Общество взыскует о воинственном Православии?
№ 2012 / 20, 23.02.2015
Вовсе не собираюсь отрицать, что последняя волна «обличительных» нападок на Русскую Православную Церковь несёт традиционно-откровенную печать кампанейщины. Это очевидно настолько, что рассуждать об этом нет никакого смысла.
Вовсе не собираюсь отрицать, что последняя волна «обличительных» нападок на Русскую Православную Церковь несёт традиционно-откровенную печать кампанейщины. Это очевидно настолько, что рассуждать об этом нет никакого смысла. Хочется сказать о другом: вместе с голосами безапелляционной хулы, слепой ярости и откровенного дилетантизма в вопросах веры поднимаются и реплики людей, которых даже не то чтобы не устраивает существующее положение дел в современной Церкви, но взыскующих о чём-то если не ином, то большем. И здесь мне показалось, что в обществе есть чёткий запрос на воинственное Православие.
Воинственное Православие – не в лубочном контексте, которое бы посекло «врагов рода человеческого» мечом и огнём. А которое бы могло расставлять чёткие акценты в жизни нашего общества, отделяло бы зёрна от плевел, хорошее от дурного не просто в контексте душеспасительной риторики, а вторгаясь в вопросы нашей обыденной жизни. Поднимало бы свой голос на этой ниве, выстраивало чёткую духовно-нравственную кристаллическую структуру нашего социума вплоть до бытовых мелочей.
Понимаю, что мне сразу же парируют заученной мантрой, что Церковь у нас отделена от государства и не имеет права вторгаться и играть на её поле. Хорошо, пусть будет так, хотя и здесь можно подискутировать. Но я не призываю к клерикализации всего общества, а к секуляризации Церкви, которая должна войти в мир и говорить в нём своё веское слово по любым поводам с любой возможной кафедры, а не только церковного амвона.
Сейчас же вера находится в определённом гетто. Она вроде бы присутствует в нашем мире, но находится на его периферии, как бесценный раритет в запасниках музея. Мы вроде бы признаём её важность и необходимость, но только не сейчас, и лучше бы она нас не касалась, может быть, на досуге, как только разгребёмся с делами, мы ей уделим некоторое время…
Да и сама Церковь у нас вроде бы принимает это положение дел. У неё есть своя территория, которая в любой момент может сжаться, как шагреневая кожа, но пока такая ситуация устраивает. Но этого мало, общество хочет видеть и впитывать у Церкви не только слова любви и смирения, но и трепетать перед ней и убояться её. Любовь без страха – это неполнота Церкви. То и другое – это две составляющие её ойкумены, её экклесиологии. В Церкви всегда были не только смиренные молитвенники, но и воины. Она – это не только Нил Сорский, но и Иосиф Волоцкий.
Сейчас же Православие – будто в осаждённой крепости, к стенам которой периодически подкатывают стенобитные орудия, полк же, находящийся внутри её, лишь совершает редкие вылазки, которые практически не приносят успеха. Сейчас, как правило, жёсткая социальная активность Православия приобретает пародийные очертания в стиле православных хоругвеносцев. Да, есть Всеволод Чаплин, который часто произносит для человека прохладного и далёкого от вопросов Церкви кошмарные вещи. Периодически он осуждает те или иные явления нашей каждодневной жизни, которые мы уже привыкли воспринимать за норму. Это шокирует, но в тоже время это становится не более чем экзотикой, и его голос тонет под потоком критики и праведного возмущения от проявления буйного клерикализма и мракобесия.
Воинственная Церковь, явленная в своей силе, должна шокировать наше заблудшее общество, встряхнуть его от галлюциногенной дрёмы, должна вселить в него страх и трепет, причём без включения государственных рычагов. Не хотелось говорить о скоморошьей провокации «пуси», но ведь вся растянувшаяся история вокруг них – это также пародия на воинственное Православие.
Во всей этой ситуации основной массе общества хотелось не крови и костров инквизиции, а того, чтобы Церковь решила этот вопрос своими методами и средствами. Но в восприятии многих получилось, что вместо того, чтобы обуздать хама и хулигана, стали истерично звать полицию. Это воспринимается проявлением слабости, а если ты слаб и нерешителен, то как же можешь наставлять и учить других?..
Понятно, что Церковь, ожидая раскаяния и покаяния от девиц, печётся о спасении их душ, а вовсе не тел из узилищ временного заключения. Но во всей этой ситуации общество почувствовало неискренность и непоследовательность, поэтому и принялось выискивать различные подноготные… Людям хотелось увидеть проявление силы самой Православной Церкви, автономной от государства, а в духовном и учительном плане находящейся на порядок выше его, которая может карать и миловать, но этого не произошло.
Силу уважают, силу и последовательность Церкви уважали всегда, в противном случае общество начинало принимать её за объект насмешек, а здесь и до уничтожения храмов недалеко. И вся эта, в самом начале искусственно раздутая история, может действительно вылиться в трагедию…
Общество наше далеко не человеколюбиво, а подвержено пандемии толерантности, то есть, в том числе иносказательно и лицемерно, но в нём, и я в это твёрдо уверен, есть большой запрос на то, чтобы Церковь вошла в мир и начала называть вещи своими настоящими именами и стала бы действовать словесным мечом, направляемым праведной и справедливой дланью. Хочется не только важных слов о спасении души, но и ориентиров в каждодневной жизни, расхристанной, разорванной, несущейся в неизвестность по пути Летучего Голландца, становящейся все больше пустой канцерогенной и попкорновой.
Пока же есть ощущение, что до нас доходит некий облегчённый вариант, этакое Православие лайт, не бичующее пороки нашего времени, а само ими напитывающееся. Вот поэтому всё больше врезается в сознание тренд, претендующий стать модным: вера отдельно, а Церковь отдельно…
Андрей РУДАЛЁВ,г. СЕВЕРОДВИНСК
Добавить комментарий