Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым
№ 2012 / 29, 23.02.2015
Даты жизни и смерти Карена Петросяна – 1933–1990 годы. Одни считают его художником-самородком, другие – литератором-самоучкой. И в том и в другом виде творчества он не был профессионален. Но именно тем-то и интересен
DUM SPIRO SPERO
 |
Даты жизни и смерти Карена Петросяна – 1933–1990 годы. Одни считают его художником-самородком, другие – литератором-самоучкой. И в том и в другом виде творчества он не был профессионален. Но именно тем-то и интересен, поскольку «правильные профессионалы» уже оскомину набили. А тут – почти детская, «дошкольная» искренность, прорыв на страницы и на холсты самой жизни, а не её словесной имитации и симулякров. И в каком-то смысле это даже гораздо больше, чем литература и живопись. Это как бы натуральная экологически чистая пища, без генномодифицированных добавок.
Да ему и некогда было учиться, поскольку немалую часть своей жизни провёл в тюрьмах и лагерях. И сам был сыном репрессированных родителей, Веры Романовны Шумаковой и Хорена Самвеловича Петросяна, унаследовав от них не только способности, но и трагичность судьбы. И жизнь свою устроить комфортно не смог. Хотя был из редкой породы разнообразно талантливых людей, «маленьких Леонардо», и, казалось, мог всё. Овладел десятками рабочих профессий, а на гитаре исполнял сложнейший классический репертуар, не имея никакого музыкального образования. Тоже самоучка.
Этот крымский самородок вышел из зоны умолчания только сейчас, после своей смерти. Но не так, как выходил из тюрем и зон, снова возвращаясь в них, а теперь уже навсегда. Больше нет нужды замалчивать его творчество, оно само прорвалось к жизни. В Симферополе проходят выставки его акварелей, а перед вами его первая и, надеюсь, не последняя книга «Птица-беда» (издательство «Алетейя»), где в качестве иллюстраций использованы работы самого Карена Петросяна, которые, даже не знаю, с рисунками какого великого художника можно было бы сравнить. Сезанн? Ван-Гог? Пиросмани? Нет, ни на кого не похож. И, вопреки традициям, мы помещаем в этом обзоре не только лицевую сторону обложки, но и оборотную, где дан «Автопортрет» Карена Петросяна.
А внутри книги целая галерея загадочных рисунков, один из которых носит название «Насекомое». Расчленённое, обрезанное, обломанное, но, кажется, ещё живое, с искалеченной и вытекающей жизнью. С двухголовой, четырёхглазой «Птицей-бедой» (что на обложке) этот рисунок составляет некий зловещий диптих с дьявольского птичьего двора. От этой вещей птицы, смотрящей вперёд и назад, нигде не скрыться. То насекомое – итог птичьей «работы». И Петросян первоначально также хотел назвать «Насекомое» «Автопортретом». Нет, это был бы не чёрный юмор, а честная мужская боль за свою изломанную судьбу. Но он сам приманивал её, как птицу-беду. Своим армянским темпераментом и чувствительностью, русской склонностью к риску и пьянством.
 |
А впрочем, эта «птичка» привязалась к нему с раннего детства. Она даже перелетала за ним с места на место, как вспоминает его друг Эммануил Львов, и не отставала до последнего дня. Вернее, до последней декабрьской ночи, когда он замёрз на улице в ста шагах от своего сарайчика. На долгом, но не бесплодном пути к себе. Символично, что именно замёрз, поскольку всегда был окружён холодом и равнодушием, а о любви и речи не может быть.
Единственные соломинки, за которые он хватался, чтобы выжить – это карандаш и кисточка. Рисунки и рассказы наполняли смыслом его жизнь и тем самым спасали её. На зоне заключённый имеет право на два письма в месяц. Карен Петросян использовал эту возможность для самовыражения в полной мере. Его листки бумаги исписаны до краёв, почти без промежутков, набиты словами, как камеры людьми. Прочесть невозможно, нужен дешифровальщик. Таким оказалась его сестра, благодаря ей и издана эта книга. А тюремные страницы, выпущенные вместе с птицей-бедой на волю, оказались вещественным доказательством силы характера Петросяна, торжеством его воли и свидетельством победы над обстоятельствами. И внутренними, и внешними.
Приведу лишь несколько каторжанных строк из рассказа «Королева золота (калейдоскоп)»: «Сонный сосед Демидова случайно поймал вошь. Он держал её на расстоянии и тупо рассматривал. Чему-то усмехнувшись, он щёлкнул на ногте напитанное кровью насекомое и вновь окунулся в сон. На его худой руке приближенная к глазам Демидова и поэтому увеличенная синела латинская надпись. Рука качнулась, и надпись, как лозунг, ударила в мозг. Демидов прочёл: «Dum spiro spero!»
