ВЫЖИТЬ ПОСЛЕ ТРАВЛИ

№ 2008 / 43, 23.02.2015

Признаюсь: я не считаю Дудинцева большим художником. Он далеко не всегда был в ладах со словом. Но я очень ценю его за смелость. Он всегда умел говорить правду.
Владимир Дмитриевич Дудинцев родился 16 (по новому стилю 28) июля 1918 года в городе Ку-пянск Харьковской области. Отец писателя, С.Н. Батков, – дворянин, был расстрелян в 1918 году харьковскими чекистами. Мать, К.В. Жихарева, – сестра милосердия; в 1921 году вторично вышла замуж за землемера.
Первые стихи Дудинцев опубликовал в 1928 году в «Пионерской правде». В 1940 году он окончил Москов-ский юридический институт и тогда же был призван в армию. Когда началась война, его отправили на фронт. Там он дослужился до командира роты. Но уже в 1942 году ему не повезло: он под Ленинградом получил мно-жественные ранения обеих ног.
Одно время Дудинцев служил военным прокурором в Сибири, но потом предпочёл заняться журналисти-кой. В 1946 году его взяли разъездным очеркистом в «Комсомольскую правду». За пять лет где он только не побывал. В поездках по стране молодой автор нашёл героев для первых своих рассказов, составивших впос-ледствии сборник «У семи богатырей».
Как прозаик, Дудинцев прославился в 1956 году после публикации в «Новом мире» романа «Не хлебом еди-ным». Роман вызвал огромный резонанс. Впоследствии писатель вспоминал: «Когда я написал «Не хлебом единым», роман вызвал мощную волну народного отклика. В Центральном доме литераторов состоялось об-суждение романа. В зале сидели даже на полу. Но несколько кресел в первом ряду оставались незанятыми. Потом появились солидные люди, которым расчищали дорогу бравые ребята. Они сели в эти кресла, вынули блокноты, ручки с золотыми перьями и приготовились слушать. Для человека, имеющего глаза и уши, этой картины было достаточно для того, чтобы в его душе зазвучал сигнал тревоги, призывавший к максимальной осторожности. На трибуну один за другим выходили Тендряков, Овечкин, Каве-рин, Вс. Иванов, Михалков. И все они говорили, что «Не хлебом единым» – партий-ный роман и критичность его выработана XX съездом. Хотя прекрасно знали, что писался он задолго до съез-да.
Сидящие впереди одобрительно кивали головой: правильно, мол, хорошо. И вдруг на трибуну вышел горячо любимый мною Константин Георгиевич Паустовский и сказал примерно следующее: «Роман, бе-зусловно, хорош, но съезд тут ни при чём, да это и не важно, а главное – как верно схвачен тип Дроздова (главного противника Лопаткина), в них-то, дроздовых, всё зло и заключено…» Молодёжь, сидящая на галёр-ке, подняла одобрительный шум. Люди из первого ряда лихорадочно заработали перьями. А в это время в «Роман-газете» уже набранный лежал «Не хлебом единым», не хватало только подписи для выхода в свет. И тогда два с половиной миллиона читателей смогли бы сопоставить клевету, которая вскоре хлынула с газет-ных полос, с текстом и спросить: «Где же тут очернительство? Где ненависть к Родине?» Тактически, страте-гически было важно, чтобы роман опубликовали. И я, и Симонов это понимали. Поэтому Константин Михай-лович, сидевший рядом со мной в президиуме, посоветовал мне выступить и попробовать погасить этот страшный эффект. Что я и сделал, подтвердив версию о благотворном влиянии на моё творчество съезда. Ну тут уж молодые люди с галёрки засвистели, закричали: «И это ты, Дудинцев?!» («Труд», 1998, июль).
Судя по всему, Дудинцев зря пошёл на поводу у Симонова. Никакие ссылки на съезд роман спасти уже не могли. В верхах лишь ждали удобного случая, чтоб расквитаться с писателем по полной программе.
Команду на уничтожение дал Суслов. Именно с его подачи в прессе появились зубодробительные рецензии партийных критиков Александра Дымшица и Михаила Храпченко. После чего первый публикатор романа – Симонов тут же сдался, признав в марте 1957 года, что жизнь у Дудинцева изоб-ражена однобоко.
Никита Хрущёв в августе 1957 года заявил: «В книжке Дудинцева есть и правильные, и сильно на-писанные страницы, но общее впечатление, что автор не проникнут заботой об устранении увиденных им не-достатков в нашей жизни, он умышленно сгущает краски, злорадствует по поводу недостатков». И тут же в противовес Дудинцеву Всеволод Кочетов настряпал свой роман – «Братья Ершовы».
