Возвращение алкача
№ 2012 / 17, 23.02.2015
В русском, как, впрочем, и в мировом фольклоре, есть тексты, построенные на неправильном толковании чужеземной речи. Так, в народной пьесе для кукольного театра «Пётр Иванович Уксусов»
В русском, как, впрочем, и в мировом фольклоре, есть тексты, построенные на неправильном толковании чужеземной речи. Так, в народной пьесе для кукольного театра «Пётр Иванович Уксусов» мы становимся свидетелями следующего диалога между Петрушкой и Немцем: «Немец. Я немец. Петрушка. Перец? Немец. Мой говорит по-немецку! Петрушка. По-шведску? Немец. По-немецку! Петрушка. По-турецку! Немец. Не по-турецку, по-немецку! Петрушка. Как? Немец. Шпрехен зи дейтч. Петрушка. Иван Андреич. Немец. Шпрехен зи дейтч? Петрушка. Шпрехен зи дейтч. Немец. O, ja! Петрушка. Я. Немец. Ja. Петрушка. Нас тут двое, больше нет. Немец. Гутен морген. Петрушка. За что по морде? Немец. Вас? Петрушка. За что меня, не понимаю. Дам тебе по-питерски раз».
Этот же приём является фундаментом недавно вышедшего «национал-лингвистического» романа Михаила Гиголашвили «Захват Московии». Место незадачливого собеседника коллективного русского Петрушки в нём занял филолог-русист Манфред Боммель, отправившийся совершенствовать свои лингвистические навыки в страну изучаемого языка. И хотя Манфред больше смахивает на профессора Билла Хансена из фильма Георгия Данелии «Осенний марафон», чем на безымянного глуповатого немца из кукольного театра, он тоже всё время попадает в различные семантические ловушки. Вот, например, как выглядит его разговор с питерским таксистом: «Ты откуда, с Прибалтики?.. Хорошо по-русски говоришь… У вас дороги не такие хреновые, небось? – Я не боюсь, – ответил я. – Чего?.. Хотели было дороги ремонтировать, да кризис пришёл… <…> что у нас за страна такая – всё через задницу делать?.. У вас, небось, под дождём асфальт не кладут? – Я не боюсь. Не кладуют, нет. – А у нас как дождь – так асфальт класть… – Почему? – А скажи?.. – Он даже отпустил руки от руля. – Что сказать? – опешил я (внутри себя я всё понимаю быстро, но когда волнуюсь, не сразу могу искать и ловить нужные слова). – У вас дождь часто ходит? – Где?.. А… Идёт… Да нет. Тут дело не в дожде. Что плохо сделано – часто чинить надо, правильно?.. А на починку что нужно? Правильно: бабло… – Бабло? – на всякий случай переспросил я <…>. – Значит – деньги, бабки… капусту из бюджета выписывают, а потом распиливают… – От «пилить-распилить»? Капуста? Пилой? – Я уже всерьёз забеспокоился, правильно ли понимаю его речь».
Сам Гиголашвили, в отличие от своего героя, понимает, что одними лингвистическими грёзами сыт не будешь, поэтому щедро разбавляет роман «литературой факта»: основной текст произведения, повествующий о похождениях Манфреда Боммеля, перемежается фрагментами «Записок о Московии» Генриха фон Штадена – известного авантюриста XVI века. Внешняя мотивировка такого решения заключается в родственных отношениях, в которых, по условиям романного «договора», состоят оба немца. Что касается внутренней, художественной мотивировки, то она сводится к необходимости доказать одну простую, с точки зрения автора, вещь: в России со времён Ивана Грозного ничего принципиально не изменилось и вряд ли когда-нибудь изменится.
Гоголь, если верить Семёну Афанасьевичу Венгерову, совершенно не знал реальной русской жизни, а Гиголашвили обнаруживает порой обескураживающее незнание не только российского, но и западноевропейского быта. Поезд из Нормандии в Германию идёт у него, к примеру, аж целых три недели (хорошо бы кому-нибудь из математиков взять и высчитать среднюю скорость движения этого черепашье-ползучего состава); любой российский гражданин, решивший предпринять вояж на Украину, должен, по его мнению, получить визу в украинском консульстве; а вот в поездах РЖД будто бы совсем не обязательно предъявлять при посадке паспорт. Больше того, Гиголашвили, похоже, всерьёз верит в существование радикальной партии российских лингвофашистов с граммар-фюрером Дитмаром Эльяшевичем Розенталем во главе. Простительно, конечно, проживая в Германии, пугать самого себя просроченными мемами Рунета, однако во всём нужно знать меру: ведь широкое, допустим, распространение тезиса «Путин – краб» не стоит считать веским поводом к тотальному переписыванию учебников по биологии.
Правда, неубедительность таких персонажей, как регионный гауляйтер Исидор Пещеристый и писарь-штурмбанн Фрол Ванюкин, с лихвой компенсируется удачно разработанным образом Гурама Ильича Майсурадзе – полковника московской милиции, крупного жулика и злого гения бедного Манфреда. Майсурадзе не лишён специфического обаяния и чем-то напоминает великого проходимца Квачи Квачантирадзе, выведенного классиком грузинской литературы Михаилом Джавахишвили в романе «Каналья».
Наивно полагать, что «Захват Московии» станет нетленным достоянием русской словесности или хотя бы главным событием 2012 года. Однако претендовать на роль книги, способной заинтересовать читателя и остроумными языковыми играми, и «остранённым» взглядом простодушного иностранца на абсурдные стороны нашей действительности, новый роман Гиголашвили может с полным основанием. А это, надо признать, не так уж и мало.
Гиголашвили М. Захват Московии. Национал-лингвистический роман. – М.: Эксмо, 2012.
Алексей КОРОВАШКО,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД
Добавить комментарий