С историей на брудершафт
№ 2009 / 43, 23.02.2015
По признанию Александра Дюма, история для него была гвоздиком, на котором великий французский романист развешивал авантюрные сюжеты. Для советских детективщиков история была лазейкой
Что ищет в прошлом российский детектив?
 |
| Роман АРБИТМАН |
По признанию Александра Дюма, история для него была гвоздиком, на котором великий французский романист развешивал авантюрные сюжеты. Для советских детективщиков история была лазейкой, позволяющей увести читателя из постылого сегодня. В 90-е годы число эмигрантов в былое поуменьшилось (настоящее время было живым и страшно интересным), зато в нулевые выросло снова. Оказалось, что без исторической изюминки уже никак. То, что происходит здесь и сейчас, похоже, уже мало кого волнует. Гламур и «антигламур», конечно, ещё продаются, однако чуткие издатели трэша раньше других поняли: зарабатывать большие деньги на живой современности становится всё более проблематично.
Разумеется, звездой ретро-детектива по праву считается у нас Борис Акунин, но для начала – немного о недавних сочинениях его коллег. Вот, скажем, роман Николая Буянова «Гобелен императора»: действие разворачивается в двух временных пластах. В наши дни сыщики расследуют убийства и похищение исторических ценностей. А в начале XIX века между тем раскладывается иной пасьянс: благородный шевалье Анри Тюмирье, один из соратников герцога Энгиенского, мечтает отомстить Бонапарту за убийство своего сюзерена. Два временных пласта соединены не столько заглавным гобеленом, сколько золотым медальоном убиенного герцога. Вещица дошла из глубин минувшего до наших дней извилистым и кровавым путём, а в новорусские годы реликвия оказывается в эпицентре происшествий с участием олигарха, его бодигарда, прекрасной дамы и прочих привычных типажей pulp fiction. Признаться, детективный сюжет сам по себе не впечатляет: интрига часто опирается на роковые совпадения, а мотивировки поступков ряда персонажей порой сомнительны. Единственный, кто спасает книгу российского автора, это «корсиканское чудовище». «Наполеон Бонапарт вообще был полон тайн – и тогда, и теперь, – рассуждает одна из современных героинь романа, загадочная француженка мадам Блонтэ. – Он был настоящим гением во всём: в любви, в политике, в войне». Увы! Где сейчас взять Наполеонов? Ну разве что в палатах домов скорби, рядом с Цезарем и вице-королём Индии…
Как и в «Гобелене императора», действие книги Сергея Арбенина «Дети погибели» происходит в двух разных временных срезах. В одном из них Сталин призывает шлиссельбуржца Николая Морозова, пытаясь узнать о делах минувших дней. Параллельная сюжетная линия приводит читателя к событиям последней четверти позапрошлого столетия, когда в смертельном клинче сошлись власть и тайный Исполнительный комитет, и всё завершилось 1 марта 1881 года – двойным взрывом на Екатерининском канале. С эпилога и начинается роман Арбенина, чтобы затем фабула могла нырнуть далеко в плюсквамперфект, время от времени выныривая в 30-е годы ХХ столетия. Мёртвое прошлое, осмысленное по-новому (и мистифицированное в соответствии с законами детективного жанра), направляет фабулу в необходимое романисту русло. Конспирология правит бал. Всё – не случайно. Историческим событиям постфактум дано роковое объяснение. И если, к примеру, Александр Блок в материалах к поэме «Возмездие» простодушно комментирует эпизод неудавшегося покушения на шефа жандармов: «Убийца Дрентельна ускакал на лошади (о, милые романтические времена)», – то Арбенин срывает покровы. Романтика? Как же! В «Детях погибели» покушение было, оказывается, инсценировкой, лошадь была казённой, террорист работал на III Отделение, а высшие жандармские чины состояли в заговоре против главы МВД. Интригуют цесаревич и Мария Фёдоровна, а контринтригой занят тайный орден, призванный сохранить в России порядок. Свою игру ведут и народоволец Михайлов, и даже писатель Достоевский… Уж-жас!
Кстати о писателях. Ещё один русский классик, автор «Носа» и «Тараса Бульбы», сам того не желая, становится персонажем ретро-детектива Николая Спасского «Проклятие Гоголя». Начинается всё в 1953 году. Сталин только что умер, к власти рвётся Берия. Ему и приходит в голову интересная мысль: в качестве доказательства смягчения политического режима в СССР взять и канонизировать Николая Васильевича – писателя, одинаково уважаемого и коммунистами, и антикоммунистами. Беда в том, что, по слухам, покойный гений был некрофилом. Более того, где-то в Риме хранятся секретные документы, этот факт подтверждающие. А ну как эти бумаги добудет подлое ЦРУ, опубликует их и сорвёт канонизацию? Агент советской разведки в Италии, молодой человек с оперной фамилией Гремин, получает задание найти и изъять компромат на давно почившего классика. По пятам Гремина следует ещё один охотник за документами – бывший махновец, бывший уголовник, а ныне святой отец Фёдор. Но и ЦРУ не дремлет: американцы подозревают, что у Гремина совсем иное задание – подготовить покушение на главного итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти. Правда, и сами янки не прочь уконтропупить Тольятти, но им крайне обидно, если это сделают конкуренты. Фон повествования вполне достоверен, да и сама безумная фабула могла бы стать основой лихой политико-сатирико-детективной фантасмагории в духе «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Но убийственная серьёзность автора плюс его желание непременно раздеть классика догола напрочь всё портят. Ведь, если вдуматься, какая нам, к чёрту, разница, любил или не любил Гоголь мёртвых? Главное, что он написал «Мёртвые души»…
А теперь, как и было обещано, – о Борисе Акунине. Всё познаётся в сравнении: на фоне коллег, вроде упомянутых выше, этот профи выделяется наивыгоднейшим образом. Его детективы ладно скроены и отвечают требованиям качественной беллетристики. Но сегодня даже преданные поклонники писателя всё чаще чувствуют разочарование.