Спустя годы Дудинцев рассказывал журналистам «Литгазеты»: «После всей этой истории, когда начался тяжелейший период в моей жизни, Симонов, который ещё не уехал в Ташкент, не здоровался на людях, не по-давал мне руки. Это было очень тягостно. Я подаю, а он не подаёт. Но потом, отойдя в угол, он останавливал-ся, оборачивался и мне подмигивал! Когда застрелился Фадеев, Симонов стоял у гроба в почётном карауле, а я с кучей писателей толокся возле и вдруг вижу: Симонов мне подмигивает. Лет через десять толь-ко мы стали с ним здороваться, и я услышал знакомое: «Старик, как дела?» Именно Симонов подвёл меня к пониманию вооружённого добра. Все эти чёрные годы я жил поддержкой неизвестных читателей. Страна большая, и в ней оказалось много людей, разделяющих мои взгляды. Сколько раз, бывало, в критический мо-мент вдруг жена говорит: «Убирала у тебя на столе, подняла картон, а тут деньги!» Кто положил – неизвестно. Ко мне приходили много разных людей… Писатели давали взаймы, когда я просил. А потом если они умира-ли или разводились, оставляли жёнам право взыскания. И уж жёны взыскать не забывали. Один раз покойный Ваня Переверзев, артист, привёл меня к себе, открыл диван, где у него глубоко, как в колодце, ле-жали пачки денег, и сказал: «Бери сколько надо. Будут – отдашь!» А вот незнакомые люди присылали мне анонимные переводы, сберкнижки на предъявителя. Или, помню, как-то перед Новым годом, когда в доме во-обще ничего не было, пришёл посыльный из гастронома и втащил огромный роскошный заказ. Чего там только не было! Это явно был дар анонимного большого начальства».
Между тем «Не хлебом единым», надо признать, типичный производственный роман. Уже в 2005 году этот роман экранизировал Станислав Говорухин. Правда, он придумал в картине другой финал. Как считал Говорухин, «Дудинцев не мог написать всей правды, вы же понимаете. Даже то, что он написал, было впоследствии запрещено. Какая судьба могла ожидать Лопаткина? Или он должен был сгнить в лагерях, или мог дождаться смерти Сталина, расконвоирования, реабилитации и топтания по учреждениям с требованием восстановить в правах и его, и его изобретение. И был третий вариант, хорошо описанный Солженицыным. Как умную техническую голову, Лопаткина могли привлечь к работе в одной из сотен шарашек, закрытых на-учно-исследовательских институтов, которые работали на оборону. Но я думаю, что Дудинцев, который пи-сал роман с 1953 по 1955 год, даже не знал о существовании шарашек. Он уже, конечно, пообщался с теми, кто вернулся, и представлял себе первые два варианта судьбы Лопаткина. И этого описать он никак не мог, тогда бы роман не увидел свет. Оптимистический финал романа он явно писал, наступая на горло собствен-ной книге» («Известия», 2005, № 215).
В фильме Говорухина собрался неплохой ансамбль: Евгений Гришковец, Михаил Елисе-ев, Александр Розенбаум, Светлана Ходченкова, Виктор Сухоруков, Алексей Петренко. Но даже эти имена картину не спасли. Лента быстро устарела.
Теперь даже не верится, что вот за такой типично производственный роман «Не хлебом единым» власть в конце 1950-х годов Дудинцева чуть не сгнобила. Писателя практически отовсюду изгнали. Он оказался в сложнейшем материальном положении. А ведь на его иждивении было четверо детей. Исследовательница быта советских литераторов Валентина Антипина писала, как один из друзей Дудинцева «от своего имени брал в разных издательствах рукописи на рецензию и передавал их Владимиру Дмитриевичу. Тот гото-вил рецензии и, опять же через друга, получал гонорар. Ещё более существенно помогла Дудинцеву старей-шая поэтесса Н.Павлович. Она отдала писателю все свои сбережения, благодаря чему ему уда-лось купить полдома в деревне. Там он развёл огород, и какое-то время его семья жила за счёт натурального хозяйства» (В.Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930 – 1950-е годы. М., 2005).
Когда Дудинцеву уже совсем стало невмоготу, власть дала ему разовый заказ на перевод. В 1961 году пи-сателю официально разрешили под своим именем отредактировать подстрочник написанной ещё до войны повести корякского писателя Кецая Кеккетына «Эвныто-батрак».