Пока живу – надеюсь. А какое было солнечное начало! На ребёнка обваливаются мощные потоки русской и армянской культур. Благополучная семья, мать – начинающая актриса, отец – офицер НКВД. В 37-м его самого арестовывают и расстреливают, мать попадает в лагеря. Всё обрушивается враз. А через несколько лет следует ещё и самоубийство деда. Начинается изнанка жизни. Нищета, грязь, алкоголь, кровь. Своя и чужая. И он, Карен Петросян, красивый, остроумный, мужественный, воспитанный героями Джека Лондона и Александра Грина, превращается в свою противоположность. Словно мстит всему белому свету – и за родителей, и за себя. Преступает границы общежития и закона. А в итоге – и границы жизни. В безустанном хождении по мукам сидящая на плече птица-беда склевала человека.
Постскриптум. После гибели Карена Петросяна сестра нашла в его архиве пожелтевшие листки с черновыми стихотворными строчками. За двадцать два года до смерти он предсказал, как умрёт:
…Но страшно в ночи быть озябшею птицей, В ветрах, в снегу, в дожде над ветвями кружиться. И где-то замёрзнуть на крыльях метели… …В глазах у меня потухали грустные искорки хмеля… |
ИЗ ПРОЗЫ СЕМИДЕСЯТИЛЕТНИХ…
 |
Как правило, я люблю подбирать в свой обзор и «изумляться» тематически схожим книгам. В прошлый раз были прогулки и путешествия, сейчас – лагерное звучание. Но вот соответствующие книги о тюрьме никак не мог найти. Пришлось взять Гарри Гордона с его «Осенним равноденствием», изданным ООО ИД «Литературная учёба». А с некоторой натяжкой и это произведение можно уложить в заданный мной каркас, поскольку автор пишет и размышляет о том времени и о тех поколениях, которые жили в стране под названием Советский Союз. А его, как известно, все наши оголтелые либералы и демократы с общим лицом Сванидзе иначе как «тюрьмой народов» и не называют. Сразу оговорюсь: Гарри Гордон так нисколько не считает и свою жизнь в «исчезнувшей Атлантиде» описывает с любовью – и службу в армии, и работу на различных предприятиях, и учёбу, и застолья с друзьями, и встречи с любимыми женщинами. И всё это «пропускает» через своих героев, главный из которых – Кашин.
Конечно, книга автобиографична, но Гарри Гордон – писатель высокого мастерства, поэтому он умудрился облечь свой роман в три одёжки-повествования. Одно из них ведёт классический анонимный Автор. Второе – это книжка, которую пишет друг Кашина – Карл Борисович – и которую мы здесь на страницах «Осеннего равноденствия» читаем (вот это и есть сам Гордон со своей судьбой, живописью и прозой). И третье – это дневник Кашина, не затрудняющегося в поисках точного слова, а употребляющего первое попавшееся, которое при честном взгляде на мир и золотом сердце оказывается как раз самым точным и правдивым.
Ведь Кашин – из тех простых русских мужиков, которым всякое дело по руке: и дом поставить, и баню срубить, и сплести из бересты дивную шкатулку, и вырезать из липы Николу, и храм отреставрировать. А потом вдруг оказаться, когда «тюрьма народов» рухнула, а «братья-масоны» радостно встретили у входа, на обочине жизни, в чистом поле и с неопределённым завтра. Вот потому-то о дальнейших перспективах духовной жизни России Гарри Гордон размышляет с некоторой горечью и сомнением. И гораздо мудрее, чем его знаменитый сын-телеведущий.
Постскриптум. Эта книга – вторая, срединная часть трилогии «Скатертью дорога». Первая и третья части называются «Поздно. Темно. Далеко» и «Обратная перспектива» (а по другим его повестям Александр Гордон уже снял одноимённые фильмы – «Пастух своих коров» и «Огни притона»). Во всех этих произведениях, включая «Осеннее равноденствие», нет ни острого сюжета, ни захватывающих событий. В неторопливом течении повествования герои Гарри Гордона как бы озираются в поисках своего места во времени и пространстве. И автор, что делает ему честь, не утомляет читателя ни сложными фразами, ни занудными рассуждениями – он лёгок и доступен, остроумен и ироничен. Однако лёгкость эта обманчива, поскольку за нею, а ещё точнее – под нею, таится глубокий смысл. Именно там совершается драма грустной человеческой жизни и таинство её перехода в мир иной. Я бы даже сказал: освобождение души от телесной оболочки, как выход из тюрьмы.
 |
Александр ТРАПЕЗНИКОВ
Добавить комментарий