С самолёта на бал, или последний новый год шурави
№ 2010 / 52, 23.02.2015
А потом… Стопки и кружки, крышки от фляжек и мерные медицинские стаканчики – сдвинули разом. Не предотвращённый никакими инструктажами фейерверк расцветил чёрное небо мириадами трассирующих конфетти. Одуревшая лентопротяжка в сотый раз затянула
А потом… Стопки и кружки, крышки от фляжек и мерные медицинские стаканчики – сдвинули разом. Не предотвращённый никакими инструктажами фейерверк расцветил чёрное небо мириадами трассирующих конфетти. Одуревшая лентопротяжка в сотый раз затянула: «Мы уходим, уходим…» Да будет последним на чужбине этот восемьдесят девятый! С Новым годом! Прозит! Чиэрс!
* * *
21 час с минутами. 31 декабря. Афганистан. Знакомый зигзаг бетонки. Аэродромной морзянкой мигает буква «Ш» – Шинданд. На каждом изгибе дороги закутанный в одеяло сорбоз опасно вскидывает автомат. «Аз феркее шоурави» – «Я – из советской дивизии». Голубая ооновская наклейка на ветровом стекле уазика. Едем провожать последний борт на Союз. Молчим: старший наблюдатель поста ООН – австрийский подполковник, его помощник – майор из Непала, водитель Степанов (Стёпа) и я – офицер по взаимодействию с военными наблюдателями ООН.
Задача ооновцев – с точностью до человека отслеживать вывод нашего ограничивающегося с каждым днём контингента. Сегодня уже дважды были на аэродроме, проводили два борта. Сколько их – «интернационалистов» – в предвкушении скорого дембеля готовятся «по-боевому» встретить Новый 1989-й? Уже дома, в Союзе, но под бдительным оком отцов-командиров – из числа не вызвавших в Ташкент своих жён.
Ах, как утром своих провожал автобат! Колонна камазов-«шаланд» надрывала сирены, пока не слился с небом серебряный крестик «ан-двенадцатого». Ооновцы – не то чтобы хмуры, так уж получилось: завтрак был в ужин, сели обедать – звонок, вперёд – считать. А от ужина отказались – хотели организовать свой. Вообще-то с этими делами у них строго: и со счётом, и с трёхразовым питанием… Этот рейс – дополнительный. Выводится часть госпиталя, кажется, терапия. На поле – много медиков, нервных гражданских лётчиков – в синей, совсем забытой здесь форме: «кому там наверху понадобилось посылать самолёт под Новый год?» Хорошо, ещё нет журналистской братии, их перед посадкой собирают по всему полю, а аппаратуры столько, что, кажется, легче танк загрузить…
Впрочем, время ещё есть. 21.40. До Нового года больше двух часов… Быстрее бы со списками… Главный воздушный эвакуатор из штаба 40-й армии подполковник Яковлев бойко направляется к ооновской машине: «Готово, всего – 85, из них офицеров… итого за сутки – 154… проверьте, подпишите…»
– Погодите, подполковник, – степенный австриец с блокнотом выбирается из уазика, – во-первых, не 154, а 145, во-вторых…
– Я и докладываю: 145 – рядового состава и 9 – врачей…
Местное время – 22 часа без минут…
– Позвольте, господин подполковник, с врачами – 145, а те, 9, – корреспонденты, вне списка…
– Начнём сначала… утром – рядового состава – 67, офицеров… ещё 17, которых мы провели, как вчерашних…
Двадцать два часа двадцать минут. До Нового года…
– Майор, переведите господину Яковлеву… Я буду докладывать в Кабул… Женева…
– А у меня начальник – генерал Громов…
– …а господин Шеварднадзе генеральному секретарю Пересу де Куэльяру…
Двадцать два тридцать пять…
– Это вы задерживаете вылет… я могу и без подписи… через 30 минут коридор закрывается… всё равно ведь выходим… Всё. 154. И с Новым годом…
Самолётный прожектор уныло освещает нестрогий строй. Кто-то долго одевает бушлат. Кто-то перебирает свой фирменный чешский дипломат: парфюмерный набор, мельхиоровый перстень, дембельский альбом с наклеенным на обложку благодарственным напутствием Наджибуллы… Ну, сколько ещё ждать? Двадцать три часа ноль пять минут… Военно-политический кризис местного значения вступает в стадию развязки: «Боря, спроси у ооновцев, как они насчёт жареной картошки? У меня в батальоне ещё и солёненькие лисички, знаешь, как по-английски «лисички»?» – дипломатично намекает на большее начмед дивизии майор Антонов… Педантичный австриец обдумывает предложение: «Вообще, конечно… надо бы с коллегой посоветоваться». Мнение «коллеги» читается в глазах: явное «за».
Подполковник в голубом берете медленно – уже для проформы – достаёт ручку, отвинчивает колпачок… что-то ещё пытается объяснить, но его заглушает гул самолётной турбины… «У кого – вспышка? Давай, сфотографируемся на память. А теперь, Стёпа, жми за «санитаркой»…
Грохочущая магнитофоном палата – самая вместительная в медсанбате: последних раненых эвакуировали с госпиталем. Полчаса назад. На каждом квадратном метре стены – нарисованные ёлки. Ох, как хотелось видеть её живую! Несколько сдвинутых буквой «П» парт, накрытых застиранными, но накрахмаленными простынями. Посередине – на тумбочке – «кремлёвская ёлка». Так написано на листке, приколотом к высохшему букету. В нём – подобие верблюжьей колючки, окаймляющей «бывшие» цветы. Их – свой свадебный букет – принесла бойкая Маринка Саид – медсестричка, недавно вышедшая замуж за афганского гэбэшника. В Афганистане нет цветов. Эти привезли из Кушки. «Главная ёлка» украшена ватой, нитками-мулине и «чёртиками», сплетёнными из трубок от капельниц. Зато стол – слава Аллаху – воистину «православный» – и с жареной картошкой, и с «лисичками». Блюдо от «шеф-повара» – полуманты-полупельмени. А уж чего налить… «Маринка, дай «сиську» (лимонад «SISI» – в диковинной тогда для нас банке из алюминиевой фольги)! Командир, выруби нафиг Горбача, пора считать!» – «Восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два… восемьдесят восемь…» И под нарастающий гул – все хором: ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ!!! А потом…
* * *
С Новым годом! Где бы вы сегодня ни находились: полковник в отставке Яковлев, генерал-майор медицинской службы Антонов, бывший военный наблюдатель ООН Рейнтхофер и ты, водитель рядовой запаса Степанов. Может, в наступающем году отыщется и сгинувшая в талибское лихолетье украинская афганка Маринка Саид, в ту новогоднюю ночь так задорно «спывавшая» «Ты ж мэнэ пидманула»…
Борис ПОДОПРИГОРА,в 1987–1989-х годах служил в Афганистане
в 5-й гвардейской дивизии 40-й армии
Добавить комментарий