Виртуоз

№ 2010 / 20, 23.02.2015

У этой кни­ги не­лёг­кая – и по­учи­тель­ная – судь­ба. Её ав­тор все по­след­ние го­ды пре­бы­вал на вер­ши­не сла­вы. Ве­ду­щие по­пу­ляр­ных те­ле­про­грамм счи­та­ли за честь взять у не­го ин­тер­вью, круп­ней­шие из­да­тель­ст­ва спе­ши­ли из­дать тя­жё­лые то­ма его со­чи­не­ний

Вокруг романа Александра Проханова

Уважаемая редакция!

Высылаю текст о Проханове, отринутый всеми другими «книжными» и «просветительскими» газетами. Заранее благодарен за рассмотрение.

С уважением к вашему правдолюбию, Илья Кириллов

У этой книги нелёгкая – и поучительная – судьба.

Её автор все последние годы пребывал на вершине славы. Ведущие популярных телепрограмм считали за честь взять у него интервью, крупнейшие издательства спешили издать тяжёлые тома его сочинений, и не менее объёмно издавались описания его жизни и творчества. Количество рецензий, статей, отзывов не сосчитать.

Публика восхищалась, презирала, соглашалась, спорила, в любом случае проявляя искреннюю взволнованность.

Это была заслуженная слава, вполне соответствующая масштабу личности и творчества, и, можно сказать, выстраданная – ей предшествовала многолетняя клевета либо замалчивание. Роман «Господин Гексоген» разнёс в прах эту создававшуюся в течение многих лет глухую стену вокруг оппозиционного, идеологически-неполиткорректного автора.

О романе Александра Проханова «Виртуоз» сегодня можно утверждать, что в минувшем году на русском языке не появилось произведения, сравнимого с ним по художественной мощи, по силе вдохновения и богатству изобразительных средств.

В качестве примера: роман обнаруживает великолепную композицию. Привередливая, сложная, она вмещает многочисленные отступления, фрагменты, попутные образы. Всякое описание находит точно отмеренное место в книге, всё удерживается единым замыслом.

Едва опубликовав роман, Проханов задействовал все возможности редактора общенациональной газеты для его пропаганды. Включились издатели, книготорговцы, политологи и просто читатели… Вопреки всем усилиям, роман «не прозвучал».

Безусловно, он оказался неугоден политическим элитам. Но только ли в одном этом причина?

Рассмотрим, пусть бегло, содержание книги. Проханов, как никто другой в современной отечественной литературе, умеет привлечь внимание к интригующей, провокационной политической теме. Новый этап – путинско-медведевское двоевластие – становится отправной точкой произведения. Прототипы основных героев, Виктора Викторовича и Лампадникова, не узнает только слепой. Виртуоз – прозвище другого важного персонажа, дьявольски-искусного кремлёвского политтехнолога, за верность которого тем более ревниво соперничают оба правителя, чем острее становится между ними борьба за власть, неделимую, единственную.

Но Проханов непредсказуем. Истинным героем романа довольно скоро становится молодой человек из провинции, из Тобольска, историк краеведческого музея, где часто выставлялись его экспозиции, посвящённые кромешному финалу Романовых. Однако финал этот всё же обманчивый – большевистский замысел истребления не осуществился полностью. Кто-то принёс в жертву собственного отрока, в то время как ревнители монархии выкрали цесаревича. В суматохе гражданской войны его тайно увезли далеко в Сибирь, где под новой фамилией он прожил всю жизнь, трудился на ниве просвещения, оставил потомство. Алексей, молодой историк, – его наследник, внук.

В обществе ползут слухи о восстановлении монархии. Их умело поддерживает и распространяет Виртуоз по поручению Лампадникова, не желающего, чтобы Виктор Викторович вернулся во власть. Алексей получает средства, доступ к государственным тайнам, вокруг него искусно создаётся ореол единственно законного и достойного наследника на престол. Алексей не противится такому повороту судьбы, но и не жаждет воспользоваться властью. Он сознаёт себя избранным; острее, глубже становится его внимание к истории родины, он стремится постичь счастливые мгновения русской жизни и её грехи, язвы. На месте Ипатьевского дома и у Ганиной ямы пытается прикоснуться к мучительно-таинственной природе русской монархии. Он знает: распалась связь времён, и только через мистический опыт можно обрести, восстановить тончайшие, робкие связи в русской истории.

Отдадим должное Проханову. Кажется, никто в современной отечественной литературе не ощущает так остро роковую трагедию этого распада и неистинность, выморочность всех попыток формального синтеза.

Распалась связь времён… Но знает Алексей Горшков и другое: ничто не прошло, не исчезло. Всё миновалось только в земной реальности, а в другой, незримой, каждую минуту собираются на Дворцовой площади толпы простонародья, жаждут отклика, жеста и голоса государя, и казаки лейб-гвардии открывают огонь. Каждой ночью выводят низложенного царя и его семейство в подвал, расстреливают впотьмах. Вместе с окровавленными рабочими падает на стылую мостовую Алексей Горшков. В Ипатьевском доме его пронзают пули Юровского. «Смертью смерть поправ», примирив непримиримое, вновь воскресает для страданий и радостей, для будущего служения отчизне.

