возможно, непритязательный читатель поддался авторскому желанию, но пристальному взгляду мешает сделать это простая способность отличать живое и настоящее от надуманного и схематичного. Образ Вовки получился до приторности правильным, ангельским, что ли. Нет в нём ни загадки, ни изъяна. Есть слабый намёк на страдание, испытанное в прошлом, но история «земной» жизни мальчика, его скитаний после смерти родителей по бабкам и тёткам вынесена на периферию сюжета и читается, к сожалению, как что-то второстепенное, хотя, казалось бы, к ней, к этой сиротской жизни, и должно быть приковано писательское внимание. Жаль, что автор вместо того, чтобы показать действительно живого мальчишку, которых ни одна тысяча мыкается в России, предпочёл превратить его в функцию чудесного спасения тридцатилетнего неудачника.
Беда романа в том, что он полон банальных и предсказуемых сюжетных ходов, а с психологической точки зрения так и вовсе шит белыми нитками. Делец Махневский под влиянием своего ангела-хранителя из хапуги, преследующего только свои коммерческие цели, вдруг превращается в доброго друга и не только возвращает Ивану его скромную издательскую конторку, но и в придачу покупает дом. В образе Лидии, сожительницы Ивана, Крапивин попытался создать тип современной деловой леди, единственный приоритет которой – работа, а семейная жизнь – так, для здоровья. И вот эта Лидия, прежде наотрез отказывающаяся заводить детей, вдруг с радостью принимает в дом чужого мальчика, и в финале получается очень даже премилое дружное семейство. (К слову замечу, что этот семейный быт Крапивин описывает настолько слащаво, настолько наигранно и с наслаждением живописует все кривляния добродушных домочадцев, что уж лучше бы Лидия осталась убеждённой бизнес-леди, чем посвящала свой досуг штопанью штанов и разрешению/запрету смотреть «Буратино».) Когда «приземистый» и «косоплечий» подходят к раненому Ивану, чтобы произвести контрольный выстрел, как по заказу, появляется вроде бы ушедший назад в потусторонний мир Вовка и спасает друга. А уж сколько в книге просто чудес! Вовка, пользуясь своим ангельским статусом, одаривает Ивана той самой «солидной пачкой банкнот» (в какую бы передрягу угодить, чтоб оттуда тебе отписали ангела-хранителя с печатным станком под крыльями?), спасает его от перелома при прыжке с трёхметровой высоты, спасает утопающего мальчика, «импульсом» посылая парня-пловца из развесёлой компании, отдыхающей неподалёку на пляже, наконец, восстанавливает на очищенной дискете когда-то написанную Иваном повесть и отправляет её по электронной почте в издательство… Можно ли удивляться, что из издательства чуть не на следующий день приходит положительный ответ, хотя сам Иван, выполняя заданную автором программу инфантильного неудачника, называет повесть «просто записками о детстве в рамках безудержной фантазии»… На вере в чудо строится и главная идея романа. Во время прохождения Венеры по диску Солнца (редкое астрономическое явление) Иван и Вовка одновременно загадывают желания, которые в финале романа, конечно, сбываются.
Грустное чувство вызывает открытие, что Крапивин, некогда умевший создавать живые и противоречивые характеры, теперь решил, что можно писать спустя рукава, неужели понадеялся на свою «легендарность»? Конечно, нельзя требовать от автора, который никогда не претендовал на что-то выше простой беллетристики, глубины психологического анализа. Но психологическая достоверность необходима, тем более что книга-то написана, в общем-то, для подростков, а их, хочется верить, раскрученным брендом не купишь.
