Взгляд немца
№ 2012 / 17, 23.02.2015
Роман Михаила Гиголашвили посвящён пребыванию двух экстравагантных немцев в России. Студент-лингвист Фреди проводит дни в Петербурге и Москве с целью познания тайн русского языка
Роман Михаила Гиголашвили посвящён пребыванию двух экстравагантных немцев в России. Студент-лингвист Фреди проводит дни в Петербурге и Москве с целью познания тайн русского языка, попутно втягиваясь в разные криминальные истории. В XVI веке Генрих фон Штаден, далёкий предок студента, безбедно живёт в Московии долгие годы, служа опричником у Ивана Грозного, пройдя школу обмана и грабежа, насилия и убийств. Есть и третий немец – грузин Майсурадзе, полковник московской милиции, который способен не только распутывать криминальные истории, но и создавать их. Если Фреди, которому предъявлены обвинения по нескольким статьям, попал в переплёт по причине собственного безволия и идиотизма, то фон Штаден и Майсурадзе – те ещё шакалы: бесконечно витийствуют, строя из себя аристократов, представителей высшей расы, и нагло творят беззакония, презрительно комментируя разные формы русского хаоса. Всех троих Россия должна прихлопнуть, ведь даже безобидный Фреди в какой-то специальной наивности является маяком для преступников. Но беспечность России не знает границ: первым двоим позволено уехать, судя по всему, удастся смыться и полковнику Майсурадзе, который где-нибудь в немецкой провинции будет спокойно тратить награбленные в Московии миллионы под собственные речи о русских безобразиях.
 |
Гиголашвили много лет профессионально занимается Достоевским. Но, пожалуй, заметнее в романе контакт с современниками – Сорокиным («День опричника»), Колядиной («Цветочный крест»), Стоговым («Русская книга»), которые разными словами сообщают о том, что наш национальный мир – пространство тоталитаризма, устраивающего свой суровый карнавал в любую эпоху. Внутри авантюрного сюжета «Захвата Московии» открывается гротескное эссе о России. Русь – абсурдная жестокость: наш мир – средневековье, где даже Бог – часть садистского ритуала, связывающего всех грубой, звериной силой, помноженной на тиранические идеи. Чем больше смеёшься над приключениями Фреди, тем больше понимаешь, что перед тобой роман о русской безнадёжности. При Иване Грозном опричнина разрывает человека. Сейчас лексика другая (Гиголашвили – мастер наблюдения за тем, как в границах литературного языка заводится монстр – сленг, пожирающий высокие смыслы), но опричнина благополучно сохраняется и в новых словах. Русский человек – сирота: Бог, царь и силовые структуры всегда против него.
Познание России – важная задача написанного Гиголашвили текста. Один из методов познания – анекдот, хлёсткая фраза, которые стремятся сделаться притчей. Люди у нас хорошие, всё остальное дерьмо, а в Германии наоборот. Чем страшнее реал, тем сильнее виртуал, поэтому так значительно русское искусство. Здесь кто охраняет, тот и ворует, а в отделе по расследованию убийств убийства как раз и производятся. Сложен русский язык, но чем сложнее язык, тем тяжелее и лицемернее жизнь, позволяющая человеку подыскивать новые значения слов, объясняющих происходящий беспредел.
Прозрений нет, есть то, что можно назвать поэтикой историософского штампа. Мысль о невозможности существования России зреет на протяжении всего романа. Но студент Фреди, по-своему влюблённый в страну изучаемого языка, приходит к парадоксальному выводу: «Ничего нельзя сделать со страной, которая сама с собой ничего сделать не может. Анархия лежит в сердцевине русской души, её не подавить порядком». Русская жизнь оценивается как неиссякаемый источник сюжетов, поставщик чудовищных и страшно интересных историй, способных поддержать литературу, впавшую в кризис по причине скуки и предсказуемости западной жизни. Примерно так оценивал Францию XVI века Франуса Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль», Германию XVII века – Ганс Гриммельсгаузен в романе «Симплиций Симплициссимус», который заметно повлиял на модель, построенную в «Захвате Московии».
В современной литературе фашизм более популярная тема, чем гуманизм. Фреди постоянно комплексует, чувствуя ответственность за учинённое Германией в XX столетии. По Питеру и Москве перемещаются бойцы национал-лингвистической партии, готовые бить чужих за незнание языка, своих – за его искажение, за использование иностранных слов. Гиголашвили интересует тема русского фашизма – жестокости и злобы, которая началась при монголах, продолжалась при царях и генсеках, не утихла и сегодня. Неоднократно появляется в романе мысль о том, что Германия, преследуемая этой злобой, уничтожала дальних, живущих за пределами своей страны, а Россия устраивает фашизм прежде всего для собственных граждан, втягивая всех в криминальный сюжет, заставляя играть в палача и жертву, предусматривая и возможность замены внутри этой обречённой пары. Гиголашвили совсем не похож на обделённого сложностью публициста, смакующего красно-коричневую тему, но ясно, что роман может понравиться тем, кто с 90-х годов лжет, что фашисты – русские, а не те, кто их уничтожает.
Историософия, заботливо поддерживаемая автором, плавно перетекает в богословие. Это характерно для современного текста, который желает быть серьёзным. Фреди считает, что глупо верить в разумного Бога, раз все вокруг пожирают друг друга. Религия для немца-филолога – явление лицемерия и смерти: «ненавижу попов, надгробия и панихиду».
Я, к слову, постоянно слышу, будто Гиголашвили весь погрузился в мир Достоевского. Вряд ли. Несложно заметить, что в отрицании религиозного содержания мира герои, разные по положению, сходятся. Болтовни, обмена репликами, речевых казусов, выражающих суть того или иного социального типа, в романе много. Подлинного диалога нет, так как нет спора о человеке. Есть общее согласие в том, что всё в России плохо до неисправимости.
Кстати, не прав Лев Данилкин («Афиша»), считающий, что заголовок неудачен. Заголовок честно выражает самую обсуждаемую в романе мысль. Захват Московии необходим, захват невозможен, – таков парадокс, поддерживаемый Михаилом Гиголашвили. Фон Штаден, Майсурадзе и даже Фреди знают, что неправильно живёт русский человек. Всех их по-разному выносит из страны. Как и Хорстовича, товарища студента-лингвиста, который приезжал в Россию пользоваться женщинами и в конце концов сильно получил по шее, на долгую память. У памяти, кстати, бывают просветления. Фреди часто вздрагивает от судьбы классических нацистов – главного генетического кошмара действительно проигравших немцев.
И всё же захват Московии – некое требование разума, видящего всё это – то, что представлено в романе как многовековое гротескное преступление нашей страны против самой себя.
«Захват Московии» – в контексте глобального русского поражения, к которому нас приучают уже больше двадцати лет. А было ли это поражение? Или нам навязывают идею, что мы – аутсайдеры вселенной, что изначально проиграли уже потому, что существуем? Роман настаивает на мысли, что Россия – во тьме: и в XVI веке, и сегодня. А мне кажется, что приходит эта мысль из символической Германии, которая всё ещё хочет власти, боится России и требует её поражения – хотя бы в сюжете действительно интересного романа.
Гиголашвили М. Захват Московии. Национал-лингвистический роман. – М.: Эксмо, 2012.
Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР
Добавить комментарий