МЕСТО СЕРДЕЧНЫХ ВСТРЕЧ

№ 2008 / 15, 23.02.2015

Недавно хотел купить 12-й номер «ЛР» с очередной своей публикацией. Спросил в киоске на Киевском вокзале. Продавщица бросила краткое: «Не торгуем!». «Ну и зря» – выразил я недовольство, и вослед услышал: «Возьмите Литературную газету». По пути в родное Очаково в электричке раздался голос разносчицы: «Аргументы и факты», «Программа телевидения» и прочее. Тормознул офеню около себя: как, мол, насчёт «Литературной России»? «Не носим!» – был ответ.
Вот те раз, подумал я, кто ж прочтёт мой опус? Впрочем, дело привычное. За 8 лет нынешнего века аз грешный издал в Москве за свои кровные 10 книг стихов, одна на другую не похожих – и что? Не продаётся вдохновенье, нельзя и рукопись продать. Пушкин да простит сию перефразировку, она в духе времени. Во всяком случае, некое родство с лучшей писательской газетой почудилось в тех словах: не торгуем, не носим.
Более-менее часто печататься в «Литературной России» я стал только в последние годы. Так получилось, что первые публикации мои начались в «Литературной газете». И, с неизменным интересом читая рассказы воспоминателей об их отношениях с «ЛР», досадую, что мне вроде как и сказать нечего! Но это не совсем так. В мемуарах, различных по фактам и стилю изложения, выясняется однако, что в советское время из двух этих центральных газет составился некий дуэт (пардон за нечаянную рифму). Но приехавшему из Питера в 1961 году студенту Литинститута расслышать различие в голосах того идейно-политического газетного единства, понятно, недоставало музыкального слуха. Да слух и не нужен был вдохновенным простакам вроде меня, набиравшимся храбрости (нахальства?) переступить порог любой редакции. И весной 1962 года «Литературная газета» напечатала-таки длиннющее сочинение, да ещё белыми стихами исполненное, первокурсника Р. Винонена «Осенняя акварель»! Пишу об этом сейчас, чтобы только напомнить, какое звонкое поэтическое время было тогда. Спустя годы я узнал от критика Вл. Коробова (ныне покойного), что в Алма-Ате по этому стихотворению он построил какой-то видеоряд на тамошнем телевидении. А секретарь Союза писателей Карелии Яаакко Ругоев (ныне покойный) прислал письмо с единственным вопросом: кто вы такой? (потом при личном знакомстве он признался, что в Карелии предположили, будто стихи являются розыгрышем бывшего кратковременного петрозаводчанина Роберта Рождественского, произведшего псевдоним от слова «вино»).
Короче говоря, при подобающей «раскрутке», как это делается теперь, парнишка из Карелии мог бы далеко пойти. Здесь не место обсуждать, почему того не произошло, хотя пишущему эти строки с годами стали понятны причины-пружины – и слава Богу, что так оно сложилось. Кстати, от «ЛГ» я получал и удары, коим, впрочем, не придавал надлежащего значения. Где-то курсе на втором с утра в аудитории встречают друзья-приятели ухмылкой: а где твоя дубинка? И суют разворот свежего номера «ЛГ» со статьёй Г.Красухина (ныне, слава Богу, здравствующего) «Размахивая критической дубинкой». То была отповедь на мою заметку в журнале «Знамя» (при шефстве Льва Аннинского) о сборничке стихов Леонида Мерзликина. Я накануне знаменской публикации счёл долгом предупредить Лёню о критическом наклоне рецензии, чем весьма обрадовал его: давай-давай, мол, старик, ругай, чтоб заметили! А попрекал я поэта как раз в том, в чём он был силён – в мелкотемье (тоже нашёлся крупный мыслитель из карельского захолустья!). Но мне больше нравились его непечатные экспромты на всякую мелкую злобу дня, вот вроде верного способа остаться выпускнику в Москве:Сяду близко-близко,
Папироской – пых!
Мне нужна прописка,