Ещё и двух лет не прошло с тех пор, как писатель открыл новый авторский цикл – «Смерть на брудершафт», начатый двумя повестями: «Младенец и чёрт» и «Мука разбитого сердца». Вскоре цикл пополнился двумя другими вещами, «Летающий слон» и «Дети Луны». А сравнительно недавно читателю были явлены ещё два текста – «Странный человек» и «Гром победы, раздавайся!».
Действие книг серии начинается в России 1914 года. Главного героя, играющего «за наших», зовут Алексей Романов. Судьба и авторский произвол выхватывают Алёшу из гражданской жизни и отправляют биться с асами разведок. В первой же повести возникает и главный антагонист Алёши, кайзеровский суперагентище фон Зепп, который умеет перевоплощаться в любое одушевлённое существо, бегать аки страус, стрелять во всё, что шевелится, прыгать с верхотуры, словно человек-паук, пользоваться ядами а-ля Борджа и разговаривать под дулом пистолета с хладнокровием героя пушкинского «Выстрела». Очевидно, что с таким матёрым Мориарти юному российскому Холмсику предстоит сражаться на протяжении всего цикла. Акунинский Алёша чересчур романтичен и неискушён; шансы героя выиграть исчезающе малы. Так что поединки младенца с чёртом раз за разом завершаются победой чёрта.
Фон Зепп похож на множество акунинских серийных злодеев, Алёша же везде выглядит удешевлённой версией Эраста Фандорина. Не сравнивать их невозможно, и все сравнения – не в пользу нового героя. Юный Эраст в «Азазеле» тоже поначалу делал глупости, но быстро учился. А вот Алёша раз за разом натыкается на всё те же грабли. В каждом новом томе Зепп, служа кайзеру-фатерлянду, легко переигрывает неуклюжих слуг царя-отечества: то он сводит к нулю успехи российского авиапрома, то проворачивает интригу с участием Григория Распутина – к выгоде германского генштаба. Если в чём и преуспел здесь Акунин, так это в жанре, условно говоря, мазохистского детектива. В каждой второй повести «наши» упорно проигрывают «ненашим», и даже случайные успехи кажутся оплошностями. В соответствии с национальной мифологией, один из творцов победы во второй мировой войне был юлиан-семёновский разведчик Штирлиц. Следуя той же логике, следует признать: за цепь российских неурядиц в первую мировую отвечает акунинский контрразведчик Алёша Романов – тем более что он всё равно тёзка и однофамилец цесаревича. Повестей в цикле «Смерть на брудершафт» должно быть десять. Видимо, в последней Алёша с фон Зеппом сразятся, наконец, насмерть и увлекут друг друга в пучину Райхенбахского водопада. Но это уже не будет иметь значения.
Эраст Фандорин – наиболее удачный проект Акунина, и именно поэтому писатель не торопится разрабатывать золотую жилу до конца, чередуя похождения Эраста Петровича с похождениями иных персонажей (например, сыщицы-монашки Пелагии). Несколько лет назад писатель начал серию «Жанры», в которой пообещал явить своё умение подстроиться под любую разновидность прозы – от мелодрамы до «производственного романа». Акунин выпустил «Шпионский роман», «Детскую книгу» и «Фантастику» и прекратил свои эксперименты. Выяснилось, что соблюсти чистоту жанра у Акунина не получилось: три книги, впитав приметы детектива, в разной степени оказались фантастикой. Новый роман Акунина «Сокол и ласточка» – очередная книга о приключениях Николаса Фандорина, далёкого потомка популярного сыщика (в этой серии ранее выходили книги «Алтын-Толобас», «Внеклассное чтение» и «Ф.М.»). Роман мог бы претендовать на звание «пиратского», но…
Однако не будем забегать вперёд. Как и в предыдущих книгах про Фандорина-младшего, современное (2009 года) повествование здесь перемежается с квазиисторическим. Начальные главы застают центрального героя на круизном лайнере: вместе со своей неугомонной тётушкой Синтией и двумя недружелюбными компаньонами он отправляется на поиски пиратских сокровищ. Всю центральную часть книги, впрочем, занимают события 1702 года: ещё более отдалённый предок героя, Летиция фон Дорн, оказывается тоже втянута в историю поиска пиратских кладов. Как известно, писателю можно простить любой постмодернизм. Он может, если того хочет, черпать вдохновение у Стивенсона, Сабатини, Сальгари, даже Александра Грина. Но образ одного из повествователей – бессмертного разумного и всеведущего попугая – разом перечёркивает все попытки писателя остаться в границах жанра.
Вместо романа приключенческого вновь получается фантастика. И то, что неплохо бы смотрелось в голливудском блокбастере (вроде «Пиратов Карибского моря»), из романного формата вываливается. Либо «попугай-сапиенс», либо «Пиастры! Пиастры!». Третьего не дано. Именно фантастика в «Соколе и ласточке» помешала историческому антуражу стать для Акунина тем «гвоздём» а-ля Дюма. Между тем мы с вами помним детское стихотворение про то, что бывает, когда в кузнице вовремя не оказывается гвоздя.
Роман АРБИТМАН,г. САРАТОВ
Добавить комментарий