Впрочем, второй роман «Топот шахматных лошадок» оставляет более приятное впечатление. В нём нет закрученной фабулы, бандитской стрельбы и сюжетных штампов. Есть история дружбы мальчика Вашека, его брата Сеги и девочки Белки и ещё десятка ребятишек с Институтских дворов. (Как видно, теперь Крапивин впал в другую крайность и придумал своим героям нарочито оригинальные имена. Будет в этом романе ещё и мальчик Птаха, и владелец лавки древностей Спиридон Спиридоныч, и существо нечеловеческой природы Лихо Тихоныч…) Конечно, не обошлось в романе и без чудес. Белые шахматные лошадки, которых фанатично собирает Сега, в финале начинают скакать и вертеть силой своего скока колесо мифического прибора Гироскопа. Много не вписывающегося, так скажем, в законы физики, будет происходить на Институтских дворах – главном месте действия, пространстве, где нет никакого зла. Чудесна и история появления того самого Лихо Тихоныча. Родился он в воображении доброй старой соседки Лизаветы, присматривавшей за Андрюшкой Рыбиным, ещё одним героем романа, как страшилка для усыпления «окаянного неслуха». И только оформился в её словах его образ (мешок в шапке, надвинутой на единственный глаз) – так и поселился под кроватью. Прошло несколько лет, страх перед Лихо то забывался, то снова озорная бабка, уставшая от дневных хлопот, пугала им пятилетнего мальчика, не желавшего засыпать. И, как это бывает в детстве, однажды мальчик увидел…
«Под маминой кроватью светился круглый, чистый, ярко-голубой глаз. Размером с электролампочку. Над глазом было что-то вроде растрёпанной шапки, под ним – что-то рыхлое, бесформенное. А глаз глядел в упор…
– А-а-а-а!! Не на-адо!!
…Его успокаивали очень долго. И мама, и подоспевшие сёстры, и даже Лизавета. Говорили, что Лихо был глупой выдумкой, даже отодвинули кровать: смотри, нет здесь никакого Лиха! Но Андрюшка ещё долго рыдал и вздрагивал. Мама просидела на кровати с ним рядом до середины ночи…»
Вполне подлинная ситуация детства, когда грань между реальностью и фантазией ещё едва намечается в сознании. Но вот Крапивину как всегда нужны чудеса. И уже на следующее утро мальчик Андрюшка находит записку от Лиха, которую тот накарябал перед тем как уйти из родного дома. Через несколько лет они встретятся, и, конечно, подружатся, потому что Лихо окажется не злой, а добрый.
Но справедливости ради заметим, что в этом романе и скачущие шахматные лошадки, и Лихо, который по долгу службы станет подталкивать колесо Гироскопа, смотрятся вполне органично. Роман этот уверенно вписывается в объёмный цикл, условно называемый «В глубине Великого Кристалла». Всё обширное творчество Крапивина можно вполне чётко разделить на реалистическое и фантастическое. И, видимо, такова уж природа таланта этого автора, что фантастические романы, романы из цикла «В глубине Великого Кристалла», получаются у него намного интереснее, живее и философски глубже. Реалистические же романы, как ни парадоксально, лишены жизненной силы, сюжеты в них натянуты, герои неправдоподобны и неубедительны. Крапивин определённо не аналитик детства, а его выдумщик. Когда фантазия его не зажата рамками окружающей действительности, он порой доходит до весьма глубоких философских и социальных обобщений. В качестве примера этого вспоминаются романы «Выстрел с монитора» и «Гуси, гуси, га-га-га…» Напротив, когда он пытается философствовать или быть общественным обличителем в реалистических романах, он неизменно впадает либо в дидактику с примесью старческого добродушия, либо в совсем уж лобовую публицистику. Неудача романа «Прохождение Венеры по диску Солнца» объясняется тем, что автор смешал в нём реалистическое и фантастическое начало.
В романе «Топот шахматных лошадок» реалистическое начало хотя и не выставлено на первый план, но тоже присутствует. И очень портит его. Совершенно диким выглядит, например, такой пассаж: «А незадолго до рождения Белки, когда город собирался праздновать очередной юбилей (власти устраивали юбилеи каждые пять лет, чтобы жители больше веселились и меньше думали о невыплаченных зарплатах), один бастион решили восстановить». Для чего в скобках эта лобовая и не очень глубокая публицистика?
Публицистичным, а оттого шаблонным, смотрится и образ мальчика Кости, сына богатенького и делового папы. Большой фрагмент романа посвящён описанию похищения Кости врагами-конкурентами отца. И уж совсем приторным кажется друг Вадим – бывший наёмный охранник, кстати, спасший его из лап похитителей. Герой этот написан как будто по заказу Сергея Шойгу, какое-то время назад собиравшего коллегию (или в соответствующей терминологии – команду, бригаду) деятелей культуры, чтобы дать им задание создать образ положительного спасателя. И уж совсем плохо то, что не обошлось без церковных дел. Положительный Вадим привозит Костю на своём «невзрачном «жигулёнке» к «маленькой церкви», где служит знакомый ему «Серёжа», и где инфант жертвует на храм только что выигранные в шахматы у делового партнёра отца «десять стодолларовых бумажек».