А тебе – жених.
И впоследствии Леонид на мой крохотный, со спичечный коробок отзыв не держал обиды вплоть до смерти у себя в Барнауле.
Вторую оплеуху в «ЛГ» получил я от Адольфа Урбана за стихи в журнале «Север»: «Птицы – будто строки / Фета в вышине: / Друг мой, друг далёкий, / Вспомни обо мне!». Ту тяжёлую артиллерию, какую пустил в ход критик (вплоть до язвительных строк Евтушенко о «фетятах»), я, недостойный, пережил с нехорошим чувством, но и не без некоторой гордости: как-никак желторотый птенец на полном серьёзе причислен к явлениям презренной тихой лирики. В том и утешен был встреченным Львом Аннинским: дескать, не берите в голову, не мог же Урбан выстрелить по более крупной птице. Так что я, сверчок, ещё уточнил свой шесток.
А на порог «Литературной России» судьба всё не приводила. Зато роман с «ЛГ» шёл своим чередом. Пожалуй, рассказать о случае, характерном для советской печати, наверняка и «ЛР» такие примеры знала. В Литинституте, в переводческом семинаре Льва Озерова, я довольно-таки насобачился переводить, кое-что и в «ЛГ» выходило. И вдруг однажды под вечер звонок в общежитие: найти такого-сякого. Звонок из «Литгазеты» с предложением срочно – к завтрему! – перевести стихотворение народного поэта Азербайджана Расула Рза. Подстрочник встречайте у дверей общежития прямо сейчас. И уже через час я принял из рук водителя чёрной «Волги» пакет с текстом. Был апрель, подпирала ленинская годовщина, что-то там, видать сорвалось, а подстрочник намедни получен из Баку по телефону. Меня же вспомнили, видать, потому, что не так давно у них вышли стихи моего друга Фикрета Годжа (тогда ещё Годжаева) с указанием «перевод с азербайджанского» (в Карелии опять же предположили переводческий псевдоним Р.Рожденственского). Итак, 72 строки на тему «Ленин-садовник». СССР-де – цветущий сад, где каждую клумбу-республику взрыхлил заботливый кетмень Ильича. Наутро, перечитав готовое, я нашёл его безупречным в плане версификации, и даже важнейший принцип перевода – эквилинеарности, т. е. равнострочия – был соблюдён. Не рассчитывая на «Волгу», троллейбусом за четыре копейки доставил произведение на суд Ахияра Хасановича Хакимова, зав. отделом нац. литератур. Тот изучил. Потом вздохнул. Потом сказал, отложив текст, примерно следующее. Вы неправильно поняли свою задачу переводчика. (Я-то думал, задача в тексте.) Вы умело перевели всё написанное, а всё не надо. Надо лишь то, что поэт х о т е л сказать. А оно, хотимое, умещается в 16, от силы в 20 строк. Можете ли сократить прямо здесь, в редакции? Таким образом в редакционном коридоре лишился я переводческой невинности, но довёл «перевод» до совершенства, то бишь, до печати. И по ходу понял, почему оказался незаменим в деле. Да потому, что ни Гребнев, ни Липкин, ни Козловский за ту халтуру бы не взялись! Сверчок снова познал свой шесток.
Наконец, однако, на горизонте и «Литературная Россия» замаячила. Пришёл со стихами, а там однокурсник мой Женя Антошкин держит ключи от русской поэзии (его тогдашние слова). Отобрал две вещицы. Шёл 1970 год, столетие Ленина, поэтому в отбор попало и стихотворение «Памятник». Оно потом не нашло себе места ни в одной из моих книжек и лишь теперь вырезка обнаружилась среди бумаг, ворошимых для освежения памяти при писании этой заметочки. Почему бы не помянуть давние вирши в той же «ЛР» через 38 лет? (Тем более что пенсионер Антошкин сегодня приглашающе позвякивает лишь ключами от квартиры, а наукой сокращений нас растлевали здесь же, на Цветном бульваре.). Были в числе прочих такие строчки:Мы лоб и торс его от камня
освободили, чтобы он,
овеиваемый веками,
дышал, резцом раскрепощён…