Это лучшие страницы книги, обладающие силой почти магической, которая, кажется, и тебя переносит в иное измерение, где всё едино, беспрерывно, бессмертно. Сюжет над этими страницами кажется убедительным, неоспоримым.

Теперь, по прошествии времени, я чувствую его призрачность, его горестно-нарочитую сущность.

И всё-таки – «над вымыслом слезами обольюсь». Тем более что художественная фантазия не единственный его источник. Ещё – вера. До этого нельзя дочувствоваться вне фёдоровского всеобщего воскрешения, вне приобщённости к тютчевским видениям о России и личного безотчётно-религиозного поклонения ей.

Поэтому так затруднителен отзыв о творчестве Проханова вообще и о романе «Виртуоз» в частности. По каким законам его судить? Возможно ли судить вообще? И если возможно, то к каким критериям обратиться?

Самое существование этого явления – «Проханов» – развенчивает многочисленные подлоги в современной отечественной литературе. Всё познаётся в сравнении, и художественная скудость, в какие бы пёстрые, обманчивые цвета она ни рядилась, всегда будет опознана рядом с настоящим богатством. Произведения современников (исключение составляет, может быть, только проза Л.Петрушевской) не выдерживают сравнения с языковой одарённостью Проханова, феноменальной, непостижимой. Слог Проханова сравним с водопадом, где, смешиваясь со светом и тенью, искрятся, сверкают, гаснут и вновь зажигаются бесчисленные в своём многообразии неподражаемые эпитеты, сравнения, метафоры, то простые, то изощрённые – и восхищают, повергают в оцепенение своим неиссякаемым, избыточным, расточительным великолепием…

И вместе с тем Проханов сам в художественной сущности своей остаётся сомнительной, если не сказать – ущербной фигурой.

Минувшей осенью «Виртуоз» был отмечен Бунинской премией. Это и оправданно, и знаменательно: после Бунина в нашей литературе не было столь щедрой языковой одарённости. Но какое глубочайшее внутреннее различие в её применении! Уникальная словесная ткань бунинской прозы никогда не производит впечатления многословия, каждое сравнение, каждый мельчайший эпитет служит постижению природы явлений и каждое словесное выражение, соответствующее его масштабу, весу и значимости.

Неблагополучие в творчестве Александра Проханова лежит, очевидно, в плоскости темы, в смешении важнейшего и второстепенного, когда явления различного ранга облекаются в одинаково роскошную словесную оболочку. Оттого так мучительны в своей искусственности иные прохановские описания. Это литература, кровно зависимая от злобы дня, летопись непрерывных и, в сущности, однообразных политических конфликтов. Это литература «горизонтали», тяготеющая к очерковой сущности, с затаённым антагонизмом очерка к любым излишествам слога.

Злободневность неиссякаема; этим отчасти объяснятся исключительная плодовитость Проханова. Он всегда заложник времени, – появление новой книги о новых политических перипетиях неминуемо ослабляет интерес к прежней.

Многописание само по себе не может быть поводом для упрёков. Количество не всегда означает потерю качества, история литературы знает немало ярких тому доказательств. Однако нельзя отмахнуться от замечания Ницше: «Прирождённые аристократы духа не слишком усердны; их творения возникают и в спокойный осенний вечер, падают с дерева без того, чтобы их страстно желали, взращивали или вытесняли новым» («Человеческое, слишком человеческое»).

В этом фрагменте, помимо «спокойного осеннего вечера», важнейшим, конечно, является образ плодоносящего дерева.

Если бы творчество Проханова проистекало из естественного порядка вещей и каждое произведение вынашивалось, развивалось бы, как живой организм, не могло бы и речи быть о чрезмерном, сомнительном плодоношении.

Поклонники Проханова утверждают, что роман – «жертва, принесённая во имя судьбы России». Скажем правду: сомнительная жертва. Жертвует он не собою, а талантом, дарованным свыше, отдавая его в услужение ненасытной политике и всё равно не имея возможности ей угодить, столь изменчивой в пристрастиях и целях. (И потом: разве только на политическом поприще должен художник служить родине?)

Искусство мстит Проханову за измену.

Ни один образ – он мог бы воплотиться в человеке или любом другом явлении – не имеет достаточной жизнеспособности, не обретает самостоятельное, внекнижное существование. Худосочным, половинчатым остаётся Виртуоз, эклектичным и призрачным новый царь Алексей. Соблюдено всё подобие внешнее, присутствует даже немалая внутренняя правдивость. Недостаёт какого-то последнего, решающего, может быть, мельчайшего движения, чтобы они ожили. Словно творец, озирая эти виртуозные образы, усомнился в художественном их бескорыстии и отказался вдохнуть в них жизнь.

Илья КИРИЛЛОВ

Теперь, кажется, понятно, почему Станислав Куняев не стал печатать «Виртуоза» в «Нашем современнике». Проясняются и мотивы слухов о якобы готовящейся в газете «Завтра» замене Александра Проханова на Захара Прилепина.