«Костя начал суетливо вытаскивать из кармана скомканные банкноты, одну за другой толкал их в тёмную щель. Отец Сергий, видимо, разглядел, какие это деньги. Качнулся, хотел сказать что-то.
– Всё в норме, – остановил Вадим. – Я потом объясню…
Отец Сергий положил лёгкую ладонь Косте на голову.
– Господь не оставит тебя, мальчик…
Костя замер, боясь шевельнуть головой. Вадим сказал:
– Костя у нас неверующий. По крайней мере, он сам так думает…
– Все равно Господь не оставит, – вздохнул священник».
Ну, что тут сказать?.. Весь православный мир и сочувствующие, видимо, должны прослезиться, от того, что Господь не оставит мальчика, пожертвовавшего «маленькой церкви» тысячу зелёных…
Ещё одним существенным минусом можно считать то, что Крапивин впадает в сентиментальность, и чем ближе к концу романа, тем больше.
Плохо, что почти все романы (как фантастические, так и реалистические) Крапивина строятся по одной и той же схеме, повторяются ситуации, герои перетекают из одного романа в другой, меняются только их имена. Главный крапивинский герой – мужчина в возрасте тридцати-сорока лет, как теперь принято выражаться, «неудачник» или что-то вроде того, погрязший либо в каких-нибудь романтических грёзах, либо в воспоминаниях о радужном детстве, часто он имеет или имел строгую, но добрую жену, и не имеет своих детей. Второй главный герой – мальчишка лет десяти-двенадцати, очень чистый, очень честный, с острым чувством справедливости, способный на искреннюю дружбу, не очень смелый, но в решающий момент способный на самопожертвование, на подвиг. Между героем-мужчиной и героем-мальчиком завязывается дружба, на чём и строится сюжет, в финале, как правило, один из них спасает другого. И всё заканчивается хорошо. Часто образ героя-мужчины дорастает до обобщённого образа стража и хранителя детства. Рыцаря без страха и упрёка. (И тем более беда, что в романе «Прохождение Венеры…» Иван, претендующий на роль рыцаря, инфантилен и всецело полагается на чудеса, а в «Топоте шахматных лошадок» герой-рыцарь Вадим подан в дидактическом ключе.) Всё это вполне можно принять… Но когда такой сюжет с небольшими вариациями повторяется из романа в роман, невольно складывается впечатление, что Крапивин всю жизнь пишет одну-единственную книгу и всё никак не может написать. Или не может признаться себе, что всё уже написал. Большая честность и мужество нужны автору, чтобы остановиться и не писать, когда всё, что мог сказать, уже сказано. Владислав Крапивин, который в своих книгах так убеждённо учит честности и мужеству, как писатель этими качествами, видимо, не обладает.
И тем не менее книги его покупаются, их читают. «Прохождение Венеры…» издано тиражом 8000 экземпляров, что по нынешним меркам совсем неплохо. Почему люди читают Крапивина? Почему у него столько поклонников? Почему в сообществе «Живого Журнала», посвящённом творчеству этого автора, не утихают обсуждения его романов, стихов, даже песен, прозвучавших когда-то в бездарных советских экранизациях? Думается, что действие всех романов Крапивина на сознание читателя основано на принципе эскапизма – стремлении личности уйти от действительности в мир иллюзий, фантазии в ситуации кризиса, бессилия, отчуждения. Так спасаются от боли – уколом морфия. Но морфий не только не лечит – он порабощает больного, превращает его в наркомана. И подобно наркоманам-морфинистам ведут себя постоянные читатели Крапивина, заглушая его вымыслами подчас неосознаваемую боль отчуждения, боль от травмирующего столкновения с уродством и хаосом реальной жизни.

---

Владислав Крапивин. Прохождение Венеры по диску Солнца. – М.: «ЭКСМО», 2005, 480 с.

Сергей ЧЕРЕДНИЧЕНКО