Земли чудовищную бедность
узнав больнее, чем иной,
он и погиб, из этой беэдны
выкатывая шар земной.

Он и теперь из камня рвётся –
не так ручей летит в овраг,
не так листва кипит, и солнце
прорваться силится не так.

Не так обвал стремит лавину,
и не с такой тоской Сизиф
глядит на близкую вершину,
в ущелье камень упустив.
Ответственный секретарь журнала «Сельская молодёжь», где я в ту пору подрабатывал, Станислав Романовский, на другой день при обсуждении ленинской темы на летучке с хитринкой посмотрел и шепнул: «Сизиф, говорите?».
В ту пору доводилось публиковаться в «Комсомольской правде», в журналах «Север», «Молодая гвардия». Да так часто, что в «МГ» пришло однажды читательское письмо: да каких пор будете печатать этого жидёнка Винонена? То, что принят за лицо совсем другой национальности, отнюдь не польстило. Но что взять с «широкого» читателя? Пушкин мог бы сказать про такого: не мог он ямба от еврея, как мы ни бились, отличить. А вот лет пять назад рецензия в «Литературной России» на две мои книжки очень даже польстила. Именно фраза: «пишет на русском языке и по-русски». Спасибо, Вася Дробышев, бывший студент наш, ты проницательнее некоторых критиков!
От «Молодой гвардии» летом уж не помню какого года получил командировку для пропаганды журнала перед подписной кампанией. Поехали втроём вниз по матушке по Волге, от Саратова до Астрахани. Коренником был славный Владимир Костров, а пристяжными – Г. Пациенко, сотрудник журнала, и я, активный автор. Высаживались в городах, где имелось своё телевещание, выступали. Костров был мастер немедленного получения гонорара. С местным руководством он заводил разговор издалека: а как, мол, у вас насчёт бумажек? Начальство настораживалось: каких? – Ну, силился припомнить рассеянный поэт, этих… ну таких, с прожилками… как они называются-то… э-э… деньги, что ли? А! – облегчался чиновник и тут же звонил в бухгалтерию: надо срочно заплатить, а то у москвичей пароход отходит. Так вот и в Астрахани сразу после телепередачи гуляли в ожидании открытия окошечка кассы, и тут ко мне походит женщина с вопросом: Роберт Иванович? Да, говорю, а что? – Вы такие хорошие стихи сегодня читали по телевизору. – Я с непривычки зарделся, замялся, а женщина, что-то заподозрив, уточняет: вы ведь Рожденственский? Нет, отвечаю, моя фамилия Винонен. – Ах, извините, извините! И на цыпочках бочком-бочком отошла и скрылась за какой-то из дверей. Да, подумалось, чтоб тебя уважали, мало быть Робертом Ивановичем, надо ещё слыть Рождественским. Тоже неплохой урок. Стихи могут так же легко понравиться, как и разонравиться. Вообще, оглядка на читателя – дело совершенно пустое. Нет зеркала кривее людской молвы. Например, в своё время от одного марийского писателя, слушателя Высших литературных курсов, при знакомстве я услышал такой комплимент: Роберт Иванович, я о вас много слышал, но всё равно вас уважаю. Каково!
Следующей подборки своих стихов в «ЛР» я дождался лет через двадцать: покойный Борис Авсарагов сам попросил и пустил их по своему «нац.» отделу. Ох и плевался и ругался тогдашний зав. отделом русской литературы Аршак Тер-Маркарьян! Ты, зачем, говорит, дал такие слабые стихи? Так редко печатаешься, и такой провал!
Публикация не сохранилась и уж не помню, что там тиснулось. Но вполне готов согласиться с Аршаком: шедевров не было. Однако понятно, что тот армянский камешек метил и в осетинский огород Авсарагова…
А с Эрнстом Сафоновым моё знакомство с тяготением к дружбе велось со студенческих дней в Литинституте. Потом и работали там же: Эрик командовал ВЛК, а я заведовал кафедрой худ. перевода (кстати, вышеупомянутый А.Х. Хакимов у нас на кафедре обучал башкирскую группу переводчиков – и отнюдь не по навыкам Цветного бульвара, а по уставу Тверского). По общественной линии Э. Сафонов ещё руководил Приёмной комиссией Московской писательской организации, где и я сподобился быть членом. Потом он повёл «Литературную Россию». В ипостаси редактора Сафонова я знал только по крутизне газеты, а лично ещё и как отца нашего студента Ивана (как-то сложилась у того судьба?).
50 лет для печатного органа не возраст. Помню ещё детское имя газеты: «Литература и жизнь». Название как бы говорило: жизнь это одно, а литература нечто другое, должна отличаться – в лучшую сторону. Наверно, потому и называли сей двучлен совсем уж ласково: «Лижи». Возникал непредсказуемый смысл в отношении власть предержащих. Не вдруг, но всё же догадались переименовать, хотя лизать ещё приходилось. Даже в якобы демократические времена редакторства В.Ерёменко газета щедро отпускала полосы к восхвалению губернаторов, военачальников, мэров местного значения. Вспоминаю без малейшего осуждения, потому что и эта мера помогала газете выжить. Ведь неоглашённый приговор «не торгуем, не носим» уже тогда был вынесен слишком независимому органу. И столичному изданию пригодилась опора на провинцию.
Нынешнюю свою привязанность к «ЛР» объясняю, извините за не слишком благозвучное слово, её плюрализмом. Выходите, ораторы, браните хоть самого главного редактора Вячеслава Огрызко, трибуна свободна! Знаю много самых разных людей, читающих газету с одинаковым интересом. Кроме того, на страницах «ЛР» то и дело вижу статьи, стихи, прозу давних добрых знакомых, иных даже полузабытых (сам из таких) – и разрывы, причинённые временем, как бы латаются. Так мы не перестаём встречаться. И нет надобности ждать приглашений в другие издания. Будем с «Литературной Россией». Напоследок позволю себе слегка подправить известное изречение: месту встречи изменять нельзя!

Роберт ВИНОНЕН
г. ХЕЛЬСИНКИ,
Финляндия

Роберт Иванович Винонен родился 3 апреля 1939 года в деревне Шушары Ленинградской области. В 1966 году окончил в Литинституте семинар Льва Озерова. В 1972 году защитил в Тбилиси кандидатскую диссертацию. Первый сборник стихов «Мгновение» выпустил в 1966 году. С 1997 года живёт в Финляндии.