Позже Дудинцев попытался найти спасение в фантастике. Он написал несколько сказок. Что-то писателю даже дозволили напечатать, но очень мизерным тиражом, чтоб гонорара хватило только на чёрный хлеб да на хвост селёдки. Когда Дудинцев заикнулся о большем, ему дали понять: якобы его сказки оказались невос-требованными.
В какой-то момент Дудинцева «вытолкнули» в критику. Он стал получать регулярные заказы от нового жур-нала «Литературное обозрение». Ему, в частности, предложили поучаствовать в дискуссии о городских пове-стях Юрия Трифонова. Однако всей правды сказать писателю не дали.
В 1970-е годы Дудинцев взялся за новый роман с условным названием «Неизвестный солдат». На этот раз писатель решил сказать всю правду о том, как после войны народный академик Лысенко гнобил на-стоящих биологов. Тема эта оказалась весьма горячей даже для застойной эпохи, когда вроде бы все страс-ти по генетике улеглись, а самого Лысенко давно развенчали. Люди, которые при Сталине и Хрущёве рьяно поддерживали Лысенко, не дремали и попытались поставить перед романистом кучу рогаток. Книга проби-лась в печать лишь в 1987 году, но уже под названием «Белые одежды».
Публикация романа в журнале «Нева» вызвала огромный общественный резонанс. Однако читающую пуб-лику зацепили не столько герои писателя. Народ заинтриговала прежде всего проблематика книги, споры би-ологов. Литература в данном конкретном случае подменила собой историю. Хорошо это или плохо? Вместо прямого ответа я сошлюсь на Лидию Гинзбург. Она 16 марта 1987 года записала в своём дневнике: «Прочитала Дудинцева (первую треть). Всё время потребность отделаться от мешающих пройти художест-венных персонажей и узнать, что происходило с биологами. Но, несмотря на помехи, читать местами мучи-тельно. Вот так мы и жили. В разных вариантах, но так. З.Г. говорила: примета времени даже не террор, не жестокость (это бывало и в другие времена), а предательство. Всепроницающее, не миновавшее никого – от доносивших до безмолвствовавших. По ходу жизни работают разные защитные механизмы. Обволакивают, подстилают соломку. Чтоб мы не кричали от ужаса. Мы не видим картину проживаемой жизни. Всякий раз только частицу. И всякий раз она – частица – к нам или мы к ней приспособлены. А теперь минутами ретро-спективный ужас. Распахивается «бездна унижения». Как же это мы шли в эту бездну, шаг за шагом, ничего не пропуская» (Л.Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002).
Однако уже в 1990-е годы «Белые одежды почти все позабыли. Если кто и вспоминает теперь этот роман Дудинцева, то лишь для того, чтобы прояснить для себя фон, на котором совершал свои «деяния» Лысенко. Не спасла книгу и оперативная экранизация. Автор и режиссёр сделали ставку на Валерия Гаркали-на. Но он главную роль провалил.
Первым художественную беспомощность «Белых одежд» почувствовал, кажется, прозаик Александр Борщаговский. В сентябре 1985 года он писал критику Валентину Курбатову: «Читаю в руко-писи огромный роман Дудинцева. Это о лысенковщине – ещё только вхожу, но с горечью и печалью: разруше-ния были слишком велики! Благородная по замыслу книга читается так, будто писалась в панфёровско-бу-бенновские времена, и хотя с другим знаком, а от ощущения ветхости уйти невозможно Многое слиш-ком уж старомодно, вместо любовных диалогов – умничанье, «мозги фри».
Однако уже через год после публикации романа в журнале «Нева» Дудинцев получил Госпремию СССР. Я думаю, награду писателю дали не за художественное дарование, а за прикасание к ранее запретной теме.
Валентин Курбатов как-то заметил, что Дудинцев не зря взял в названия своих книг евангельские слова и не зря часто окликал христианские сюжеты. «В его героях есть исповедническая красота. Их убивают, распи-нают, а они завтра встают с новым именем и не дают истине померкнуть. Они узнают друг друга в толпе по свету бесстрашия и братски берегут этот свет («Литературная Россия», 2003, 20 июня).
После публикации «Белых одежд», отвечая на вопросы журналистов, Дудинцев признавался: «Сейчас про-ветриваю мозги. Я написал роман в 800 машинописных страниц, писал очень напряжённо, перетрудил голо-ву. Начались нарушения мозгового кровообращения. Теперь мне нужно опять прийти в форму».
Умер писатель 22 июля 1998 года в Москве. Посмертно в 2000 году журнал «Нева» опубликовал его авто-биографическую повесть «Между двумя романами».
В 1998 году Е.Н. Володина защитила в Уральском университете по романам Дудинцева канди-датскую диссертацию.В. ОГРЫЗКО